– На посту? В музее? Стоишь? Это вот так ты стоишь? – Глаза Остапчука загорелись безумием.

Как торпеда, он вырвался из ниши и с ревом набросился на Пилипенко. Пластиковая тарелка отлетела в сторону. Бутербродики, зеленые корнишоны, рулетики, пирожки, маленькие пирожные и косточки съеденного винограда шрапнелью раскидало по залу. Крепкие пальцы бизнесмена сомкнулись на горле у милиционера. Лицо Пилипенко налилось кровью. Хрипя, старший лейтенант попытался отодрать от себя Остапчука. Но бизнесмен держал намертво. Пилипенко опрокинулся навзничь. Не разжимая стиснутых на горле врага рук, рычащий от бешенства Остапчук уселся ему на грудь.

– Это ты! Ты во всем виноват! Если бы ты не ушел с поста!.. Ты… – колотя головой Пилипенко о паркет, захлебывался яростью Остапчук.

– Снимай! – упоенно кричала журналистка Карина своему оператору, бегая вокруг сцепившихся мужчин. – Крупный план давай! Такой сюжет раз в жизни бывает!

– Стоп! – то ли самому себе, то ли оператору скомандовал Остапчук, враз останавливаясь. Его сомкнутые на горле Пилипенко пальцы разжались, ладонь поднялась и запечатала пялящийся на него стеклянный глаз телекамеры. – Никакого сюжета не будет, – очень спокойно, будто и страх, и растерянность, и бешенство враз исчезли, объявил Остапчук. Он аккуратно встал с Пилипенко, тщательно отряхнул брюки, поправил пиджак – теперь это был все тот же собранный бизнесмен, которого привыкли видеть остальные.

– Почему это не будет? – задиристо поинтересовалась журналистка.

– Потому что прямо с завтрашнего дня я начинаю спонсировать твою передачу, Кариночка, – улыбнулся ей Остапчук.

Артюхова склонила голову к плечу, став похожей на умного пуделя, и призадумалась.

Лежащий на полу Пилипенко опасливо приподнял голову. Потер ладонями шею с четкими отпечатками пальцев рассвирепевшего бизнесмена и сдавленно прохрипел:

– Сопротивление сотруднику милиции…

– Он вам не сопротивлялся, – мгновенно парировала журналистка, похоже, сделавшая свой выбор, – он просто стучал вашей головой в пол – а это совсем другое дело!

– А как же попытка подкупа свободной прессы? – как жук, переворачиваясь на брюхо и медленно поднимаясь на четвереньки, охнул все еще не сдающийся старший лейтенант.

– Пресса свободная, – отрезала журналистка, демонстративно перемещаясь поближе к своему новому спонсору, – хочет – подкупается, не хочет – продается! Только знаете, Олег Петрович… – трогательно заглядывая в глаза Остапчуку, сказала она, – нормальную милицию все равно придется вызвать. Пектораль-то пропала.

– Ни за что, – ответил Остапчук, – никакой милиции, пока пектораль не найдется! Мы сами ее найдем! Здесь! Сейчас! И никто ни о чем не узнает!

– Ну, вы тут ищите, чего хотите, а мы пошли! Это остапчуковские проблемы, нас они не касаются! – До сих пор молчавший «гном» промаршировал через весь зал к стоящему под руку с Кисонькой сыну. Бесцеремонно снял ладонь онемевшей от такой наглости девчонки с локтя золотоволосого «эльфа» и тычком пудового кулака наладил его к распахнутым дверям.

– Пап, ты что! – возмутился «эльф». – Так нельзя!

– Только так и можно! – заверил родитель, подпихивая взъерошенного и протестующего «эльфа» к выходу. Оба гоблина охраны невозмутимыми черными фигурами выросли рядом с хозяевами.

Мурка вспомнила предостережение Севы – никого нельзя выпускать!

– Остановите их! – закричала она. – Они не должны уйти! – Она шагнула к четверке мужчин… и замерла. Не должны-то не должны, только как их остановить? При всем ее бойцовском опыте с двумя взрослыми опытными телохранителями ей никак не справиться. Нечего даже и пытаться.

Гоблины мгновенно уловили ее колебания – и на их физиономиях проступили ухмылки. Будто две щели в железобетоне прорезались.

– А все-таки уйдем! – тоже усмехнувшись, тоном вредного леприкона откликнулся их хозяин Неваляшкин и буквально вколотил напрасно протестующего и оглядывающегося на презрительную Кисоньку сынка в темный провал дверей.

Еще раз оглянулся на оставшихся у него за спиной людей, победно ухмыльнулся Остапчуку в лицо – и шагнул следом.

Словно вышибленные тараном, из темноты дверей обратно в зал вылетел сперва золотоволосый «эльф», а следом и его кряжистый папаша.

– Никто никуда не идет! – прогудело из мрака.

Тьма вестибюля раздвинулась, и на порог ярко освещенного зала ступила величественная, как Правосудие, могучая, как богатырь из сказки, загадочная, как герой женских романов, фигура.

– Ты как смеешь, гад! – взревел свалившийся на руки охране Неваляшкин. – Да мои ребята тебя сейчас… А ну-ка, бейте его, парни! – заорал «гном», взмахом кулака натравливая своих гоблинов.

– Папа, прекрати! – «Эльф» повис у отца на плечах. – Нам только драки не хватало!

– Послушайтесь сынка, уважаемый! – Не обращая ни малейшего внимания на грозно двинувшихся к нему охранников, вновь прибывший устремил на разбушевавшегося «гнома» непроницаемый взгляд прикрытых темными очками глаз. – Ну сами подумайте… Уйдете вы – а пектораль так и не найдут. Получится, вы ее унесли. Иначе зачем бы вам так яростно отсюда вырываться?

«Гном» замер.

– Нет у меня вашей паршивой пекторали, – жестом останавливая охранников, буркнул он – и, еще секунду поколебавшись, повернулся и направился обратно к фуршетным столам. – И никуда мы не идем! – бросил он.

– Вот и я говорю, – невозмутимо подтвердил Салям, полностью выступая на свет.

Мурка поглядела на него с гордостью. Он был… великолепен! Или это Вадька через него был великолепен?

Похоже, на журналистку шеф «Белого гуся» тоже произвел сильное впечатление.

– Можно, я хотя бы его поснимаю? – дергая за пиджак своего нового босса, громко прошептала она, не сводя зачарованных глаз со все еще слабо курящихся черным дымком ботинок Саляма. – Мы потом из этого материала какую-нибудь передачку о расследованиях смонтируем.

– Делай что хочешь, – не слушая ее, отмахнулся Остапчук, бросаясь к Саляму. – Вы-то мне и нужны! У нас тут такое произошло…

– Знаю, – величественно сообщил Салям. – Пектораль похитили.

– Откуда знаете? – немедленно влезла сообразительная журналистка. – Вас же здесь не было!

Салям смутился. Мурка в досаде прикусила губу – мальчишки явно увлеклись, как теперь выкручиваться?

– Э-э… – замялся великий детектив. На лице его появилось выражение напряженно прислушивающегося человека… Потом он словно воспрянул духом и выпалил: – Ну, если в ночь презентации пекторали в окно музея лезет неизвестный в черном плаще – вряд ли он явился похитить череп мастодонта, верно?

– Хороший череп мастодонта тоже кой-чего стоит, – пробормотала вдруг сотрудница музея Светлана Вениаминовна. – Но его можно было похитить и вчера.

– В музей проник неизвестный? – вскинулся Остапчук. – Где он? Вы его поймали?

– Ушел, – с досадой в голосе бросил Салям. – Отлично бегает, мерзавец! А экспонатами как швыряется!

– Что с нашими экспонатами? – встревожилась Светлана Вениаминовна.

– Мне есть дело только до одного экспоната! – взвился Остапчук. Он повернул полное отчаяния лицо к Саляму и надрывным голосом взвыл: – Значит, все пропало? Вы упустили этого, неизвестного – и он удрал с пекторалью?

– Сомневаюсь… – Салям был по-прежнему сама невозмутимость. – Во сколько произошло похищение?

– Я, я! Я скажу! – подскочила к нему Карина. – По времени на камере определим! Вот, смотрите! – Срывая камеру с плеча своего молчаливого оператора, она прильнула к глазку. – Пятнадцать минут назад господин Остапчук уже милиционера душил…

– Видите, все задокументировано! – обрадовался Пилипенко.

– Значит, витрину с пекторалью разбили не больше чем минут двадцать-тридцать назад! – торжествующе заключила Карина.

Мурка засомневалась – полчаса назад Салям сидел запертый в туалете, Вадька ей сам об этом сказал. Так с чего мальчишки решили, что их беглец не мог участвовать в краже? Запер Саляма и спокойненько отправился пектораль воровать!