Невеселы были и мои спутники. Бог весть, о чем они думали и что вспоминали: дядя Леша сидел нахохлившись, опустив руку в воду и глядя, как коричневая струя обегает его пальцы; Леха, хмуро посматривая вперед, аккуратно управлял лодкой, ловко проводя ее между еле видными под водой препятствиями. «Скоро Ропаскина изба», — проговорил старший, чуть разлепляя губы. «Угу», — отвечал ему рулевой. «Жила тут одна старуха, — сообщил мне дядя Леша, хотя я ни о чем его не спрашивал. — Медведей как котят убивала. Плясала потом, вымазавшись в звериной крови, и черепа на забор втыкала». Я хотел спросить, будем ли мы ночевать в сарае у почтенной Ропаски, но посовестился. «А шкуру распялит и поставит сушиться… Заворачивай!» — заорал он вдруг на рулевого так, что тот дернулся и машинально прибавил газу. Теперь мы плыли прямо между деревьями в сторону от основного русла.

Странное было ощущение — как если бы мы, например, выплыли в лодке на городскую улицу или, напротив, поехали бы на автомобиле прямо по реке; что-то было фарсовое, ненастоящее, хотя все органы чувств в унисон сигнализировали о действительности впечатлений: мы медленно двигались вперед, бурча мотором и огибая исполинские стволы; сильно пахло болотом. Вдали тяжело взлетели и, грузно хлопая крыльями, удалились две большие птицы. «Левее прими», — скомандовал старший и, не дожидаясь реакции, подхватил со дна шест и стал слегка менять направление. Было совершенно непонятно, как он выбирает дорогу: с тех пор как мы покинули нашу речку, которую, может быть, справедливее было бы титуловать уже ручьем, мы двигались среди пейзажа, лишенного индивидуальных черт, если не запоминать каждое дерево в лицо. Между тем оба моих спутника явно ориентировались в нем, лишь время от времени перебрасываясь непонятными мне замечаниями. Наконец вдали между деревьями стала вырастать гряда невысоких холмов, еле заметных возвышений, уходящая вдаль; Леха повернул к ней и даже немного прибавил скорость, за что тут же получил выговор от капитана. Когда мы подплыли ближе, оказалось, что это часть довольно обширного плато, большого острова или полуострова, полностью окруженного с нашей стороны разлившейся водой.

Лодка мягко ткнулась носом в берег и даже чуть-чуть проскользила по нему, словно не в силах была поверить в существование тверди (на вторые сутки пути и для меня это было непросто). Сидевший на носу дядя Леха вылез первый и первым делом тщательно привязал лодку за носовое кольцо к замысловатому, похожему на чертика, пеньку, торчавшему из зарослей нетронутой черники. Ноги мои сильно затекли, так что, встав с лавки, я чуть не сверзился за борт, но все-таки устоял. От нашего импровизированного причала вела тропинка, заканчивавшаяся метрах в ста на поляне, имевшей отчасти обжитой вид: костровище, след от палатки и даже сложенные аккуратной пирамидкой несколько поленцев. В три приема мы перетаскали сюда все имущество и снова закрыли лодку брезентом. Была еще только середина дня, поэтому решили быстро поставить лагерь и уже сегодня сходить на первую вылазку. Я выбрал себе место под палатку метрах в десяти от костра и стал аккуратно расчищать поверхность: поскольку планировалось, что мы пробудем здесь достаточно долго, имело смысл подготовиться получше. Я убрал все камни, шишки, потом сходил нарезать лапника с ближайших елок (лес был по преимуществу хвойный) и настелил его в несколько слоев. Товарищи мои обходились без подобных ухищрений, так что к моменту, когда я только развернул свою одноместную «MSR», их жилище уже было готово. Хотя они и поглядывали искоса на мои манипуляции, вслух ничего не говорили. Решено было пока обойтись сухомяткой, чтобы сэкономить время и сразу идти за добычей. Предполагалось, что завтракать и ужинать мы будем из общего котла, а дневной перекус у каждого будет свой, но есть в одиночку было как-то неловко, так что и эту трапезу мы разделили на троих. Наскоро закусив, мы отправились в путь.

Как я понял из их разговоров (специально мне никто ничего объяснять не стал, а я не спрашивал), они раз за разом планомерно обыскивали новые участки этого плато, тянувшегося вглубь болота на несколько километров. Выглядело это так: на относительно ровной поверхности примечалась неровность, вроде осевшего холма. Предполагалось, что это останки древнего дерева-исполина, которое использовалось древними обитателями этих мест в ритуальных целях. Что они делали с этими фигурками, никто не знал (тут мои спутники счастливо совпадали с теоретиками, рассуждавшими о культовых практиках древних финно-угорских народов), но концентрация их в подобного рода всхолмиях явно повышалась, хотя встретиться они могли и на ровном месте. Дальше они включали металлоискатель на максимальную чувствительность и медленно водили его проницательным кругляшом прямо над слоем елового опада. В более освоенных цивилизацией областях мы, как выразился Леха-младший, «хер бы чего нащупали из-за помех»: там, где культурный слой состоит из медяков, пивных крышечек, проводов, труб, консервных банок, ржавых болтов и прочей дряни, по которой будут судить о нашей мусорной эпохе, внимание металлоискателя поневоле рассеивается на пустяки, так что приходится настраивать его на узкую цель и это осложняет поиски в целом. Здесь же, где захожий металл представлен лишь остатками туристического лагеря, почти любой писк прибора означает находку.

Вскоре я сам в этом убедился. На четвертом (кажется) холмике раздалось прерывистое попискивание. Обследовав ближайшие метры, они локализовали источник сигнала и взялись за лопаты, которые тащили с собой от самого лагеря. Нет ничего глупее, чем стоять столбом, пока другие работают, так что я успел уже пожалеть, что не попросил взять из города инструмент для себя, но тут дядя Леша кинул мне пару резиновых перчаток со словами «перебирай, чего стоишь» — и так я тоже оказался приспособлен к делу. Мужики откидывали куски грунта в сторону, а мое дело было измельчать его руками, чтобы не пропустить предмет. Неудивительно, что первая находка досталась мне: сперва мне показалось, что это полуистлевшая шишка, только необыкновенно тяжелая, но потом я в коме земли ощутил явно рукотворные детали. Сердце мое ухнуло. «Нашел!» — даже не воскликнул, а проскрипел я. Алексеи, прекратив копать, надменно на меня уставились. «Ты с каждой заколебешься кричать, — сообщил дядя Леша. — Обчисть ее и в мешок, на берегу помоем».

Как почти всегда вокс попули оказался до известной степени воксом деи: когда я слегка отчистил вековые отложения, оказалось, что у меня в руках вполне банальная фигурка, на которую я в Москве и ухом бы не повел. Про себя я называл такой тип «звероящером» — нечто между броненосцем и диплодоком. Интересно, конечно, в каких кошмарных повторяющихся снах древние мастера его подсмотрели: броненосцы водятся за тысячи километров отсюда, а с диплодоками они разминулись на двести миллионов лет, но, вопреки очевидности, зверушка эта встречается вполне регулярно. Занятно было бы обнаружить, что являющийся нам в кошмарах бестиарий конечен — составить своего рода путеводитель по шизофреническому зоопарку. Наверное, в сонниках это давно уже проделано. Так, мысленно рассуждая об отвлеченных предметах, я нашел вторую штуку — сильно изъеденное ржавчиной, но все же опознаваемое навершие посоха. То есть это мы (археологи, в том числе самопровозглашенные) считаем это навершием посоха, а в действительности, может быть, это была, скажем, рукоятка факела — но против авторитета науки не попрешь. Мне пришло в голову, что какой-нибудь склонный к небанальному мышлению археолог или историк мог бы попробовать вызвать на спиритическом сеансе дух свидетеля интересующих его событий и попытаться его опросить. Интересно, зачли бы эти сведения на ученом собрании или нет. Впрочем, если бы удалось добиться у него каких-нибудь доказательств, на тот момент неизвестных… «Не спать!» — прикрикнул на меня дядя Леша, явно входивший в роль научного руководителя при двух аспирантах. Увы, больше в этом раскопе ничего не оказалось — и вновь включенный металлоискатель подтвердил, что оба имевшихся там объекта перекочевали в наш мешок.