— Есть! — ответил начштаба.

Слисарь вышел из штаба вслед за ним.

Удастся ли обмануть? Впрочем, сейчас главное — удержать волну провокаций, насколько это возможно. Нелегко будет находящимся в фургоне, но Слисарь знал, что в афганской армии есть преданнейшие революции люди, готовые на любой риск ради великого дела.

«А водитель? Его же расстреляют в упор, — подумал он. — Нужно из кабины сделать лаз в фургон, чтобы водитель тоже мог укрыться за мешками».

Его окликнули из «дежурки», и Слисарь поднял голову навстречу несущейся пыли. Из «окна» выглядывал связист:

— Водитель пришел в себя. Сержант говорит, что Спирин и Новичков увели банду за собой в ущелье. Дежурное подразделение приступило к их поиску.

Слисарь не знал, радоваться или нет сообщению. Но оно вносило некоторую ясность и давало нить для поисков. А вообще-то здесь он научился обходиться без мыслей «а вот если бы»: обстановка требовала только конкретности и оперативности.

В «дежурке» он сел за стол, четким, уверенным движением тактика срисовал с карты ущелье, проставил километраж. Подумав, нарисовал сетку дождя.

— Надолго гроза? Что сообщают из аэропорта?

— Часа на три-два, — ответил дежурный.

— Запишите распоряжения. Первое: оповестить все соседние подразделения, посты и колонны о возможных провокациях. Второе: с девятнадцати часов форма одежды для всех, от солдат до офицеров, — комбинезон: в иной форме афганские посты будут всех задерживать до выяснения личности. Третье: ограничить выход машин из расположения лагеря. Дежурным подразделениям до особого распоряжения находиться рядом с боевыми машинами. Четвертое: офицеров штаба и командиров подразделения через пятнадцать минут ко мне на совещание.

По крыше, подоконнику, стеклам крупно и сильно забарабанил дождь. Слисарь подошел к окну. На асфальтовых дорожках лагеря уже рябились от ветра лужи, и только кустарники и деревца, посаженные этой весной на совместном советско-афганском субботнике, словно ожили, умыто сверкая зеленью.

Делавархан тысячу раз уже проклял себя, что соблазнился легкой наживой и затеял погоню в ущелье. Люди, не успев отдохнуть после похода, шли вяло, и он чувствовал их полнейшее безразличие к происходящему. Каждый только старался быть подальше от него, боясь попасть под горячую руку.

Но еще в большую ярость пришел Делавархан, когда понял, что они преследуют только двоих. Он оглянулся, прикидывая, сколько времени потребуется на возвращение, но в это время над кишлаком зависли два вертолета.

— Вперед, скоты! — Он вытащил пистолет, направил его на отставших.

Назад дороги не было. За эти годы он хорошо изучил шурави: своих они в беде не оставят. За вертолетами придут машины, и потребуется день, два, неделя, но своих шурави будут искать до последнего. Нет, надо уходить из этого района, и уходить скорее. Но этих двух, уведших их за собой, он уже не упустит. Он их возьмет живыми, и пусть горы содрогнутся от той казни, которую он им придумает.

— Быстрее, быстрее! — Главарь подскочил к гнувшемуся под тяжестью гранатомета Али, больно ткнул стволом пистолета в бок:

— Еще раз отстанешь, пристрелю, как Саида.

«Ну и убивай… убивай… Я больше все равно… не могу… — Али остановился, пытаясь слизнуть с губ запекшуюся пленку. — Все. Конец!»

Сзади кто-то подтолкнул его в спину, и Али сделал несколько шагов вперед.

— Соберись, — негромко приказал кто-то рядом. — Сейчас пойдет дождь, будет легче. Оставь сумку, я помогу.

Рядом шел бородатый угрюмый Гуламсахи. Он незаметно снял у Али с плеча сумку, отстал на несколько шагов, но держался теперь все время рядом.

«Не один, — с облегчением подумал Али. — Значит, не все звери. Надо уходить. Уходить с ним. Юркнем за скалы, затаимся — вдвоем выживем. Уходить!»

По лицу вместе с пылью ударили капли дождя, и Али, раскрыв иссушенный рот, поднял голову. Пыльная буря стихала, за ней низко, тяжело, уверенно шли темные грозовые тучи. Ветер становился чище, холоднее, и Али передернулся, представив, как гроза накроет их в этом узком ущелье.

— Догнать! Взять живыми! — услышал он где-то поблизости хрип Делавархана и пошел быстрее, стараясь не привлекать больше его внимания.

«Уйти, уйти во время грозы», — твердил теперь без остановки Али.

Он оглянулся на бородача. Тот незаметно ободряюще кивнул, ускорил шаг и теперь шел почти рядом.

От его уверенной походки, спокойного взгляда Али вновь стало легче на душе. «Доверюсь ему, во всем доверюсь», — устало подумал он, и, решив это, словно испил глоток воды.

Дождь зачастил, вокруг потемнело, и Али, думающий только об уходе, не сразу услышал пальбу бандитов.

— Ложись! — дернул его за руку Гуламсахи, и они упали под один камень. — Кажется, прижали шурави к обрыву. Делавархан горы знает.

Али и Гуламсахи внимательно посмотрели друг на друга. «А вдруг он подослан Делаварханом?» — неожиданно испугался Али.

— Будем уходить? — вдруг сразу, без намеков, не опуская взгляда, спросил Гуламсахи, и Али непроизвольно кивнул. — Давай за мной.

От камня к камню, словно выбирая позицию, Али стал перемещаться вслед за Гуламсахи на левый фланг, подальше от главаря. Он не замечал ни дождя, ни других мятежников, исчезла усталость, им владел только страх, что в последнюю минуту все исчезнет, провалится, и свобода, мелькнувшая в лице уверенного бородача, теперь уже навсегда закроет свои ворота.

Бандиты нехотя, наугад стреляли из-за камней. Дважды что-то крикнул Делавархан, и выстрелы прекратились. Наступившая тишина испугала Али еще больше, и он затаился под камнем, сжался. Дождь сек по спине, по коричневой трубе гранатомета, еще пахнущего гарью. Прямо перед лицом, раздвигая камешки, прокладывал себе путь ручеек.

— Ты что? — вернулся к нему Гуламсахи, тронул за плечо.

— Боюсь, — сознался Али. — Погоди немного, я сейчас, одну минуту. А мы куда пойдем?

— Ты по-русски говоришь?

— Немного. Уже забыл. А что? — не понял Али.

— К шурави пойдем. Крикнешь потом им, чтобы не стреляли.

— Куда? — изумился Али. — К шурави? К этим?

Он посмотрел вперед, где затаились, прижатые к обрыву, советские солдаты. Гуламсахи кивнул, и Али зашептал ему прямо в ухо:

— Но ведь их… их… их сейчас… Надо уходить назад!

— Вчетвером мы продержимся, — Гуламсахи уверенно стукнул по камню.

— А может, тогда этих отсюда… тихо, сзади, ножом? — искал выход Али. Оказалось, встать против банды было так же страшно, как и быть в ней.

— Нет, Али, я солдат. Я убью их в бою, а вот так, как мясник, — нет.

У Али кругом шла голова. А может, Гуламсахи — из агентов Бабрака, которых так упорно ищут во всех отрядах? Но разве коммунисты такие? И вообще, как он, Али, пойдет к шурави, если подбил их бронетранспортер?

— Али! Где Али? Гранатометчика к Делавархану, — пронеслось по цепи.

— Уходим. Быстрее! — Гуламсахи дернул за собой растерянного Али и, почти не скрываясь, побежал вперед.

— Гранатометчик! Али! — неслось им в спины, и Гандж Али ждал, когда вместо криков прогремят выстрелы.

И они прогремели — вначале пистолетный, потом винтовочные, а потом, казалось, сами горы обрушились под раскат грома. Али, стиснув голову, прижался к скале и так замер, пока в горах не стихло.

Когда он раскрыл глаза, Гуламсахи спокойно лежал перед ним на спине и дождь хлестал прямо в его полуоткрытый рот. Али со страхом уставился на этот рот, ожидая чуда.

И губы бородача дрогнули. Али бросился на колени перед раненым, чувствуя, что это не Гуламсахи умирает, а его надежда на спасение.

— В генштабе… полковник Кадыр… Уходи, — расслышал он еле внятное.