Естественно, что и воспитание детей находится в руках государства.

«Все рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особо для этого поставленных должностных лиц…»

 (460 в).

«А младенцев, родившихся от худших родителей или хотя бы обладающих телесными недостатками, они укроют, как положено, в недоступном тайном месте»

 (460 с).

Про потомство, произошедшее вне регулируемого обществом соединения полов, говорится:

«пусть распорядятся с ним так, чтобы его не пришлось выращивать»

 (461с).

Родители не должны знать своих детей:

«матерей, чьи груди набухли молоком, они приведут в ясли, но всеми способами постараются сделать так, чтобы ни одна из них не могла опознать своего ребенка»

 (460 с).

На вопрос — как же они будут распознавать своих детей и родителей, ответ такой:

«Никак. Но всякий будет называть своими детьми тех, кто родился на десятый или седьмой месяц после его вступления в брак, а те будут называть его своим отцом»

 (461 d).

Лишенные семьи, детей, всякой собственности, стражи живут только ради интересов государства. Всякое нарушение этих интересов карается. За проявление трусости воинов переводят в ремесленников или земледельцев, попавших в плен не выкупают из рабства. Средством контроля служит и медицина. Врачи и судьи

«будут заботиться о гражданах, полноценных как в отношении тела, так и души, а кто не таков, кто полноценен только телесно, тем они предоставляют вымирать; что касается людей с порочной душой и притом неисцелимых, то их они сами умертвят»

 (410 а).

Чего ради пойдут стражи на такую жизнь? Один из участников диалога говорит:

«не слишком-то счастливыми делаешь ты этих людей, и притом они сами будут в этом виноваты: ведь, говоря по правде, государство в их руках, но они не воспользуются ничем из предоставляемых государством благ…»

 (419 а).

Но с точки зрения Платона счастье не определяется материальным благополучием. Стражам дает удовлетворение чувство исполненного долга, уважение и любовь других граждан, надежда на посмертное воздаяние. Он говорит:

«наши стражи будут жить блаженной жизнью — более блаженной, чем победители на олимпийских играх.

— В каком отношении?

— Те слывут счастливыми, хотя пользуются лишь частью того, что будет у наших стражей. Ведь победа стражей прекраснее, да и общественное содержание их более полноценно: ибо одержанная ими победа — это спасение всего государства, и сами они и их дети снабжаются пропитанием и всем прочим, что нужно для жизни; и почетные дары они получат от своего государства еще при жизни, а по смерти они получат достойное погребение.

— Это великолепно»

 (465 е).

Подробно описывая жизнь философов и стражей, Платон почти ничего не говорит об остальной части населения — ремесленниках и земледельцах. Законы для них устанавливают философы, придерживаясь основных положений, высказанных в диалоге:

«— Не стоит нам давать предписание тем, кто получил безупречное воспитание: в большинстве случаев они сами поймут, какие здесь требуются законы»

 (425 d).

Очевидно, что все население подчинено философам и стражам. В городе стражи разбивают лагерь в таком месте,

«чтобы удобнее было держать жителей в повиновении в случае, если кто не пожелает подчиниться законам…»

 (415 е).

Каждый прикреплен к своей профессии:

«— Чтобы у нас успешнее шло сапожное дело, мы запретили сапожнику даже пытаться стать земледельцем, ткачом или домостроителем; так же точно и всякому другому мы поручили только одно дело, к которому он годится по своим природным задаткам: этим он и будет заниматься всю жизнь, не отвлекаясь ни на что другое…»

 (374с).

Очевидно, жизнь ремесленника и земледельца строится на основании более или менее уравнительных порядков, так как и для них бедность и богатство приводит к деградации —

«хуже становятся как изделия, так и сами мастера»

 (421 е).

Но остается неясным, в какой мере на них распространяются те социалистические принципы, которые определяют жизнь двух других групп.

В заключение интересно было бы понять, какова роль религии в идеальном государстве Платона. В диалоге религиозные проблемы занимают много места, причем в определенной связи с вопросом об идеальном государстве. Однако связь эта очень рационалистична: религия не ставит целей государству, а играет охранительную и педагогическую роль. Мифы, многие из которых, как говорит Платон, с этой целью и выдуманы, способствуют выработке у граждан нужных для государства представлений и черт характера.

Почти все, писавшие о «Государстве» Платона, отмечают двойственное впечатление, которое оставляет этот диалог. Его программа истребления самых тонких и глубоких черт человеческой личности и низведения общества на уровень муравейника — производит отталкивающее впечатление. И в то же время нельзя не заразиться порывом почти религиозной жертвы личными интересами ради высшей цели. Вся схема Платона построена на отрицании личности — но и на отрицании эгоизма. Он сумел понять, что будущность человечества зависит не от того, какая из соперничающих групп возьмет верх в борьбе за материальные интересы, а от изменения людей и создания новых человеческих качеств.

Трудно не признать, что «Государство» Платона нравственно, этически и даже чисто эстетически стоит несравненно выше других систем хилиастического социализма. Если предположить, что «Законодательницы» Аристофана были пародией на эти идеи, в то время, вероятно, уже обсуждавшиеся, то теперешние системы, вроде той, которую мы встречаем, например, у Г. Маркузе, гораздо ближе к карикатуре, чем к оригиналу. Его «превращение работы в игру», «социально-сексуальный протест», борьба против «необходимости подавления инстинктов» шокирует своей примитивностью по сравнению с тем аскетическим подвигом, который рисует Платон.

Несмотря на их исключительную, ни с чем не сравнимую роль в истории социалистических идей, «Государство» и «Законы» Платона были только одним из многих проявлений античного хилиастического социализма. Упоминаниями такого рода идей пестрит аттическая комедия. Например, из 11 сохранившихся комедий Аристофана две — «Законодательницы» и «Богатство» — посвящены социалистическим темам.

В эллинскую эпоху возникла обширная полусерьезная, полуразвлекательная утопическая социалистическая литература, в которой аскетический идеал Платоновского «Государства» был заменен «молочными реками и кисельными берегами» и веселой свободной любовью. О некоторых из этих произведений мы знаем по их пересказу в сочинении «Историческая библиотека» писателя I в, до Р. Х. Диодора.

Одним из наиболее ярких является описание, составленное от имени путешественника Ямбула, государства, расположенного на «солнечных островах»

(по-видимому, в Индийском океане). Государство это объединяет социалистические общины, в каждой из которых 400 человек. Для всех членов общества обязателен труд, причем все должны

«поочередно прислуживать другим, ловить рыбу, заниматься ремеслами и искусством, заведовать общественными делами»

 (6, с. 323).

Аналогично регламентирована и еда — закон устанавливает для каждого дня свое кушанье.

«Брака они не знают, вместо него господствует общность жен; дети воспитываются сообща, как принадлежащие всем и любимые одинаково всеми. Часто случается, что кормилицы меняют между собой младенцев, которых они кормят, так что даже матери не могут у знать своих детей»

 (12,с.63).