Роман очнулся от нестерпимой боли в голове и с ужасом осознал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Его тело было приковано цепями к холодной сырой стене так, что железные обручи больно сдавили щиколотки и запястья.

— Господи, это сон… Это сон!.. — хрипел он, беспомощно шевеля ослабевшими конечностями. — Этого не может быть!

Поняв, что произошло, Роман набрал в грудь воздуха и закричал так, как никогда в жизни. Его протяжные крики эхом отзывались от сырых темных стен, которых никогда не касался и лучик света. Он дергался, проклинал, плакал, умолял, но никто не приходил — эта непроходимая черная мгла по-прежнему обступала со всех сторон и равнодушно давила на его кости и на его душу. Ему показалось, что прошло несколько часов, прежде чем рядом кто-то осторожно сделал несколько шагов.

— Кто вы? Что вам нужно? — дрожа всем телом от страха и холода, выдавил Роман.

Кто-то в темноте чиркнул спичкой и зажег свечу. Пленник увидел прямо перед собой жуткую фигуру в черном плаще и не смог сдержать крик. Лица человека не было видно под скрывающим его капюшоном, но Роману казалось, что у этого существа и не может быть никакого лица, и в нем нет ничего человеческого.

— Кто ты?!

— Не так уж важно, кто перед тобой стоит, — неестественно ласково прошелестела фигура тихим женским голосом. — Ты когда-нибудь задумывался о том, кто ты?

— Что тебе надо?! — в исступлении кричал мужчина.

— Не надо меня бояться, — спокойно продолжала его мучительница. — Я стольких видела похожих на тебя, сходящих с ума от страха, молящих о пощаде, но отсюда не выбраться никому, и знаешь почему? Потому что ты уже давно мертв. Вы все не замечаете, как ежедневно разлагаетесь заживо. Знал ли ты когда-нибудь, что такое настоящая жизнь? У тебя вообще было что-то, кроме твоей никчемной и никому не нужной работы?

— Что?

— Сейчас ты мог бы жить, путешествовать, заниматься любовью, дышать… и быть счастливым. Если бы не пытался выследить нас. Ты сам привел себя сюда. — Подняв свечу вверх, она позволила ему разглядеть высоченные каменные своды с отходящими вниз колоннами. Это было холодное пристанище для мертвых — вечное, полное боли и раскаянья.

— Твое время истекло. Ты прожил свою жизнь, — неумолимо шептала фигура в черном. — Иногда она так быстро догорает, как эта свеча, правда? Ну-ну, не плачь. Смерть пришла к тебе без стука, без предупреждения, и ты многого не успел сделать. Каждый с этим сталкивается, не ты первый и не ты последний. Твоей красавице тоже недолго осталось, ей не следовало связываться с тобой.

— Она не знала… — обессиленно прошептал Роман.

— Естественно, она не знала! Если бы было иначе, ее смерть была бы долгой и мучительной, ведь предательство окупается только кровью. Но так как она всего лишь была слаба интеллектом, ее кончина будет быстрой. Гуманно, не правда ли? Кажется, с каждым годом я старею и добрею!

В последних словах Роману почудилась издевка. Напротив того места, где он висел, в одно мгновение загорелись тысячи свечей, озарившие каменный стол, на котором лежала голая, как и он сам, Яна. В этом последнем убежище не было и не могло быть одежды, скрывающей под маской приличия плотские грехи. Женщина, при жизни дарившая ему тепло и ласку, лежала без движения, с закрытыми глазами. Ее руки и ноги были скованы цепями, но она и не могла убежать, даже если бы ее не держало железо. Это чистилище было его последней остановкой на пути к бесконечности, теперь он не сомневался в этом.

— Прости меня… прости, — плакал Роман, пока к каменному столу медленно стекались фигуры в черном. У одной из них в руках красовался огромный, начищенный до блеска кинжал. Перед тем как он пронзил сердце Яны, она открыла глаза, но не успела даже вскрикнуть. Роман судорожно вздохнул и, зажмурившись, быстро отвернулся в сторону. Он до боли стиснул зубы, а из-под его плотно сомкнутых век выступили слезы. Открыв глаза вновь, он понял, что люди в черных капюшонах со всех сторон обступили жертвенный стол и Яны он больше не увидит. Над столом возвышалась довольно крупная статуэтка обезьяны из чистого золота; в неверном свете свечей Роману показалось, что ее алчные рубиновые глазки наполнились кровью и наслаждением, когда Яну пронзило лезвие.

Вскоре он услышал, как рядом что-то заскрежетало — как будто заработал некий механизм, и его руки и ноги начали стремительно разъезжаться в стороны.

— НЕЕЕТ..! — отчаянно вскрикнул Роман. В следующую секунду его тело разлетелось на части.

Несколькими часами ранее

Саша повернула ключ в замочной скважине до щелчка и открыла дверь. Когда ее нога в изящной туфельке ступила на дорожку из свечей, она ахнула.

— Добро пожаловать домой, солнце, — услышала она.

Рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, прямо напротив входа сидел юноша с гитарой в руках. У него были светлые, зачесанные назад волосы, его сильную гибкую фигуру подчеркивал элегантный черный костюм, а в по-мальчишески нахальных ярко-голубых глазах спрятались опасные и манящие огоньки. Сверкающая дорожка из свечей и красных лепестков роз вела к лестнице, и на губах обольстителя играла дерзкая улыбка.

— Я вижу, ты меня узнала, — констатировал он.

— Да, Тимур, но… — начало было Саша.

— Никаких «но», — покачав головой, мягко улыбнулся Тимур. — Я несколько месяцев ждал этого момента. Я написал для тебя песню и хочу, чтобы ты ее услышала.

Пальцы ударили по струнам, и его бархатный голос затянул:

— У меня есть пята Ахиллеса,

То ангел крылатой мечты,

В моих объятьях была принцесса,

Что соткана из красоты.

И ярче всех солнц была та звезда,

Что горела в глазах твоих.

Кто-то рискнул и — проиграл,

На то было много причин;

Я вечный бунтарь, я опоздал,

Целуя, лаская других.

Звуки чарующей мелодии стихли, когда пальцы Тимура замерли на струнах. Он отложил гитару и, поднявшись со стула, подошел к опешившей Саше.

— Как красиво ты поешь, — тихо произнесла она, еле сдерживая непрошеные слезы. Ей еще никто не делал таких до боли милых признаний. — Эта песня прекрасна!

— Ты намного прекраснее, — тихо пробормотал он, обнимая Сашу за плечи. — Лучше, чем что бы то ни было. Ты позволишь мне любить тебя?

— Но…— Саша подняла глаза и неуверенно улыбнулась. — Ты же впервые разговариваешь со мной.

Тимур нежно приложил палец к ее губам и, наклонившись, ласково прошептал:

— Это неважно, ты же тоже это чувствуешь. Ощущаешь меня, и это неслучайно…

Саша блаженно прикрыла глаза и в следующую секунду почувствовала, как Тимур разворачивает ее спиной к себе.

— Я сниму с тебя одежду медленно, так медленно, что ты будешь трепетать от желания… — Она чувствовала его дыхание на своей коже, чувствовала, как его пальцы скользят по ее шее, словно пытаясь нащупать заветные струны ее естества и извлечь из глубины его музыку, как он только что мастерски сделал это с гитарой. — Не нужно бояться этого. Разве твое тело не умирает от желания любить?

Нащупав замочек платья, Тимур потянул его вниз и расстегнул молнию. Единственная защита от его рук упала на пол, и Саша с шумом выдохнула воздух. Через минуту они сидели на полу полностью голые в окружении тысячи мерцающих свечей и алой россыпи из лепестков роз, сплетенные воедино, содрогающиеся от предвкушения феерии в своих телах, двигающихся в одном ритме и к одной цели. Саша откинулась спиной на лестничные ступеньки и обвила ногами его крепкий торс, позволяя юноше овладеть собой без остатка и погрузиться вместе с ней в глубокий чувственный экстаз, немыслимо мощный, опьяняющий и порабощающий разум.