— Конечно, — усмехнулся я, — у вас ничего не было. Не было леса, где вы строили шалаши и играли в красных и белых… Не было коней, которых вы гоняли в ночное, и костров с печеной картошкой… Не было речки Живры, где вы ловили в норах раков, купались и путешествовали на плотах… Не было садов и огородов, которые вы опустошали по ночам… У вас ничего не было… Но у вас была свобода, а у нас ее нету. Нами все командуют: вы, вожатые, дворники, пенсионеры… И все считают, что они лучше нас знают, что нам интересно, а что нет, и чем мы должны заниматься утром, днем и вечером. Да ты пойми, я не могу ходить по Дворцу пионеров, как по музею, будь он распрекрасный! Я прихожу туда работать, тренироваться, заниматься в кружке — и больше мне там нечего делать. Я ведь тебе не говорил, что кружки — это плохо, кружки — это здорово, уж я-то знаю, сам штук восемь сменил. И секции — это здорово, особенно если попадется хороший тренер. Но сколько они занимают времени? Четыре, ну, шесть часов в неделю от силы. Зимой еще уроки, а летом?.. Летом мы целые дни во дворе. Во дворе, который называется: «Нельзя». И, пожалуйста, не думай, что наши ребята побоялись бы какой-нибудь работы. Ты же знаешь, что в Залесье я почти не отставал от местных мальчишек и на прополке, и на сенокосе, и гусей пас, и телят… Витька с Лерой и Ростик тоже рассказывали, что у бабушек в деревне они каждый день что-нибудь делали. Так это в деревне… Ну, а здесь что нам делать, в городе? Металлолом собирать? Макулатуру? А нам еще чего-то хочется, понимаешь? Поговори, папка, с Африканом Гермогеновичем, пусть вернет нам подвал. Страна миллионы тратит, а вам какого-то подвала жалко…

Отец слушал, не перебивая, и задумчиво барабанил по столу пальцами. Он-то хоть слушать умел. А другие, чуть что: «Цыц, заткнись, не твоего ума дело, сопляк!» И точка. И весь разговор. Потом он поднял голову, и глаза его как-то подозрительно блеснули.

— Какое у вас высшее командное звание?

— Командор, — растерялся я.

— А кто командор? Конечно, Виктор Крысевич!

Я кивнул.

— Ну так вот, пойди и передай своим мушкетерам, или как вы там себя называете: я добуду для вас ключи от подвала. Но при одном условии: если вы выберете меня командором вместо Виктора.

— Тебя? — Я чуть язык от удивления не проглотил. — Шутишь?

— Клянусь плавниками акулы, шпагой д’Артаньяна и картой капитана Флинта — грозы Южных морей, я говорю совершенно серьезно! — торжественно произнес отец, а глаза его смеялись.

— Или ты думаешь, что я буду худшим командором, чем Виктор?

Я пожал плечами.

— Ты все испортишь. Даже если не шутишь. Ты хочешь — будто вожатым, да? Так у нас вожатых хватает. И вроде тебя уже были. Производственники… Правда, немного помоложе. Пришли, наговорили с три короба, наобещали кучу всякой всячины — только мы их и видели. Раздразнили, а сами…

— Слушай, о чем мы с тобой дискутируем? — сердито оборвал меня отец. — По-моему, вопрос о том, быть мне или не быть командором «Черной стрелы», не в твоей компетенции. Я хочу сказать, что это решаешь не один ты, а вся организация. Вот и поговори с ними. А еще лучше — притащи их всех сюда.

Я пошел, но у меня заплетались ноги. Боялся, что ребята расхохочутся мне в лицо. К моему удивлению, они и глазом не моргнули. Будто взрослые люди, инженеры уже сто раз набивались к нам в командоры «Черной стрелы».

— Пусть побалуется, — усмехнулся Ростик. — Лишь бы подвал отвоевать.

— Правильно, — поддержал его Витька. — Глеб Борисыч — человек занятый, ну, поваляет дурака, вреда ж от этого не будет… А штаб-квартира нам — во! — и провел ребром ладони по горлу.

У меня от стыда горели уши, но я промолчал. Отец сам заварил эту кашу, сам пусть и расхлебывает.

Он встретил нас по-военному подтянутый и строгий. Даже не пригласив ребят сесть, с места в карьер спросил:

— Вам Тима передал мои условия?

— Передал, — за всех ответила Лера.

— Вы их принимаете?

Витька замялся.

— Говори, не бойся. Или жалко с высоким званием расставаться?

— Мне не жалко, — командор обиделся, — но есть порядок… Вы не можете стать нашим командором, пока вы не член тайной организации «Черная стрела». А за что вас принимать? Что вы такого для нас сделали?

Ну и нахал он, однако, этот Витька! А я что сделал, когда меня принимали?..

Но отец не обиделся.

— Ты прав, для «Черной стрелы» я еще ничего не сделал. Но у меня есть несколько предложений. Первое: я договорюсь с Африканом Гермогеновичем насчет подвала и, не позже чем через два дня, вручу вам ключи. — Он выглянул в окно. — Второе: вы уже завтра сможете играть в футбол на своей площадке. Третье: к осени я вас научу водить машину. Есть и четвертое, но я его приберегу — какой смысл раскрывать перед вами все карты, если я не знаю даже, примете вы меня в организацию или нет? Ну, как, этого достаточно уважаемым флибустьерам?

— Достаточно! — завопил Жека, которого одно слово «машина» делало невменяемым.

Но Витька тут же дернул его за руку:

— Не лезь вперед батьки в пекло! А вы нас не надуете, Глеб Борисович? А то ведь обещанка-цацанка, а дураку радость…

— Спросите у Тимы, обманывал ли я его хоть раз в жизни.

Ребята повернулись ко мне, я отрицательно покачал головой.

— А меня вы тоже научите водить машину? — осторожно спросила Лера.

— Обязательно. Я ведь сказал — всех. Разве что кроме Тимы, он уже водит нашего «Москвича» вполне уверенно.

— И вы дадите клятву и распишетесь кровью, как мы? — Казик аж запыхтел от удовольствия.

Вот тут-то отец смутился.

— Видите ли, я предпочел бы расписаться обыкновенной ручкой. Тем более что у меня есть шариковая ручка с красной пастой. Может, в порядке исключения…

— Никаких исключений! — сурово сказал Витька. — Это будет нечестно.

— Хорошо, — вздохнул отец, — я дам клятву и распишусь собственной кровью. Как все. Я хочу, чтоб у нас все было честно. Кстати, надеюсь, что такие вещи, как прием в организацию новых членов и весь ритуал, хранятся в величайшей тайне?

— Могила! — проворчал Ростик. — Можете не сомневаться.

Я стоял в сторонке и посмеивался про себя. Какое счастье, что Африкан Гермогенович «реквизировал» наши маски и балахоны, ребята обязательно облачили бы отца в этот дурацкий наряд. И еще я думал, что сейчас и у нас с ним появится своя игра. Только бы она в конце концов не стала такой же нудной, как игра тетки Гориславы. Съедят меня ребята…

Между тем все были чрезвычайно серьезны.

— Притащи ночник, — приказал мне командор.

Я зажег маленький грибок, и Ростик выключил люстру. Теперь мы стояли посреди комнаты в густом полумраке — черные лохматые тени колебались на светлых стенах.

— Тимка, говори, — послышался Лерин голос.

Я шагнул вперед.

— Ребята, я знаю своего отца давно. Столько, сколько знаю себя. По-моему, он достоин быть членом «Черной стрелы».

Лера недовольно поморщилась. Наверно, она ждала, что я произнесу целую речь.

— Я про тебя и то больше сказал, — раздраженно шепнул Жека — он всегда говорил то, что Лера лишь собиралась сказать.

Я отвернулся — стану я еще здесь комедию ломать…

— Так, — помолчав, произнес Витька. — Кто за то, чтобы принять-Глеба Борисовича Ильина в члены тайной организации «Черная стрела», поднимите руки. Единогласно. Повторяйте за мной слова клятвы. А ты, Ростик, зашифруй для подписи.

Отец повторял за Витькой клятву, подняв сжатую в кулак руку, а глаза его продолжали смеяться, хотя сам он был серьезен, будто приносил воинскую присягу. Он не улыбался даже там, где речь шла о подлизах и ябеда к. Потом невозмутимо проколол себе палец булавкой — Ростик «продезинфицировал» ее над зажженной спичкой, вывел внизу на листке: «Г. Ильин» и завитушку. Ребятам это понравилось, особенно завитушка.

— Поехали дальше. — Витька передал клятву на хранение Ростику. — Предлагаю вместо себя командором «Черной стрелы» выбрать Глеба Борисовича. Кто за? Единогласно. — Витька вздохнул и вдруг рассмеялся. — Вот и все, командор. Командуйте.