Значит, система. А какая? С чего начинали разгадывать такие шифровки самые знаменитые детективы настоящего и прошлого? Например, судья Жаррикес из романа Жюля Верна «Жангада»?

Я быстренько разыскал книгу и открыл ее на том месте, где сын Жоама Дакосты Бенито приносит судье Жаррикесу зашифрованный документ. Так… Прежде всего судья сосчитал буквы и установил, как часто они повторяются. Что ж, это не так уж сложно. В моей шифровке сто двадцать букв: четыре строки по тридцать. Сейчас подсчитаем, как часто они повторяются.

Я расчертил лист бумаги и составил такую таблицу:

С—3 З—1 Р—8 Ч—3
Д—8 В—6 Е—9 М—2
Г—1 Ц—2 К—3 Ё—2
А—8 Т—12 Л—4 П—1
Ь—4 И—11 Ы—1 Щ—1
Я—2 О—9 Й—1 Ф—1
Н—11 X—2 Ш—1 Ж—1
У—2

Использовано 29 букв алфавита; всего 120 букв.

Что же дальше сделал всемирно знаменитый судья Жаррикес? Расположил все буквы в алфавитном порядке? Пожалуйста. По сравнению с подсчетами это семечки…

А—8 З—1 О—9 Х—2
В—6 И—11 П—1 Ц—2
Г—1 Й—1 Р—8 Ч — З
Д—8 К—3 С—3 Ш—1
Е—9 Л—4 Т—12 Щ—1
Ё—2 М—2 У—2 Ы—1
Ж—1 Н—11 Ф—1 Ь—4
Я—2

Затем я занялся гласными и согласными. По Жюлю Верну выходило, что нормальное соотношение гласных и согласных букв — один к четырем. А что у меня?

Еще одна таблица:

А—8, Е—9, Ё—2, И—11, О—9, У—2, Ы—1, Я—2.

Итого: 8 гласных, которые повторяются 44 раза.

120 и 44. Больше одной трети. Соотношение явно ненормальное.

Я сломал карандаш и забегал по комнате. Рыжий дурень! Конспиратор! «Золотой жук»! Составляет шифровку, а сам не знает даже такой чепухи, как нормальное соотношение гласных и согласных букв!

Какие буквы повторяются чаще всего? Значит, так:

Т—12; И—11; Н—11; О—9; Е—9; А—8; Д—8; Р—8; В—6; Ь—4; Л—4; С—3; К—3; Ч—3; Я—2; Ц—2; Х—2; М—2; Ё—2; У—2; Г, 3, Ы, Й, Щ, П, Ш, Ф, Ж—1.

Чаще всего повторяется буква «Т». Предположим, что «Т» — это не «Т», а какая-то другая буква. Если Витька выбрал шифр, при котором одна буква постоянно заменяется другой, — например, вместо «А» пишут «Я» или «Щ», или любую иную букву, но постоянно одну и ту же, — то буква «Т» должна соответствовать самой распространенной, наиболее часто встречающейся в русских словах букве. А какая буква самая распространенная? Заглянем в «Жангаду». Тем более что и там буква «Т» повторялась чаще всего. Итак: «…во французском и английском языках это, конечно, была бы буква „Е“; у итальянцев — „И“ или „А“; у португальцев же „А“ или „О“».

— А в русском?! — заорал я и грохнул книгой об стол. — В русском какая буква чаще всего встречается? Не мог же Витька писать эту чушь на французском, английском, итальянском или португальском… Он и русский-то знает на двойку с плюсом! — Меня такое зло разобрало, что я чуть не заплакал. — Эх, судья Жаррикес! Столько языков знал, не мог выучить русского!

Я завалился на тахту и взял «Тома Сойера». Но перед моими глазами так и прыгали все те же: С Д Г А Д Ь… Буквы казались мне маленькими хитрыми человечками, они злорадно ухмылялись, корчили рожи и говорили противным Витькиным голосом: «Что, выкусил? Эх ты, серый…»

Нет, не будет мне покоя, пока не разгадаю эту тарабарщину.

Пришел отец.

Вечером он должен был ехать в командировку и вернулся с работы пораньше.

— Чего накуксился, будто лягушку проглотил? — Он выложил из портфеля свертки с едой. — Давай перекусим, я копченой колбаски купил.

— Не хочется. — Я отвернулся к стене: рассказать или нет? Отец-то, пожалуй, разгадает. Но вдруг там что-нибудь такое… этакое…

— Ты что, заболел? — Отец пощупал мой лоб. — Температуру мерил?

«Рассказать! — решил я. — А то и впрямь свихнуться можно».

— Посмотри ту бумажку.

— Какую? Эту? А как ты лампочку разбил?

— Не я… Тот, кто ее сюда забросил.

— Интересно. — Он повертел в руках бумагу. — Шифровка. Буквы подсчитал?

— Там мои таблицы, посмотри.

Отец отодвинул локтем свертки и углубился в таблицы. Я стал за его спиной.

— Все правильно, — покусывая карандаш, наконец сказал он. — На чем же ты остановился?

— Нужно заменять одни буквы другими, делать новый алфавит. Ты знаешь, какая буква чаще всего встречается в русских словах?

— Понятия не имею. — Отец почесал карандашом висок. — Кажется, «К». А почему ты думаешь, что нужно составлять новый алфавит?

Я застонал:

— Это не я думаю! Это думает судья Жаррикес! Не мог же Витька сам придумать этот шифр, он его наверняка откуда-то слямзил! И скорее всего — из «Жангады».

— Это роман Жюля Верна? Ах, вот он! Ну-ка, дай сюда…

Чиркая карандашом на полях, отец внимательно перечитал главы, где судья разгадывает шифровку, и задумался.

— Слушай, Тима, давай рассуждать логично. Записка адресована тебе, я такие не получал уже лет двадцать. Она должна начинаться с обращения и заканчиваться подписью. Факт?

— Может быть, — уклончиво ответил я.

— Что тебя во дворе называют Тимофеем — исключается. — Он хитро взглянул на меня, я засмеялся. — Как тебя дразнят?

— Тимох.

— Гм… Не так уж плохо. Меня в детстве дразнили «Каланча».

— Почему? — удивился я.

— Кто его знает. Наверно, потому, что долговязым был. Ну, ладно, не будем отвлекаться. Предположим, записка начинается со слова «Тимох». А как она может быть подписана?

— Писал Витька, я в этом почти не сомневаюсь. Дразнят его «Крыса», «Рыжий»…

— «Крыса» — это от фамилии? Ну да, Крысевич… Глупо и обидно. Не думаю, чтобы он подписался такой кличкой. Остаются «Рыжий» и «Витька»… Добавим на всякий случай сюда «Виктор», хотя это весьма и весьма сомнительно. Итак, первые пять букв шифровки должны соответствовать слову «Тимох». Что мы там имеем? «С Д Г А Д…», где «С» — это «Т», «Д» — «И», «Г» — «М», «А» — «О»…

— А куда ты второе «Д» денешь? — ехидно спросил я. — Не может же одна буква обозначать и «И» и «X»! Это будет совсем другой шифр, цифровой! Тот, каким судья Жаррикес в конце концов и прочел записку.

— М-да, не пойдет… Ну, а слово «Рыжий»? Все пять последних букв разные: «Я, О, В, С, Е». Попробуем?

— Валяй, — уныло пробормотал я. — У меня уже голова раскалывается. Хоть бы какой намек на ключ… Бессмыслица…

— Вообще ты, конечно, прав, — согласился отец, торопливо записывая буквы. — Но ведь наши дешифровальщики находили ключи к самым сложным шифрам важнейших немецких документов… Опять ничего не вышло. Проверим слово «Витька».

— Так то — дешифровальщики, а то — мы с тобой, — вздохнул я.

— Так то — матерые фашистские разведчики и штабисты, а то — ученик шестого класса, — усмехнулся отец.

И так, усмехаясь, он составлял и переставлял эти проклятые буквы, и постепенно улыбка начисто сползла с его лица.

— Ничего не получается, — наконец признался он. — Использовать цифровой метод, не зная, какие цифры выбрал тот, кто писал записку, — дело безнадежное: можно набрать сотни и сотни тысяч вариантов. Чтобы все их проверить, нужна электронная вычислительная машина, на это даже самой длинной человеческой жизни не хватит. Так что, сынок, не огорчайся, давай лучше расшифруем нашу колбасу, думаю, что с этим мы справимся гораздо успешнее. А потом ступай к Виктору и скажи ему, что посылать друзьям шифровки без ключа — это просто… гм… не годится.