Африкан Гермогенович поскреб затылок и вопросительно посмотрел на отца.

— Если сегодня во второй половине дня начнут подвозить материалы, пожалуй, за недельку управимся, — подумав, сказал тот.

— Ничего не выйдет, понимаешь, — отрезал Африкан Гермогенович. — Мало — недельку… Давайте дней десять, товарищ специальный корреспондент, раньше, понимаешь, не получится.

— Все ясно, — улыбнулся Александр Лаптев. — Значит, товарищи, через десять дней я буду у вас, и мы продолжим этот чрезвычайно интересный разговор. А передачу с вашего двора я сегодня же включу в план работы редакции. Салют!

Он пожал руки отцу и Африкану Гермогеновичу, закинул свою амуницию на заднее сиденье машины и укатил. Исчез. Растаял. «Как мимолетное виденье, как…» Тьфу ты, черт!.. А отец и Африкан Гермогенович стояли посреди двора, растерянные и ошеломленные, и молча смотрели друг па друга. И, растерянные, ошеломленные, сгрудились мы за гаражом, не зная, смеяться нам или плакать.

Наконец Африкан Гермогенович подобрал свой портфель и в сердцах вытер его о полу пиджака.

— Эх, Глеб Борисыч, Глеб Борисыч, заварили мы с тобой, понимаешь, кашу, — уныло пробормотал он. — И кто тебя за язык тянул! Так все было тихо, спокойно, никаких тебе волнений, а ты…

— Что ж мне еще оставалось, дорогой Африкан Гермогенович! — Отец прижал к груди руки. — Сказать, что у нас ничего не делается? Так ведь ославят на всю республику! Я передачи этого Лаптева сколько раз слышал, язычок у него подвешен, дай бог! Видали, как вооружен! Одних фотоаппаратов три! Вон тем, с длинным объективом, за полкилометра можно снимать. Вы, скажем, и не знаете его, и не видите, а он — щелк, и готово! Такому палец в рот не клади — руку откусит. Да и неправда это, что у нас ничего не делается, зачем же прибедняться! Беседки перенесли, площадку ребятам высвободили…

— В том-то, понимаешь, и дело, что не знаю я, какой черт их перенес, — жалобно простонал Африкан Гермогенович. — Я ж их тоже вчера на своих местах видел, а сегодня… Какое-то наваждение… будь ты проклято, какая-то, понимаешь, нечистая сила…

— Ничего, Африкан Гермогенович, — протянул ему сигарету отец. — Что ни делается — все к лучшему. Без этих беседок нам с вами вообще не о чем было бы говорить.

— К лучшему, к лучшему… — Африкан Гермогенович взял сигарету и шумно высморкался. — Он же через десять дней снова приедет, паразит! Наставит свою механику: давай! давай! Не зря мне сегодня всю ночь вороны снились. Правильно жинка сказала: не к добру это, ох, не к добру!

— Не волнуйтесь, Африкан Гермогенович. Еще на всю республику прогремите! Давайте ключи от подвала да подвозите материалы. Все сделаем. Я с сегодняшнего дня в отпуске, Павла Петровича мобилизуем, Антона Александровича, пацанов соберем, — сделаем!

— Прогремлю… — Домоуправ сунул отцу ключи от подвала. — Не прогремлю, а загремлю… С должности загремлю, это, понимаешь, точней. Так ты уж тут шуруй, Глеб Борисыч, шуруй, милый. Одной мы с тобой веревкой связаны… лентой этой магнитофонной, чтоб она у него по дороге сгорела… А я побег, это ж еще голову скрутишь, пока материалы достанешь да машину выцарапаешь!

Он умчался, мелко семеня ногами и прижимая локтем намокший портфель.

А отец докурил сигарету, затоптал окурок и повернулся к гаражам:

— Давайте сюда. И — живо, я ведь знаю, что вы подслушивали!

Мы вышли. Отец посмотрел на меня и улыбнулся.

— Чего скис? Жалеешь, что в Ленинград не поедем? Не жалей, лето еще длинное, может, поспеем. — Он покрутил на пальце ключи и кинул Витьке: — По-моему, я выполнил и второе свое обещание, товарищ экс-командор. Правда, мне помог случай в лице этого симпатичного корреспондента, однако и случаем не каждый сумеет воспользоваться, не так ли?

— Я не сумел бы, товарищ командор! — У Витьки даже веснушки от радости сияли, как новенькие копеечные монетки. — А откуда этот Александр Лаптев узнал про нашу площадку?

— Сорока на хвосте принесла! — засмеялся отец. — Журналисты, они, брат, все знают, такая у них профессия.

— Хорошая профессия, — вздохнула Лера. — А сколько у него аппаратов всяких!.. Все, ребята, вырасту — обязательно журналисткой стану!

— Ну и становись! — ни с того ни с сего разозлился Жека. — И не такая уж она хорошая, как тебе кажется! Подумаешь, навешал цацок… По-моему, шофером куда интересней!

— Факт! — промычал Казик с набитым ртом. — Вон у меня отец…

— Погодите, не ссорьтесь! — поднял руку отец. — Сейчас главное — побыстрее оборудовать нашу штаб-квартиру. Куй железо, пока горячо…

— Какая ж это будет штаб-квартира… — Ростик сморщился, будто надкусил яблоко-дичку. — Вы ж сказали — пионерская комната.

— А ты хотел, чтобы я тут же выложил ему про «Черную стрелу»?! — рассердился отец. — Кукиш с маслом мы б тогда получили, а, не ключи от подвала. Да еще с придачей в виде горы стройматериалов, которых мы не достали бы ни за какие деньги! Надо мозгами шевелить, а вы в основном ушами хлопаете. Тимка, дуй за фонариком.

…Мы не были в подвале с того самого вечера… ну, вы помните с какого. И вот снова дохнуло на меня землей, спертым воздухом, запахом гнилой картошки. Я шел впереди, светил; ребята и отец двигались за мной.

За поворотом я уже не ахнул, как когда-то при виде оскаленного черепа. Сорванная с петель дверь валялась в стороне. На столе стоял оплывший огарок свечи. Грязной грудой тряпья валялись наши балахоны и маски.

Отец чиркнул спичкой, зажег огарок.

— Да, при таком освещении не очень разгонишься.

Взял у меня фонарик и вышел. Походил, светя на стены, потом крикнул:

— Тима, у нас в гараже моток шнура есть. Притащи его сюда. Заодно захвати отвертку, плоскогубцы, молоток, зубило и изоляционной ленты. Казик, ступай с ним, поможешь. Виктору раздобыть патрон, лампочку побольше, ватт на сто пятьдесят — двести и полдесятка роликов. Хоть из-под земли! — прикрикнул он, заметив, что Витька открыл рот, чтоб что-то сказать. — Только в подъездах не шарить, узнаю — голову оторву. Ростик, сбегай на стройку, выпроси пару горстей алебастра. Лере подобрать в этом хламе несколько табуреток покрепче. Все. Действуйте.

— Есть! — хором ответили мы и сыпанули из подвала.

Я и Казик со своим поручением справились довольно просто: моток провода лежал на третьей полке слева, там же была и лента, инструменты — в двух ящиках. У отца в гараже порядок — не то что в нашей штаб-квартире! Однако Витька обернулся быстрее. Когда мы пришли, он уже был там. Патрон Витька выдрал из старой настольной лампы, ролики «конфисковал» у Вовки-маленького — представляю, какой там сейчас стоит рев! Завозился только Ростик. Но минут через десять появился и он, как мукой обсыпанный алебастром.

— Споткнулся, — проворчал Ростик. — Пришлось возвращаться…

В глубине подвала отец нашел выход электропроводки. Померили — провода хватало.

— Присоедините патрон. Только заизолируйте как следует.

К столу, где лежали патрон, шнур и лента, никто не бросился — мы нерешительно переминались с ноги на ногу.

— Интересно! — ядовито засмеялся отец. — Корсары… бронзовый век… Давай, Тима, мы ж с тобой электротехнику проходили…

— Так то — в машине, а патроны я не собирал, — уклонился я от почетного поручения.

Кто его знает, еще подсоединишь не там, где надо…

— Ученье — свет, а неученых тьма, — вздохнул отец. — Эх вы, братики-матросики. Смотрите, здесь же делать нечего…

Мы посмотрели: действительно, нечего делать!.. М-да…

Отец продернул второй конец шнура под верхний наличник двери и вытащил в проход. Возле разводной коробки стал на табурет.

— Тим, посвети.

На плоскогубцы были натянуты толстые резиновые трубки. Я знал, что это — изоляторы, они не пропускают тока, но все-таки, когда отец начал сдирать с концов провода старую изоляционную ленту и голубые искры посыпались у него из-под рук, у меня по коже мурашки поползли — а вдруг трахнет! Я светил ему фонариком, тонкий луч вырывал из темноты лишь его длинные крепкие пальцы, желтые от сигарет, и тоненькие концы проводов, а ребята стояли у меня за спиной и дышали мне в затылок. Было жарко и щекотно.