!: Артем отвернулся от Ситникова и перехватил угрюмый взгляд Женьки Богданова, направленный на ребят и Глеба. Видимо, его тоже коробило от такого неуемного, фонтанирующего смеха. Евгений вообще был Артему симпатичен. Такой же молчаливый, как и сам Корольков, Богданов всегда отличался среди певцов труппы своей колоссальной начитанностью. Он мог наизусть крыть цитатами из творчества практически любого писателя, будь то Пушкин, Булгаков или кто-нибудь из современных. Когда он что-нибудь рассказывал, слушать его было крайне интересно. Случалось это довольно редко. Обычно же Богданов сразу после репетиций уходил, вежливо попрощавшись со всеми, во время перерывов сидел в зале с книгой или журналом, иногда они с Артемом перекидывались партией в шашки, причем Богданов неизменно побеждал.

В «Риголетто» Евгению досталась лишь эпизодическая роль, но, несмотря на это, он присутствовал в зале на всех репетициях, тем самым вызывая у Артема уважение. Немного нашлось бы людей, которые, будучи лишь частично заняты, согласились бы ежедневно посещать театр без обид и амбиций по поводу того, что им не хватило сольных партий.

Евгений еще пару минут послушал застольную беседу, затем встал, вынул сотовый и отошел в сторону, к окну. Артем, оставшийся один среди общего веселья, почувствовал себя совсем скованно и поспешил вслед за Богдановым.

Тот уже набрал номер и ждал ответа. Артем, чтобы не мешать, направился к буфетной стойке за новой чашкой кофе. В принципе он знал, кому звонит Богданов. В Астрахани у него жила одинокая, больная сестра, и Женя поддерживал с ней связь почти ежедневно. Раз в месяц, а то и чаще Богданов встречал на вокзале поезд из Астрахани. С проводником сестра пересылала в Москву различный мелкий товар, закупленный у себя в городе оптом по знакомству или со скидкой. Товар предназначался для продажи в столице, где все идет втридорога. Богданов забирал присланное сестрой у проводника, в свою очередь отдавал ему деньги, вырученные за продажу предыдущих вещей, а новую партию реализовывал в течение месяца с помощью знакомых торговок на рынке. Артем догадывался, что суммы, посылаемые в Астрахань Евгением, несколько превышают истинную стоимость сестриного товара, и считал, что Богданов поступает абсолютно верно и благородно. Пусть больная, пожилая женщина думает, что ее не содержат Христа ради, а лишь помогают достойно существовать. Сам Артем на месте Жени, наверное, поступал бы точно так же, будь у него на свете хотя бы один близкий человек, о котором можно было бы позаботиться. Но такого человека у Артема не было, а потому он относился к родственной миссии Богданова с большим уважением.

Буфетчица, совсем юная девица с шикарной рыжеватой косой, перекинутой через плечо, и ярко подведенными глазами, протянула Артему стоящую на блюдечке чашку:

– Пожалуйста, ваш кофе.

Он поблагодарил, взял чашку из наманикюренных рук девицы, вернулся обратно к окну. Богданов действительно говорил с сестрой.

– Я слышу, – обратился он к трубке. – Поезд пятьдесят седьмой, вагон третий, прибывает в Москву в девять ровно. – Богданов сделал пометку ручкой в раскрытом на подоконнике блокноте – Проводницу зовут Валя Да, понял, понял, не Галя, а Валя. Валентина. Не беспокойся, все будет в порядке. Береги себя. О'кей, пока.

Он нажал на кнопку и спрятал телефон Артему показалось, что Евгений выглядит усталым Лицо его было чуть желтоватым и осунувшимся, под глазами залегли синяки.

– Какая сегодня духота, – пожаловался Богданов, видя, что Артем смотрит на него с сочувствием, – а тут еще правый бок прихватило с самого утра Так и тянет прилечь, а нужно еще на вокзал ехать после репетиции.

Теперь, внимательно приглядевшись к коллеге, Артем ясно увидел, что белки глаз Богданова слегка желтоваты.

– Не тошнит? – спросил он Евгения, ставя чашку на подоконник.

– Поташнивает, – признался тот. На лбу у него выступила испарина.

– Тебе нужно срочно лечь. И хорошо бы вызвать врача, – сказал Артем.

– Обойдется, – отмахнулся Богданов и взялся рукой за подоконник, – не впервой.

– Не обойдется. Это печеночный приступ, возможно, разлилась желчь. И температура может подскочить в любой момент.

– Ты прямо как доктор, – Богданов криво, через силу усмехнулся. Видно было, что ему на самом деле очень скверно, рука, вцепившаяся в подоконник, слегка подрагивала, губы пересохли, в лице не было ни кровинки. – Откуда ты знаешь, что это именно печень?

– Знаю, – спокойно проговорил Артем. – И знаю еще кое-что. Если сию минуту не вызвать «скорую», то часа через три, возможно, придется тебя оперировать.

– Тьфу! Типун тебе на язык, – проворчал Богданов, однако слова Королькова его явно озадачили – Вообще-то я и правда расклеился, – он оторвал руку от подоконника и попытался сделать шаг навстречу Артему, но тут же сморщился от боли и пошатнулся. Корольков подхватил его под руку и подвел к ближайшему столику.

– Все, я вызываю «неотложку». Присядь пока.

Богданов послушно опустился на стул, прижимая ладонь к правому боку.

Пока Артем по телефону вызывал «скорую», вокруг столпился немногочисленный бывший в буфете народ. Все наперебой интересовались, что случилось, сочувственно качали головой, давали советы. Кто-то раздобыл таблетку эссенциале и пытался всучить ее Богданову в совокупности со стаканом воды.

– Ничего не нужно, – Артем решительно отодвинул от Евгения руку, протягивающую новомодное лекарство. – Единственное, что можно в таких случаях, – стакан минеральной воды. Боржоми, например.

Буфетчица с рыжей косой, услышав его слова, тут же открыла бутылку и принесла наполненный до краев стакан. Богданов отпил несколько глотков и помотал головой:

– Больше не могу, а то сейчас вывернет наизнанку.

– Больше не надо, – успокоил его Артем.

«Скорая» приехала через полчаса. Врач, сухопарая, носатая женщина предпенсионного возраста, мельком оглядела Богданова, пощупала ему живот и, подтверждая диагноз, поставленный Артемом, проговорила:

– Спазм желчного пузыря. Нужно в больницу. Денька три отлежитесь, а там, как пойдет.

После того как «неотложка» укатила, подняв столбик пыли, Артем немного постоял во дворе, глядя вслед удаляющейся машине, затем отправился обратно в зал, где Лепехов уже начинал прогон третьего действия.

Первой шла сцена у дома Спарафучиле, в которой Риголетто и пришедшая с ним Джильда тайком наблюдают за неверным Герцогом, явившимся на свидание к красотке Маддалене.

Артем и Лариса отошли на авансцену, а на самой сцене, все возле того же длинного стола, происходило объяснение Герцога с Маддаленой, то есть Глеба с Милой.

Зина, игравшая сегодня в последний раз перед тем, как ее заменит оркестр, перевернула очередную страницу и заиграла вступление.

Артем поглядел на стоящую рядом Ларису. Она едва заметно улыбнулась На мгновение Артему показалось, что на самом дне ее глаз затаилась какая-то тень, то ли печали, то ли тревоги. Он попытался приглядеться пристальней, но в это время наступил его черед петь. После нескольких реплик Риголетто, обращенных к дочери, в квартет вступали Герцог и Маддалена. Глеб, прохаживаясь взад-вперед перед столом, начал уверять Милу – Маддалену в своей любви и верности.

– «Вижу, сударь, без сомненья, вы смеетесь надо мною!» – кокетливо вертясь перед ним, запела Мила.

– «То же мне твердил, неверный!» – вплела в ансамбль свою партию Лариса, не отрывая глаз от Глеба, теперь уже обнимающего Милу за талию.

Артема вдруг охватило странное ощущение того, что происходящее сейчас на сцене вовсе не спектакль, не вымысел, не прихоть композитора и режиссера, а сама жизнь. Жизнь, в которой рядом с ним страдает Джильда – Лариса, по которой играючи скользит повеса Герцог – Глеб, где неумело и оттого грубо и жалко пытается завлечь мужчин Мила. И где сам он, Артем – Риголетто, наблюдает за этим с тайной болью, не в силах что-либо изменить или исправить.

Он даже зажмурился на мгновение, до того ярким было это чувство, и допел до конца на автопилоте.