«Запугивание письменным текстом и в развитых индустриальных обществах осталось широко распространенным явлением классового характера. Эти элементы отчуждения из письменной литературы удалить невозможно»
Хотя автор не предвидит полного уничтожения письма, литературы и книг, он предполагает, что они будут в основном вытеснены такими средствами общения, как радио, транзистор, телевизор (усовершенствованными, чтобы приемники стали одновременно и передатчиками) и сохранятся лишь как «предельный случай» в новой системе средств информации.
Одна из наиболее значительных черт духовной жизни, непосредственно связанная с существованием индивидуальности, — это чувство индивидуальной (а не коллективной) ответственности каждого человека за судьбу своей социальной группы: города, народа или всего человечества. За, быть может, единственным исключением Платона, вся социалистическая идеология враждебна такому взгляду на жизнь. Средневековые еретические движения, как мы видели, призывали или к радикальному разрыву с миром и жизнью, или к их разрушению. Такая же точка зрения сохранилась и после, в других социалистических движениях от эпохи Реформации до наших дней. Последние века она поддерживалась взглядом, согласно которому история направляется железными законами, столь же четкими, как законы физики, и на принципиальное направление ее течения человеческая воля не может оказать влияния. Типична здесь позиция Фурье, очень честного и откровенного автора, так как у него общая концепция еще не искажается потребностями практической деятельности, партийной и революционной борьбы. По поводу того, что надо делать в ожидании наступления будущего сосиетарного строя, он говорит:
«Не жертвуйте благом сущим благу грядущему; наслаждайтесь моментом, избегайте любого брачного или иного союза, не дающего удовлетворения вашим страстям уже сейчас. К чему вам работать ради грядущего блага? Ведь это благо и так превзойдет ваши сокровенные желания, и в комбинированном строе вам грозит только одна неприятность: невозможность вдвое увеличить продолжительность вашей жизни, чтобы исчерпать огромный круг предстоящих вам наслаждений»
Наконец, наиболее глубокую поддержку и наиболее высокое понимание человеческая индивидуальность находит в религии. Только как личность человек может обращаться к Богу и в этом обращении постигает себя как личность, соизмеримую с личностью Бога. Именно поэтому социалистическая идеология и религия исключают друг друга (конечно, пока то или другое мировоззрение находится в неразвитой, неразработанной форме, они могут какое-то время сосуществовать). В этом естественно видеть причину той ненависти к религии, которая типична для огромного большинства социалистических учений и государств.
С той же точки зрения становятся понятнее и любопытные черты, на которые мы обратили внимание в связи с историей «Заговора Равных» (ч. I, гл. III, & 4): наивный авантюризм; склонность к самому мелкому жульничеству, легкомыслие, придающее всему движению какой-то комический, почти ноздрёвский характер. Эти свойства присущи большинству социалистических движений в начальный период их развития. В анархически-нигилистическом течении в России они воплотились в «нечаевщине» и на этой модели были гениально описаны Достоевским. Особенно ярко они проявились в раннем марксизме. Например, в изумительной истории написания первых рецензий на 1 том «Капитала»: все они были анонимно составлены Энгельсом. Он предлагает Марксу, что напишет сначала 2, а потом 4–5 статей «с различной точки зрения» или «с буржуазной точки зрения». При этом Маркс детально инструктирует его, что надо хвалить, а в чем для убедительности и не соглашаться, признавая политические выводы автора слишком радикальными!
«Таким образом, как мне кажется, можно поймать на удочку швабского Майера» (редактора газеты),
— пишет Маркс.
«Как ни незначительна его газетка, но все же она популярный оракул всех федералистов в Германии и читается также и за границей».
«Забавно, что оба эти журнала попались на удочку», —
пишет Энгельс. За первый год после выхода книги появилось всего 7 рецензий, из которых 5 были на основании этих советов написаны Энгельсом, и по одной — его друзьями Кугельманом и Зибелем. по его шпаргалке. В результате Маркс мог сказать:
«Заговор молчания буржуазной и реакционной прессы сломлен»
А Энгельсу он писал:
«Женничка, знаток этого дела, утверждает, что ты развернул большой драматический и даже комический талант во всем этом деле с „различными точками зрения“ и со всякой маскировкой»
Или в истории составления «портретов» демократических деятелей эмиграции за цену в 25 фунтов по заказу некоего Баниа, который потом оказывается агентом австрийской и прусской полиции. Впрочем, в ответ на предложение Маркса Энгельс сразу предупреждает:
«Это рассматривалось бы как помощь реакции», но резюмирует: «L 25 valent bien un peu de scandale» (25 фунтов вполне стоят небольшого скандала)
Или, наконец, в угрозах шантажа своих соратников.
(«Неужели эта скотина не понимает, что стоит мне захотеть — и я втяну его по уши в зловонное болото? Разве он забыл, что в моем распоряжении более 100 писем от него?» —
пишет, например, Маркс по поводу Фрейлиграта (3, т. XXII, с. 493).)
И т. д. и т. д.: подобными местами пестрит переписка основоположников материалистического взгляда на историю. Те же черты проявляются и в более крайних современных левых течениях Америки и Западной Европы, придавая им часто оттенок несерьёзности и какой-то дурашливости (см., например, 147).
Чтобы лучше почувствовать специфику этих явлений, стоит сопоставить их с аналогичными ситуациями, но относящимися к области религии, национальных движений или гуманитарной деятельности, когда никому неизвестные малочисленные группы или одиночки начинали прокладывать путь своим идеям. Хотя бы, например, капитан Ильин, основатель секты «Лесных братьев» или «иеговистов» в конце прошлого века в России, подвергавшийся преследованиям вплоть до глубокой старости, 14 лет проведший в тяжелом заключении в Соловецком монастыре. Можно полностью отрицать его религиозные идеи, но нельзя не поражаться глубокому достоинству, атмосфере нравственной силы, не покидавшим его во все время его мытарства. И таких примеров, конечно, существуют многие тысячи. По-видимому, многим, в особенности лидерам движений, социалистическая идеология сама по себе не дает подобного чувства силы и уверенности. Это чувство возникает лишь на гребне успеха, когда движение увлекает за собой широкие массы. Здесь, как и в других случаях, высказывание Маркса оказывается очень точным, если отнести его по должному адресу: Эти идеи не дают сил сами по себе, но «становятся силой, когда овладеют массами». Причины этого понятны в свете предшествующих рассуждении: идеология, противопоставляющая себя человеческой личности, не может служить для нее точкой опоры.
Мы видим, что все элементы социалистического идеала: уничтожение частной собственности, семьи, иерархии, враждебность религии — могут рассматриваться как проявление одного основного принципа — подавления индивидуальности. Можно наглядно увидеть этот принцип в действии, если собрать вместе наиболее типичные черты, возникавшие в социалистической теории или практике на протяжении 2,5 тысяч лет, от Платона до Берлинской «Коммуны № I», и сконструировать модель «идеального», хотя никогда и не существовавшего, социалистического общества. Люди, одетые одинаково и даже сходные лицами; жизнь в общежитиях-казармах; трудовая повинность, а затем еда и развлечения в тех же трудовых отрядах; прогулка только по выданному начальством пропуску; отношения полов, контролируемые врачами и чиновниками, подчиненные лишь двум целям — удовлетворению чисто физиологической потребности и произведению здорового потомства; дети, от рождения воспитываемые в государственных яслях и школах; философия и искусство, полностью политизированные, подчиненные воспитательным целям государства. Все это движется одной идеей: уничтожение индивидуальности или хотя бы ее подавление, зашедшее так далеко, чтобы она перестала быть социальной силой. Сравнения, которыми пользовался Достоевский — улей, муравейник, — оказываются особенно точными в свете этологической классификации обществ: здесь мы действительно имеем модель АНОНИМНОГО ОБЩЕСТВА.
