Двое на вышке поднимают руки. Старт, лейтенант щелкает секундомером. Ему, в отличие от Поликарпова, полоса препятствий не кажется их случайным набором.

— Десантирование с воздуха, — объяснял утром Хайдукевич в классе, вспоминая поднятый вверх длинный указательный палец училищного преподавателя, — предполагает, что до выброски крупной партии людей и техники площадку приземления обрабатывают бомбардировщики. Мы опускаемся на противника подавленного, на землю, уже распаханную бомбами. Заметьте, от умения летчиков точно бомбить во многом зависит успех десанта, сама его жизнь. Еще в большей степени мы зависим от тех, кто нас выводит в район выброски — от пилотов транспортной авиации. Транспортники должны нас бросить точно на площадку, до этого обработанную бомбардировщиками. Сбой в работе, несогласованность авиаторов — загубленный десант. Мы требуем обоюдной точности и от бомбардировщиков и от транспортников.

В этом месте Дима обычно достает две листовки с прошлых учений.

— Есть пилоты, — говорит Дима, — асы. Например, майор Щетинин. Вот кто бросает! Корабль не шелохнется, когда прыгаешь: бежишь, как по паркету, а попадаешь точно на сборный пункт.

Он объясняет и видит перед собой повторяющего шепотом Ризо, внимательные глаза Поликарпова, вечно сонную на занятиях в классе физиономию Божко, отсутствующий сегодня взгляд Климова.

— Вы должны прекрасно представлять: те короткие минуты, в которые, покинув корабль, парашютист летит в воздухе, те мгновения на земле, пока он еще не соединился с товарищами в крепкий боеспособный кулак, — самое трудное время. В бой десантник должен вступать с воздуха, для этого у него есть автомат и гранаты. Себя на парашюте ты защищаешь самостоятельно. Сержант Божко, какой для десантника момент самый неприятный? Самый неприятный момент для десантника, товарищ Божко, — момент приземления, когда он освобождается от подвесной системы парашюта. Совершенно верно, в этот момент ему не до сна!

Лейтенант кричит:

— Бей! С неба в бой! Дави врага, не давай ему головы поднять!

Оттолкнувшись от стальной палубы, Климов скользит вниз по тросу в люльке — двойнике парашютной подвесной системы со всеми ее лямками, обхватом, перемычками, замками. Ему не удается унять болтанки — раскачивает, но его автомат работает осмысленно. Летящий по соседнему тросу Ризо освобождает чеку.

— Открой глаза! — кричит ему лейтенант.

Граната Назирова оставляет черную отметину в прочерненном на снегу круге.

«Я бы тоже попал, — решает Поликарпов. Он чувствует себя среди разведчиков все увереннее. — Два сантиметра роста — это не разговор. Главное — воля».

Попасть с воздуха в небольшой круг может тот, чье хладнокровие сильнее боязни неловко приземлиться. Пускай десанту помогла своими ударами авиация, пусть даже перед самым приземлением площадку обработали пулеметы-роботы на парашютах, — место на земле, клочок, на который надо опуститься, десантник готовит для себя сам.

Автоматы лязгают о металл пряжек и замков. Климов и Назиров лихорадочно освобождаются от ремней. Именно сейчас почему-то замки — такие простые устройства — заедает, руки становятся непослушными, пальцы — негнущимися, ремни жестко врезаются в плечи, и сбросить их необычайно тяжело.

— Живей, живей, — секундомер в ладони лейтенанта отсчитывает опасные секунды.

Климов уже успел сбросить подвесную систему и ползет теперь под низко натянутой проволочной сеткой. Головы поднять нельзя; ватной куклой проползает, вдавливаясь телом в серый мокрый снег, упираясь рантами подметок в землю. Лейтенант идет рядом.

— Суетиться никогда не следует, тем более когда ползешь по-пластунски, — говорит он. — Работай локтями.

Бег. Дыхание сбилось, лица у Ризо и Климова малиновые, рты жадно хватают сырой воздух. Впереди — сооружение из покрытых ледяной коркой труб. Странно соединенные, под углами, на разной высоте, трубы приходится преодолевать, переваливаясь через них, подтягиваясь, забрасывая тело наверх, падая, тут же снова громоздясь на более высокую перекладину. Эти трубы выматывают, шапка у Назирова слетела, ноги путаются, голова, наверное, идет кругом — небо, земля, небо, земля, небо… Поликарпов догоняет Назирова и нахлобучивает ему на голову шапку; Ризо не обращает на это внимания, он примеривается к прыжку через обложенный кирпичом ров. Ноги в кованых сапогах все труднее отрывать от земли, снаряжение и автомат тянут вниз.

— Аккуратней, аккуратней, ребята, — приговаривает лейтенант, когда Климов с Назировым влетают в лабиринт.

Шаг вправо, резкий поворот, длинный шаг влево, поворот, вправо, поворот, влево…

— Хайдукевич, безобразие! — подходит сзади капитан Семаков. — Что они у вас делают! Кто у вас на полосе? Это вы мне хотели показать?

— Что, товарищ капитан? — оборачивается на секунду лейтенант.

— Что это у них, водопроводные трубы?

— Какие трубы?

— Это же автоматы! Разве можно так обращаться с боевым оружием! Ты посмотри, Хайдукевич, что у тебя Климов делает, он же автомат разобьет. Рядовой Поликарпов, как надо преодолевать лабиринт? Знаете?

— Ну, товарищ капитан. Вправо, влево, — бодро говорит Поликарпов.

Семаков оглядывает стоящих солдат и решительно входит в лабиринт.

Движения его четки, размеренны и скупы. Он проходит поворот за поворотом, тратя на них ровно столько времени, сколько этого требует шаг вправо, поворот, шаг влево… Капитан помогает себе руками, почти все делает на руках. Похоже, они у него железные. Пробежав несколько метров, он легонько перемахивает через забор.

— Так? — спрашивает он, подходя к Поликарпову. — Кто может лучше?

— Товарищ капитан, — говорит Поликарпов, — но вы же не в куртке и без автомата, как они, — и пугается своей храбрости.

— Какая разница! — возмущается капитан. — Я и в куртке так же сделаю. При чем здесь куртка?

— Разойдись! — кричит Хайдукевич. — Гранаты!

Климов бежит к провалу ходов сообщения, вынимая из-за пояса гранату. Он ныряет в ячейку и выныривает совсем в другом месте, пробравшись через узкий подземный лаз. Почти одновременно с ним появляется шапка изготовившегося к броску Назирова. Зажав в зубах рукавицы, разведчики вынимают на бегу взрывпакеты.

— Хайдукевич, — говорит, идя рядом с лейтенантом, Семаков, — все-таки я но понимаю. Я но один раз говорил насчет автоматов. Из них же вам самим стрелять, это не чурки.

Климов, стараясь унять неслушающиеся пальцы, резинкой крепит к стропилу кирпичной будки взрывпакет, прижимает к косому срезу бикфордова шнура спичку.

Лейтенант, вполуха слушая Семакова, посматривает на секундомер.

— Понятно, товарищ капитан…

— В том-то и дело, что всем все понятно! Всегда всем все понятно, но на практике…

Поликарпов ни на шаг не отходит от офицеров.

— Берегись!

Хлопают взрывы; Поликарпов, оказавшийся к взрывам спиной, приседает от неожиданности, осторожно смеется и оглядывается — не видел ли кто-нибудь. Но все заняты Климовым и Назировым, уже карабкающимися по стене. Верхнее окно так высоко, как бывает высоко окно третьего этажа очень хорошего дома. Похоже, у обоих открылось второе дыхание: по вертикальной стене они взбираются со сноровкой ящериц. На узких обледенелых балках сапоги скользят, надо глядеть под ноги, стараясь замечать только поверхность брусьев и не думать о метрах до земли. Грузный прыжок на первую площадку, еще прыжок на три метра вниз и, наконец, последний…