– Хорошо, – спокойно сказал Артем. – Тогда в следующий вторник. Как настроение?

– Отличное, – она вздохнула с явным облегчением.

Артем давно уже все понял.

– Ну пока, – сказал он в трубку, – до завтра.

– До свидания, Темочка. Ты не волнуйся, если Лепехов будет приставать, вали все на меня. Я сама с ним объяснюсь.

– Хорошо.

Он повесил трубку. Что ж? с праздником не вышло. А на что он, собственно, надеялся? Разве могут у него быть какие-то праздники? Ему остался только августовский сон, вечное напоминание о его вине, страшной, непоправимой вине, которую сам себе он никогда не простит.

Глеб уехал от Ларисы во вторник вечером.

Накануне они чудесно провели время в недавно открывшемся ресторанчике-погребке неподалеку от Ларисиного дома. Она давно уже присмотрела это милое и уютное заведение и пару раз бывала здесь одна, ужинала, пила кофе. Ей нравилось тут все: и обслуживание, умелое и ненавязчивое, и приличная публика, и интересно составленная развлекательная программа, а главное, вполне приемлемые цены.

Лариса и Глеб просидели в погребке почти до полуночи, а потом отправились к Ларисе домой. Ночь получилась бессонной, сумбурной и сумасшедшей, как и предыдущая. Однако к утру Лариса чувствовала себя свежей и бодрой как никогда.

Она приготовила легкий завтрак, который был уничтожен с завидным аппетитом. Затем часа два они с Глебом откровенно валяли дурака, изображая совместные сцены из разных действий и пытаясь сфантазировать, как бы трактовал их Лепехов. То, что получалось, кажется, превосходило самые смелые режиссерские замыслы.

Вдоволь напевшись и насмеявшись, они прогулялись до магазина, купили кое-что к обеду и продолжили свое веселое добровольное затворничество.

Словом, полтора дня пролетели, как на крыльях.

Около семи вечера Глеб засобирался домой. Лариса хотела было удержать его, но он неожиданно проявил непреклонность, сказав, что его ждут важные дела.

Спорить с ним она не стала, но, лишь только захлопнулась дверь и в квартире впервые за три последних дня наступили тишина и безмолвие, Ларису охватила тоска. Чтобы избавиться от нее, она с энтузиазмом принялась за хозяйственные дела.

Пять лет жизни с Павлом, более всего любившим и ценившим уют и комфорт, сделали из Ларисы отменную чистюлю. В общем-то она и сама не терпела беспорядка в квартире, немытых полов, пыльной мебели. И сейчас, увлеченно орудуя шваброй и пылесосом, до блеска натирая зеркало и кафель на кухне, Лариса чувствовала даже некоторое удовольствие. Ее радовало сознание того, что она не сидит бесцельно, в унынии ожидая, когда наступит завтрашнее утро и можно будет вновь увидеться с Глебом, а занята полезным делом, незаметно поглощающим время, оставшееся до их встречи.

Совсем поздно вечером, когда все вокруг блестело, а в крышку кастрюли можно было наблюдать за своим отражением, Лариса все-таки не выдержала и набрала номер Глеба, наспех записанный им перед самым уходом. Но ей никто не ответил. Мобильного номера она не спросила, поэтому надежду поговорить с Глебом пришлось оставить до утра.

Перед тем как лечь, Лариса все-таки позвонила ему еще раз, но телефон по-прежнему молчал. Это было неприятно, потому что свой уход Глеб мотивировал именно необходимостью быть вечером дома. Ей сразу вспомнились таинственный разговор его по сотовому в машине и та поспешность, с которой он нажимал на кнопку сброса, не желая, чтобы она, Лариса, слышала, о чем он говорил.

Но ведь полтора дня Глеб был с ней рядом, полтора дня они смеялись вместе, вместе ели и пили, были одной плотью и кровью, и ничто не стояло между ними! Ничто! Так стоит ли быть столь подозрительной, разыскивать его, шпионить за ним, точно стерва-жена за неверным мужем? Тем более что Глеб ей вовсе не муж. Да ей и не нужно, чтобы он был им. Достаточно того, что дни пролетают, как во сне, и хочется, чтобы поскорее наступило завтра.

С этой мыслью Лариса уснула. Спала она крепко, без сновидений, честно отсыпаясь за все предыдущие ночи.

Утром ее разбудил не будильник, а телефонный звонок. «Глеб!» – первое, что она подумала спросонья, поспешно вскочила, схватила трубку. Но это оказался не Глеб. Звонил Павел. Скучным, будничным голосом, каким всегда говорил с Ларисой после своего ухода, он сообщил, что находится сейчас поблизости и минут через двадцать зайдет за какими-то книгами, оставшимися на антресолях. Спросил, не возражает ли она против его столь раннего визита.

Лариса не возражала. С тех пор как они развелись официально, Павел заходил сюда, в свою прежнюю квартиру, раз пять или шесть. Кое-какая его одежда До сих пор так и осталась лежать в шкафу на верхних полках, пересыпанная шариками нафталина. Остались старые, ненужные бумаги и документы, которые Лариса не стала выбрасывать, а Павел не спешил забирать, пара папок с любительскими рисунками – в свободное время он увлекался живописью и неплохо рисовал с натуры.

Каждый из таких приходов бывшего мужа был серьезным испытанием для Ларисиных нервов. Он заходил в прихожую, и дом сразу преображался, словно радуясь возвращению настоящего хозяина. Оживали картины, мебель, каждая безделушка на высоком дубовом комоде, каждая со вкусом продуманная деталь интерьера – все это они некогда покупали вместе, радуясь, как дети, любой удачной покупке, придавая значение всякой смешной мелочи.

Лариса с трудом сдерживала себя, чтобы привычно не выбежать навстречу, не прижаться щекой к его щеке, не разреветься от одиночества и тоски и одновременно от радости, что он пришел, что снова здесь, стоит рядом, и куртка на нем все та же, серая, из тонкой, вкусно пахнущей кожи. Но она молча стояла на пороге гостиной, улыбалась приветливо и сдержанно, наблюдала, как Павел обычной своей уверенной походкой двигается по комнатам, спокойно и даже весело отвечала на его вопросы о том, как она живет. Потом она неизменно предлагала ему выпить кофе, и он неизменно отказывался, глядя при этом куда-то в сторону. На этом его визит заканчивался. Он уходил, коротко и сухо попрощавшись, она оставалась. Пару раз он поинтересовался, не нужны ли ей деньги, и если да, то пусть не стесняется и в любой момент обратится за помощью.

Ей не нужны были его деньги, только он сам. Только он и то время, когда они были так счастливы, когда оба учились в институтах и он встречал ее вечером на Арбате. А потом они долго гуляли по бывшему Калининскому, по набережной, и Ларисе жутко хотелось мороженого, а было нельзя, потому что садились связки и преподавательница ругалась. И тогда Павел покупал-таки ей это мороженое, они ехали домой и долго растапливали его в блюдечке, пока не получалась белая, сладкая жидкость.

Не было тогда ни обид между ними, ни ссор, ни этих ужасных и бесконечных выяснений отношений, не надо было выбирать: любимый человек или любимая работа…

После таких посещений Лариса неделю чувствовала себя больной, разбитой, раздражалась на всех и даже на Лепехова, злиться на которого было практически невозможно. Потом постепенно все проходило, и жизнь возвращалась в привычную колею.

…Лариса взглянула на часы. Ровно восемь. До ухода в театр оставалось чуть больше полутора часов – Лепехов стал человеком и назначил репетицию на четверть одиннадцатого. Что ж, у Павла в распоряжении будет достаточно времени.

Она вдруг с удивлением обнаружила, что думает о нем не так, как всегда, а совершенно спокойно и отстранение И даже с некоторой досадой за то, что он разбудил ее в такую рань.

Прежде такого никогда не было. Когда бы Павел ни пришел, Лариса всегда тайно ждала этого момента, дорожила каждой минутой его пребывания рядом. Почему теперь все изменилось? Неужели благодаря Глебу? Не может быть, ведь она знает его всего три дня.

Не переставая удивляться себе, Лариса быстро собралась, позавтракала и в ожидании прихода Павла попробовала снова дозвониться Глебу. Трубку по-прежнему никто не брал, из чего Лариса заключила, что дома он не ночевал либо уже выехал в театр. Второе было маловероятным, учитывая его нелюбовь к раннему вставанию.