Муратори в сочинении «Положение Парагвайской миссии» пишет, что абамба одалживалась индейцам для обработки (60, с. 145). Участок выдавался индейцу в момент женитьбы. Он не был наследственным, и, даже если после смерти индейца оставались вдова и дети, участок отходил в общий фонд, а дети и вдова поступали на содержание миссии. Работы на личном участке предписывались и регулировались администрацией так же, как на общественных, — говорит Шарлевуа (60, с. 145). В ежемесячнике «Католические миссии» сообщается, что семена и инвентарь для обработки личного участка давала община. В большинстве миссий семья должна была кормиться урожаем с выделенного ей участка, однако в некоторых редукциях требовалось сдать часть урожая, зато потом выдавался продовольственный паек. Впрочем, работа на личном участке и урожай с него находился под контролем во всех миссиях.
«Было известно, что приносит ему его кусок земли, и урожай с него был под надзором тех, у кого больше всего интереса наблюдать за ним. И если бы над индейцами не было твердой руки, то они скоро оказались бы безо всяких средств пропитания» — пишет Шарлевуа
Работы на общинной земле были обязательны для всех индейцев, включая и администрацию и ремесленников. Перед началом работы один из патеров обращался к индейцам с проповедью. После этого они отправлялись на поля, построившись в колонны, под звуки барабанов и флейт. Возвращались с работы под пение бодрых песен. За работой все время наблюдали инспекторы и соглядатаи, вылавливая нерадивых.
«Виновные жестоко наказывались», — говорит Муратори
Все культуры, существенные для экономики миссии в целом, сеялись на общинной земле. Очевидцы единодушно обращают внимание на различие в обработке общественной и личной земли: в то время, как общественные земли были тщательно возделаны, личные участки поражали своим запущенным видом. Иезуиты многократно жаловались на безразличие индейцев к работе на своем поле: они предпочитали получить наказание за плохо возделанный участок и жить на общественные запасы. По несколько раз подряд индейцы могли поедать выданные им семена и приходить к кацику за новыми семенами и хорошей поркой. Причину этого иезуиты видели не в особенности установленного ими уклада, но в «детском» характере психики индейцев. Отец П. Кардиельс писал в 1758 г.: «140 лет мы боремся с этим, но едва ли что-нибудь улучшилось. И пока они будут обладать лишь разумом ребенка, ничто не улучшится».
Общины владели громадными стадами лошадей и быков, которые паслись на пампасах. Общинные быки давались индейцам в пользование для обработки своих участков.
«Иногда он забивает одного или обоих быков, чтобы поесть мяса в свое удовольствие. Он сообщает, что быки потерялись и расплачивается за потерю своей спиной»
пишет Эскадон.
Мясо общественных быков раздавалось жителям по 2–3 раза в неделю. В назначенный день они отправлялись на склад, где кладовщик вызывал всех поименно и выдавал по равному куску мяса на человека. Индейцы получали также рацион местного чая.
В редукциях развивались разнообразные ремесла, которые достигли высокого уровня. Шерсть раздавалась женщинам на дом, а на следующий день у них собирали пряжу. Инструменты и сырье принадлежали не ремесленнику, а редукции. Но большая часть ремесленников работала в общественных мастерских. П. Кардиельс писал:
«Все работы по ремеслу они делают не дома, так как из этого не было бы никакого толка, но во дворе коллегии»
В миссиях были каменщики, обжигатели кирпича, оружейники, мельники, часовщики, художники, ювелиры, горшечники. Были построены кирпичные заводы, печи для обжигания извести, мельницы, приводившиеся в движение лошадьми и людьми. Строились органы, отливались колокола, печатались книги на иностранных языках (разумеется, для вывоза). К началу XVIII века в каждой редукции были солнечные или даже механические часы местного изготовления, по которым и регулировался рабочий день редукции.
Все произведенные продукты сдавались на склады, в которых работали индейцы, обученные письму и счету. Часть продуктов раздавалась населению. Ткани делились на равные куски и раздавались поименно — в один день всем девочкам, в другой — мальчикам, в третий — мужчинам и в четвертый — женщинам. Каждый мужчина получал 5,5 м холста для одежды в год, женщина — 4,5 м. Каждый получал ежегодно нож и топор.
Большая часть произведенного в редукциях шла на экспорт. Так, при громадных стадах выделывалось большое число шкур. В миссиях были дубильные и башмачные мастерские. Вся их продукция шла на экспорт — индейцам разрешалось ходить только босиком.
Многих поражали способности, которые индейцы проявляли в ремесле. Шарлевуа пишет, что гуарани
«преуспевали как бы инстинктивно в любом ремесле, с которым сталкивались… Например, достаточно было показать им крест, подсвечник, ладанку или дать материал, чтобы они сделали такой же. Можно было с трудом отличить их работу от модели, которую они имели перед собой»
И другие очевидцы подчеркивают подражательный характер мастерства туземцев. Это была, собственно говоря, высокая ступень искусства копирования, в котором индейцы действительно достигли большого совершенства.
Ни внутри редукции, ни между редукциями торговли не существовало. Не было и денег. Каждый индеец держал в руках монету один раз в жизни — во время бракосочетания, когда вручал ее в подарок невесте, с тем чтобы монета немедленно после церемонии была возвращена патеру.
Зато внешняя торговля велась очень широко. Редукции вывозили, например, больше местного чая, чем весь остальной Парагвай. Государство иезуитов вынуждено было и ввозить некоторые предметы: прежде всего соль и металлы, особенно железо.
Все редукции были построены по одному плану. В центре находилась квадратная площадь, на которой была расположена церковь. Вокруг площади располагались тюрьма, мастерские, склады, арсенал, прядильная мастерская, в которой работали вдовы и провинившиеся женщины, больница, дом для гостей. Остальная часть территории редукции разбивалась на равные квадратные кварталы.
Жилищем индейцев были тростниковые хижины, обмазанные глиной. Очаг находился в середине, и дым выходил через дверь. Спали без постелей — прямо на полу или в подвесном гамаке. Австрийский иезуит о. Сепп, приехавший в Парагвай в 1691 г., так описывает эти дома:
«Жилища туземцев — простые однокомнатные хижины из земли и кирпича. Здесь малопривлекательно — теснятся отец, мать, сестры, братья, внуки вместе с собаками, кошками, мышами, крысами и т. д. Кишат тараканы. Непривычному человеку становится дурно от невыносимого смрада».
«Дома не имели ни окон, ни какого-либо устройства для вентиляции воздуха; в них не было также никакой мебели — все обитатели миссий садились прямо на землю и ели прямо на полу»
пишет Фюне в «Гражданской истории Парагвая». Только перед самым изгнанием иезуиты стали строить более благоустроенные жилища для индейцев. Жилища туземцев не являлись их собственностью, например, они не могли их передавать друг другу.
По контрасту с жильем индейцев церкви поражали своей роскошью. Строились они из камня и богато украшались. Церковь в миссии св. Ксавера вмещала 4–5 тыс. человек, стены ее были отделаны блестящими пластинками слюды, алтари — золотом.
На заре индейцев будил колокол, по которому они должны были вставать и идти на обязательную для всех молитву, а потом на работу. Вечером ложились спать тоже по сигналу. С наступлением темноты по селению патрулировали отряды, составленные из наиболее надежных индейцев. Выходить из дому можно было только по специальному разрешению (61, с. 176, 62, с. 29).
