«Средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин — все они не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны, они стремятся повернуть колесо истории назад»
Ту же мысль Лассаль включает в Готскую программу:
«По отношению к пролетариату все остальные массы составляют одну реакционную массу».
Но как раз в это время Маркс борется с Лассалем (и очень неуспешно) за влияние в немецкой социал-демократии. И он пишет:
«Лассаль знал Манифест наизусть, и если он так грубо исказил его, то сделал это лишь для того, чтобы оправдать свою измену рабочему классу»*
«Капитал» Маркса, конечно, несравненно лучше имитирует стиль научного трактата, чем, например, «Теория четырех движений» Фурье: там есть и таблицы, и большое количество цитат и примечаний (как подчеркивал Маркс, даже греческих!). Но в своей сути он столь же мало является научным произведением, ибо центральные положения в нем утверждаются, но не дедуцируются. Еще С. Булгаков в работе (100) обратил внимание на примечание в I т. «Капитала»:
«Конечно, гораздо легче посредством анализа найти земную сущность религиозных представлений, нежели наоборот, то есть из данных реальных отношений выводить их религиозные формы. Последний метод есть единственно материалистический, а потому — единственно научный метод».
Но об этом Маркс сказал лишь в примечании, нигде не попытавшись применить на деле свой «единственно научный метод». Точно так же ни Маркс, ни Энгельс не попытались показать, каким образом, например, «ручная мельница дает феодальное общество с сюзереном во главе». Они, впрочем, и не могли этого сделать — ручная мельница была известна в древнем Шумере и многих других обществах. И подобных примеров тоже можно привести очень много.
Отношение классиков марксизма к науке выпукло иллюстрируется высказываниями Энгельса о математике. Ведь именно по этому поводу он предуведомляет в предисловии к «Анти-Дюрингу»:
«…сознание того, что я еще недостаточно овладел математикой, сделало меня осторожным: никому не удастся найти у меня действительных погрешностей против известных в то время фактов, а также неправильностей в изложении принятых в то время теорий»
Тем не менее, в этом сочинении «удается найти» такие сообщения:
«Мы уже упоминали, что одной из главных основ высшей математики является противоречие, заключающееся в том, что при известных условиях прямое и кривое должны представлять собой одно и то же. Но в высшей математике находит свое осуществление и другое противоречие, состоящее в том, что линии, пересекающиеся на наших глазах, тем не менее уже в пяти-шести сантиметрах от точки своего пересечения должны считаться параллельными, т. е. такими линиями, которые не могут пересечься даже при бесконечном их продолжении»
«Девственное состояние абсолютной значимости неопровержимой доказательности всего математического навсегда ушло в прошлое; наступила эра разногласий, и мы дошли до того, что большинство людей дифференцируют и интегрируют не потому, что они понимают, что они делают, а просто потому, что верят в это, так как до сих пор результат всегда получался правильный»
(Напомним, что когда это писалось, прошло уже полвека с тех пор, как Коши предложил строгое обоснование дифференциального и интегрального исчисления и его идеи уже давно вошли в учебники.)
«Математические аксиомы представляют собой выражение крайне скудного умственного содержания, которое математике приходится заимствовать у логики. Их можно свести к следующим двум:
1. Целое больше части…
2. Если две величины порознь равны третьей, то они равны между собой»
(Казалось бы, даже самый средний ученик должен был вынести из гимназии воспоминание хотя бы о «постулате о параллельных»!)
О политической экономии или истории Маркс и Энгельс явно не считали, что они ими «еще недостаточно овладели», и это соображение не делало их «осторожными», как в отношении к математике: можно себе представить, с какой решительностью они оперировали в этих областях.
В особенности в переписке Маркса и Энгельса встречаются точки зрения, которые весьма трудно совместить с обычными представлениями о научной деятельности. Например, Энгельс указывает Марксу на одно место в «Капитале», которое вызывает очевидное возражение, и предлагает это возражение предусмотреть. Маркс отвечает:
«Если бы я захотел предупредить все такого рода возражения, то я бы испортил весь диалектический метод изложения. Наоборот. Этот метод имеет то преимущество, что ставит этим господам на каждом шагу ловушки, вынуждающие их к несвоевременному обнаруживанию их непроходимой глупости»
Или в другом письме Энгельсу:
«Дорогой Фред! Ты, по-моему, напрасно опасаешься подносить английскому филистеру, читателю журнала, такие простые формулы, как Д-Т-Д и т. д. Напротив. Если бы ты подобно мне принужден был читать экономические статьи Лалора, Герберта Спенсера, Маклеода и т. д. в „Westminster Review“ и т. д., то увидел бы, что все они так полны экономических банальностей, — и знают к тому же, что это основательно надоело их читателям, — что стараются приправить свою статью псевдо-философским или псевдо-научным slang. Несмотря на этот мнимо научный характер, содержание (само по себе равное нулю) ни в коем случае не становится понятнее. Весь фокус состоит в том, чтобы мистифицировать читателя…»
Этот абзац кончается советом:
«…ты на самом деле слишком стесняешься. Требуют нового, нового как по форме, так и по содержанию»
Отношение классиков марксизма к науке интересно сопоставить с очень близким вопросом — использованием Марксом диалектического метода Гегеля. Здесь мы опять можем сослаться на С. Булгакова. В уже процитированной работе (100) он показывает, что «Капитал», и в особенности первая глава его первого тома, написаны «под Гегеля», но в то же время свидетельствует об очень поверхностном владении философией Гегеля и вообще немецкой классической философией, об очень примитивном оперировании тонкими, глубоко разработанными там категориями. Да и сам Маркс иногда понимал диалектику в совершенно неожиданном смысле:
«Я рискнул на свою ответственность предсказать это, так как вынужден был заменять тебя в „Трибуне“ в качестве нашего корреспондента. Nota bene — on the supposition, что имеющиеся до сих пор донесения правильны. Возможно, что я оскандалюсь. Но тогда все же можно будет как-нибудь выпутаться при помощи небольшой диалектики. Разумеется, свои предсказания я изложил таким образом, чтобы быть правым и в противоположном случае»
Возвращаясь к сопоставлению «научного метода» Фурье и Маркса, надо заметить, что в некоторых случаях они мало отличаются по стилю — например, при применении математических методов.
Так аргументы, которые Фурье приводит в пользу того, что общество управляется «на основании геометрических принципов»:
«Так, например:
свойства дружбы — слепок со свойств окружности
свойства любви — слепок со свойств эллипса
свойства отцовства — слепок со свойств параболы
свойства честолюбия — слепок со свойств гиперболы
А коллективные свойства этих четырех страстей — слепок со свойств циклоиды» —
