Никто не позвонит. Все будет хорошо. Завтра она споет Джильду так, что Лепехов останется доволен. Завтра приедет Глеб. Господи, она не общалась с ним нормально целых два дня! Это так много, когда считаешь до встречи каждую минуту. Завтра…

Лариса протянула руку и выдернула телефонный шнур из розетки. Вот так. Пусть это обман и малодушие! Пусть! Она просто не может больше вот так сидеть здесь в одиночестве и заговаривать себе зубы!

Надо бы, конечно, позвонить маме, та волнуется, с ума сходит, наверное. Но тогда придется включить проклятый телефон. Уж лучше завтра, после генеральной, Лариса съездит к родителям домой.

Она мгновение подумала и на всякий случай выключила мобильник. Глупо, конечно. Точно страус, который прячет голову в песок. Но ей необходим покой перед завтрашним днем. Ей нужно верить Глебу, чтобы петь с ним завтра главную партию в спектакле. Иногда стоит побыть страусом, только иногда, когда нет другого выхода.

Лариса пошла принимать душ. Она долго стояла под струями воды, стараясь максимально расслабиться, представить себе то время, когда полностью доверяла Глебу, считая его самым лучшим из всех мужчин, каких знала. Ей почти удалось это.

Когда она вышла из ванной, напряжение и страх отпустили ее, завтрашняя репетиция перестала пугать, наоборот, захотелось, чтобы побыстрее наступило утро. Лариса даже позабыла про выключенный телефон и, лишь увидев валяющийся на полу шнур, вспомнила, что спокойствие ее создано искусственно.

Однако это ее не смутило. Она расстелила постель, легла, включила телевизор. На экране замелькали кадры старого, любимого Ларисой фильма. Как нельзя кстати! Фильм только начинался, и она с удовольствием досмотрела его до конца. Потом переключила телевизор на другой канал, где шло какое-то шоу, малоинтересное и ужасно длинное. Под конец его Ларису потянуло в сон. Это было как раз то, чего она и добивалась. Часы показывали лишь половину девятого, но Лариса выключила телевизор и, устроившись поудобнее, закрыла глаза. Прошлую ночь она спала кое-как, сегодня надо взять реванш за вчерашнее. Недосып – главный враг для голоса.

Ей удалось уснуть почти сразу, крепко, без сновидений.

Проснулась Лариса словно от толчка. Взглянула на часы – ровно полночь. Она не могла понять, что ее разбудило. Схватила трубку, но в той была мертвая пустота. Со сна Лариса долго не могла взять в толк, что аппарат не работает. Потом увидела выдернутый шнур, вспомнила…

Она не знала, зачем делает это. Просто не в состоянии была противиться охватившему ее внезапно навязчивому, почти маниакальному желанию. Руки сами собой потянулись к телефонной вилке, вставили ее в розетку.

Звонок раздался тотчас же, как будто даже на мгновение раньше, чем произошло соединение с сетью. Но Ларису эта мистика уже не могла удивить. Повинуясь чужой, доминирующей над ней воле, она, точно во сне, подняла трубку, поднесла ее к уху.

– Молодец, что включила телефон! – Голос звучал не зло, а вкрадчиво и даже ласково. – Зачем себя обманывать? Ты же знала, что я позвоню. Обязательно позвоню, раз обещал. Кажется, ты все еще не понимаешь серьезности происходящего. Только и думаешь, что обо мне и об убитой девочке. А зря, – тон собеседника вдруг неуловимо изменился, в нем отчетливо послышалась угроза и неумолимая жестокость. – Если и дальше так будет продолжаться, придется принимать другие меры. Слышишь, красавица моя, другие, весьма неприятные. Ты вынуждаешь меня на это своим упрямством.

Лариса лихорадочными движениями схватила со столика сотовый, включила, набрала мобильный номер Глеба. Послышались гудки. Есть! Не отключен. Если это Глеб, то сейчас он должен прерваться, услышав сигнал своего мобильного.

– Все молчишь? – удовлетворенно пророкотал голос. – Ну, молчи. Прости, долее говорить не могу. Помни, что я тебе сказал!

Трубку бросили. Лариса изо всех сил сжала сотовый. Сейчас, вот сейчас!

– Да, – сказал ей в ухо далекий, сонный голос Глеба. Лариса молчала, и он повторил чуть громче и настойчивее: – Говорите, я вас слушаю.

Это все же он! Хотя разница в интонации колоссальная. Но разговор он сразу прервал, как только услышал звонок по сотовому. Значит, Глеб.

Лариса нажала на кнопку и отложила мобильник. Она знала это с самой первой минуты вчерашнего ночного разговора. Просто обманывала себя, надеясь на чудо. Чуда не произошло, в жизни вообще редко случаются чудеса. А если уж случаются, то за них потом приходится платить весьма высокую цену. Ту, которую она платит сейчас за встречу с Глебом.

Что он хочет от нее? Чтобы она по телефону пообещала ему молчать, ничего не говорить о том, что знает? Или чтобы при встречах с ним вела себя так, как раньше, пока между ними не произошло решающего объяснения?

Лариса не могла до конца понять цели этих страшных звонков. Может быть, Глеб просто постепенно сходит с ума от употребления наркотиков? Она вспомнила, как он спрятался от нее за занавеской и как потом долго хохотал, видя ее испуг. Не являлось ли такое поведение первым звоночком? Тогда на что еще он будет способен через некоторое время?

Лучше не думать об этом. Но о чем тогда думать? И ведь еще существует Бугрименко, о котором она, Лариса, совсем позабыла за последние два дня. Скоро он тоже позвонит, вызовет ее к себе. Глаза его людей продолжают преследовать Ларису повсюду. Не далее как вчера перед репетицией она убедилась в этом. Кто-то из оркестра или хористов подослан следователем, теперь это совершенно ясно. Все сплелось в такой клубок, который невозможно распутать. Да что там распутать, даже концы от него отыскать не представляется реальным. И катится это клубок в неизвестном направлении, пущенный чьей-то невидимой рукой, увлекая Ларису за собой куда-то в пропасть.

Ей было ясно лишь одно: она не сможет завтра ничего – ни петь, ни играть свою роль. Кажется, она проиграла Павлу. Хотела отстоять свое право на любимую работу, на самостоятельную жизнь, а на самом деле зашла в тупик и, по-видимому, потеряла эту самую работу. Точно потеряла, потому что премьеру «Риголетто» ей не спеть, она завалила каторжный труд всей труппы и вынуждена будет покинуть театр.

Надо позвонить Лепехову, сказать, чтобы отменял послезавтрашний спектакль. Замену Ларисе так быстро не найти, Джильду она исполняла в театре одна.

Лариса мельком взглянула на часы: час пятнадцать. Бедный Мишка давным-давно спит сном праведника. Спит и не знает, какую свинью она ему подложила. У Ларисы не хватит совести потревожить его сейчас, среди ночи, ведь, в сущности, он не очень-то молодой и совсем не здоровый человек. Человек, никому из них не принесший ничего, кроме счастья.

Значит, надо наступить себе на горло, приехать завтра в театр, поговорить с Лепеховым с глазу на глаз, постараться объяснить, в чем дело. Хотя как она может объяснить, ничего не сказав про Глеба, сбитого ребенка, Бугрименко и ночные звонки?

Однако придется как-то сделать это.

Лариса вновь улеглась, стараясь ни о чем не думать. Ей это плохо удавалось. Внезапно стали вспоминаться всякие не имеющие отношения к делу детали: сколько всего не сделала она за последний месяц. Не сделала того, что обещала, что должна, обязана была сделать. Не выслушала Милу, хотевшую что-то сказать ей, обратив разговор с ней в шутку. Не порепетировала с Артемом, хотя клятвенно заверяла его, что сделает это. Не помирилась с отцом, не позвонила маме.

Теперь, наверное, все это уже не важно, но почему мысли об этом не отпускают ее, настойчиво лезут в голову, заставляя чувствовать стыд и раскаяние?

Они, эти мысли, заслоняют даже ужас перед Глебом, боль по нему, горечь воспоминаний о том, как им было хорошо вдвоем.

К счастью, человек – создание несовершенное в плане физическом, и мозг его не может бодрствовать и работать без перерыва. Как бы ни было нам плохо, одиноко и страшно, как бы ни казалось, что в таком состоянии невозможно отключиться и заснуть, сон приходит все равно. Приходит под утро, когда ошалевшие от бессонницы, обессиленные, мы уже не различаем, где явь, а где грезы. Опускается на нас, чтобы дать отдых измученным, натянутым до предела нервам. Чтобы завтра наступил новый день и хватило сил на борьбу с этим днем, со всем, что он готовит для нас. Чтобы дать шанс победить.