– Сообщите Алану Проктору, что он может предоставить Фарли корпоративный заем.

– На каких условиях, миссис Харт?

– Я хочу получить от Фарли неоспариваемый вексель сроком на полгода, но этот вексель должен быть обеспечен соответствующим залогом.

– Какой характер залога вы желаете?

– Все принадлежащие Фарли фабрики в Армли и в Стэннингхем-боттом.

У Тома Джонса от ее слов перехватило дух.

– Довольно жесткие условия, вы не находите, миссис Харт?

– Таковы мои условия, – ледяным тоном заявила Эмма. – Джеральд Фарли может принять их или отказаться, это его дело, мне на это плевать. Он нигде не сумеет достать денег, так как слишком увяз в долгах банкам. Кроме того, как мне случайно удалось выяснить, он еще сильно задолжал старым деловым партнерам своего отца. Проктору лично он тоже должен. – Эмма сухо рассмеялась. – Куда он денется, мистер Джеральд Фарли, а, Тед?

– Да, вы все предусмотрели, миссис Харт. Я сегодня же сообщу эти условия нашему человеку в „Проктор и Проктор”, а он передаст их Алану. Я перезвоню вам сегодня позднее.

– Я не спешу, Тед. Мне не о чем тревожиться, это пусть Фарли переживает. Ведь тонет он, а не я.

– Да, верно. Он все-таки чудовищный болван. Это – просто верх бестолковости: понести убытки во время войны, когда все производители тканей наживаются на правительственных заказах.

– Вы абсолютно правы, Тед. До свидания, – попрощалась Эмма и положила трубку. Она откинулась на спинку кресла со злорадной улыбкой, застывшей на ее красивом лице. Все произошло быстрее, чем она ожидала. Ей даже не потребовалось никаких экстраординарных усилий, чтобы развалить дела Фарли: Джеральд почти все проделал за нее сам. После того, как Адама Фарли сразил удар и все фабрики перешли под полный контроль Джеральда, тот без направляющей отцовской руки совершенно расстроил все дела. „Мне остается просто сидеть и наблюдать, как он роет себе яму, из которой ему уже не выбраться”, – сказала себе Эмма.

Она была уверена в том, что Джеральд поначалу попробует сопротивляться условиям, предложенным ему „Проктор и Проктор”, но, рано или поздно, будет вынужден принять их, чтобы спасти собственную шкуру. И он никогда не сможет собрать денег, чтобы расплатиться и выкупить вексель к назначенному сроку. Но она еще сможет поиграть в великодушие и продлить вексель на несколько месяцев, создав, тем самым, у Джеральда Фарли обманчивое чувство безопасности. Когда она будет готова к этому, то опротестует вексель и заберет себе все фабрики Фарли. Эмма рассмеялась. Она загнала Джеральда в угол, а он сам еще не подозревает об этом.

Все вышло так, как она и предполагала. Джеральд вначале заартачился и довольно долго не соглашался с предъявленными ему условиями, дольше даже, чем она думала. С неописуемым удовольствием Эмма слушала рассказы о том, как Джеральд носится в поисках денег, всюду, к своему несчастью, натыкаясь на отказ. Четыре дня спустя, в полной панике, подгоняемый нарастающим чувством безысходности своего положения, он снова приполз к Алану Проктору и подписал неоспариваемый вексель, к которому его вынудили приложить все документы на право владения двумя оставшимися у него фабриками Фарли. Он сделал это, будучи по-прежнему уверенным, что имеет дело со старым другом, который никогда не покусится на его собственность.

Неделей позже, когда она запирала вексель и документы на фабрики Фарли в свой личный сейф, Эмма испытала ничем не омраченное сладкое чувство своего полного триумфа.

Дэвид Каллински поставил автомобиль на стоянку перед домом Эммы и повернулся к ней.

– Спасибо, что ты поработала со мной этим утром, Эмма. С твоей стороны было крайне любезным пожертвовать частью своего выходного дня, оторвав это время у детей.

Эмма улыбнулась в ответ.

– Ничего, Дэвид, я даже рада, что мне удалось закончить эскизы летней коллекции „Леди Гамильтон” и выбросить это дело из головы. Я знаю, что тебе не терпится запустить ее в производство немедленно.

Она открыла дверцу машины.

– Ты уверен, что не хочешь зайти выпить чего-нибудь?

– Нет, я должен ехать. В любом случае, спасибо за приглашение, но я обещал отцу забежать навестить его.

Неожиданно Дэвид задержал Эмму за руку.

– Эмма, мне надо сказать тебе кое-что.

Его голос прозвучал с таким напряжением, что Эмма невольно встревожилась.

– Что-нибудь произошло, Дэвид?

– Я собираюсь развестись с женой.

Пораженная, Эмма недоверчиво взглянула на него.

– Развестись? Боже мой, Дэвид! – Поколебавшись секунду, она спросила: – Разве ваши отношения с Ребеккой не наладились?

– Они стали ничуть не лучше, чем были до войны. – Дэвид откашлялся и продолжил: – После того, как я вернулся, моя жизнь кажется мне нестерпимой. Я хочу быть с тобой откровенным… – Он запнулся, пристально глядя на нее. – Я все еще люблю тебя, Эмма. Я подумал, что если стану свободным… Одним словом, я надеялся, что в этом случае ты выйдешь за меня замуж.

Эмма, застигнутая врасплох его предложением, замерла, потрясенная.

– Ох, Дэвид!

Она тронула его за руку, крепко стиснувшую руль, и сказала:

– Мой дорогой, ты сам хорошо знаешь, что это невозможно. Я девять лет тому назад, когда ты еще не был женат, принесла в жертву нашу любовь вовсе не затем, чтобы сейчас разрушить твою семью. Это убьет твою мать. Кроме того, у тебя двое маленьких сыновей, да и у меня двое детей. Я должна думать о других, а не только о себе. Например, о тебе и Ребекке. Давно, много лет назад, я уже сказала тебе, что нельзя построить свое счастье на несчастье других, и я уверена, что была тогда права.

– Ну, а как быть с нами, с тобой и со мной, Эмма? – спросил со страданием в глазах и голосе Дэвид.

– Мы с тобой – не одно целое, Дэвид. – Остро ощутив охватившее его разочарование, Эмма мягко добавила: – Надеюсь, что я не оскорбила тебя своим отказом, Дэвид? Понимаю, что не оправдала твоих надежд, не так ли?

Он печально усмехнулся.

– Конечно, не оправдала. Я не говорил с тобой об этом раньше потому, что долго колебался в душе. Наконец, на прошлой неделе, я решился сказать тебе о своих чувствах, ведь молчанием ничего не добьешься. Видишь ли, я всегда думал, что ты любишь меня, даже после того, как вышла замуж за Джо. Всю войну я верил в это. Эта вера поддерживала меня, позволила мне выжить. Так мне кажется. Мои чувства к тебе остались точно такими же, как прежде, и я надеялся, что и твои – тоже. Но ты больше не любишь меня, правда?

– О, Дэвид, дорогой! Я очень люблю тебя. Как самого близкого друга. Сказать по правде, я все еще продолжала любить тебя, когда была замужем за Джо. Но теперь я сама стала другой, и моя любовь к тебе стала совсем иной. Превратности жизни влияют на нас и на наши чувства тоже. Я пришла к пониманию того, что единственная вещь в мире постоянна – это перемены.

– Ты влюблена в другого? – воскликнул он с проснувшейся проницательностью.

Эмма ничего не ответила. Она опустила глаза, крепко стиснула сумочку, а ее губы сжались, превратившись в тонкую ниточку.

– Я знаю ответ, хотя ты и молчишь. Тебе не надо щадить мои чувства. – В его прерывающемся голосе не было злобы. – Я должен был догадаться сам: девять лет – слишком долгий срок. Ты собираешься за него замуж?

– Нет. Он уехал. Он не живет в этой стране. Думаю, что он никогда не вернется, – глухо ответила она.

Видя ее грусть и отчаяние, Дэвид, несмотря на свою обиду, ощутил, что в нем поднимается сочувствие к ней. Он действительно любил ее и всем сердцем желал ей счастья. Он накрыл ее руку своей и крепко сжал ее.

– Мне ужасно жаль, Эмма!

Она посмотрела на него тусклым взором.

– Все в порядке, Дэвид. Моя рана почти затянулась. По крайней мере, я надеюсь на это.

– Значит, у меня нет никаких надежд, Эмма? Даже имея в виду, что он сошел со сцены?

– Ты прав, Дэвид. Я всегда говорю тебе только правду, хотя ее иногда бывает неприятно услышать. Ни за что на свете мне не хотелось бы обижать тебя, но мне нечего сказать тебе в утешение. Пожалуйста, прости меня.