Выпроводив брата, полез за своим архивом. Чтобы обезопасить записи, Иван слегка увеличил печь. В пристройке он устроил тайник, где, как в несгораемом шкафе, хранил все записи. И по тем часам, в том числе.

Вот эти листы. Взвесил их в руке. Н-нет. Пока погодит. Некогда разбираться, что он вспомнил правильно, в чем ошибся. Потом как-нибудь. А вообще, в архиве им и место. Часы-то сладили, и один из изобретателей под рукой. Да и в любом случае, они уже появятся в этом мире. Записи же эти, больше для него. Но сейчас стоит заняться иным.

Пока катался в Дедилово, успел кое-что вспомнить. И даже обсосать эту тему со разных сторон, припоминая те или иные подробности. А вот теперь, нужно поработать более вдумчиво. С помощью карандаша и готовальни. Кстати, был у него самый настоящий карандаш с графитовым грифелем. Изготовил для собственного удобства.

Поначалу думал просидеть пару часов. А вышло так, что засиделся глубоко за полночь. Словно и не провел несколько дней в седле, да еще и в морозную пору. Впрочем, натурой он был увлекающейся. И если им завладевала какая идея, удержу не знал…

Поздно лег, и проснулся далеко не с петухами, а лишь когда солнечный луч ударил в глаза, сквозь закрытые веки. Сел на постели, устроив босые ноги на овчинной шкуре, что у него вместо прикроватного коврика. Оно конечно он мог себе позволить купить и нормальное полноценное изделие. Да только, решил что оно того не стоит. Чего выбрасывать целую тучу серебра на ковер, когда овчина стоит копейки.

Умылся. Помял подбородок и решительно взялся за бритву. Коли уж разводить растительность на лице, то по человечески. А это жидкое недоразумение… Ну его к ляду. Попробовал. Ерунда получается. Хотя, надо признать, даже такая клочковатая, она по своему оберегает лицо от мороза. С другой стороны, обходился раньше голым подбородком, вот и дальше обойдется.

Сразу после утреннего туалета… Хм. Достаточно позднего, надо заметить, подоспела Дарья, с дочуркой, организовавшие ему завтрак. Н-да. Опять-таки поздний. Ну да ничего страшного. Сейчас позавтракает, пройдется скоренько по мастерским, а там и в Измайлово выдвигаться. Почитай месяц сотня без своего командира. Непорядок.

Едва закончил завтракать, как к нему заявилась гостья. Признаться, ее визит серьезно так озадачил и удивил Ивана. Вроде все уж порешали, и определились. А тут, на тебе, стоит красна девица, на каланчу похожая.

- Здравствуй Анюта.

- И тебе здравия, Ваня.

- Только не говори, что от нее. Да и не могла она знать, что я вчера приеду.

- Она не могла. А я вчера навещала Егоркиных родителей, вот и приметила тебя на улице.

- Ну приметила. И что с того? Мы же с тобой вроде как условились.

- Ваня, совесть поимей. Извелась она вся. А ты как… Как… Убег в кусты, как не знаю кто. И я тоже хороша.

- Анна, ты это брось. Любит? Значит разлюбит. Не пара белый лебедь и серая гагара. И точка. И передай ей, что про меж нас ничего нет, и быть не может.

- Скажи, Ваня, а с вами по дороге на Москву ничего не приключилось?- Вдруг невпопад спросила девушка.

- А тебе зачем?- Искренне удивился Иван.

- Было иль не было?

- Ну-у, случились разбойнички.

- Не третьего ли дня?

- Третьего,- растерянно ответил он.

- Около полудня?

- А ты откуда…

- Не я, Ваня. Она. Уж трижды я тому свидетельницей была. Вот так, ни с того, ни с сего, вдруг схватится за сердце, и помянет тебя в испуге. А потом, вроде как успокаивается. Я о том подумала, когда узнала, как нищий тот тебя уберег от смерти. Да только мнится мне, что не он это был. Вызнала у моего Егорки, когда вы убийц Хованской схватили. И вышло в тот самый вечер, когда она впервые за сердечко схватилась. Егор же мне сказывал, что ты тогда едва живота не лишился.

- И третьего дня?..

- И третьего дня то повторилось. А ты говоришь, лебедь да гагара.

- Ты, Анюта, жизни-то меня не учи. Ничего путного от того не выйдет.

- Ну так повстречайся с ней и сам скажи ей о том,- протягивая ему письмо, запечатанное восковой печатью, потребовала девушка.

- Передай ей, что я встречаться с ней не буду, и общего про меж нас быть не может,- не думая принимать послание, и даже заведя руки за спину, твердо ответил он.

- Ваня…

- Все, я сказал. Сам не плаху попасть, не горю желанием, и вас с Егором за собой не потяну. Так что ступай, Анюта. Ступай, говорю.

Нет, понятно, что неприятности могут последовать чередой. Мало ли как может навредить все еще наследница русского престола. Нет еще у Николая детей. А потому, царевна все еще в наследницах значится. Вот если бы она подобно тетке была бы уже… нет, даже не вдовой, а хотя бы замужем, то тут уж расклады совсем другие. Неприятности конечно могли случиться нешуточные, но варианты вывернуться все же имелись и неслабые.

Н-да. А ведь получается ее и впрямь накрыло так, что мама не горюй. А его? Как он вообще относится к этой девчушке? Ведь он помнит как во всех трех случаях… А еще думал, может это материнское любящее сердце его бережет. Любящее, да только выходит, что вовсе не материнское.

Ох девочка, девочка. Что же с тобой делать-то? Ну принесет ей весть Анюта. А ну как эта малолетка чего с собой учудит? Ведь может. Точно может. Головка забита рыцарскими бреднями, чувства властвуют над разумом. Да она в горячке такое учудить может, что только держись. А еще, в самых лучших традициях оставит записку, в моей… Об этом даже думать не хотелось.

А может обратиться к Хованской? Все же родная тетка. Опять же, взрослая и рассудительная женщина… Н-да. Насчет рассудительности, это он что-то загнул. И как бы не слишком серьезно. Но с другой стороны, и выхода другого не видит.

Решено, немедленно едет к Хованской! И побоку все иные дела. Ну а там, будь что будет. В самом крайнем случае, уйдет на нелегальное положение. Хм. Не хотелось бы. Тут вроде как все устаканивается и вырисовывается. Ну да что уж теперь-то. Сужденному повеситься, тот не потонет.

Пройдя в светелку, Хованская замерла, оглядывая племянницу. Еще недавно статная красавица, сильно похудела, черты лица заострились, цвет лица нездорово бледный. Направляясь сюда Ирина успела выяснить, что Лиза практически не ест, если только поклюет как птичка невеличка, да водицы изопьет.

Н-да-а. Это насколько же у Ирины от ревности помутилось в голове, что она вот так, не замечала родную племянницу. И это при том, что готова была за нее, как и за Николая, душу отдать. Подумаешь, девочка не была дочерью ее лучшей подруги. Это ни о чем не говорит. Родная кровь! И этим все сказано. Ближе только свои дети.

И этот паразит. Ну чего было молчать-то? Боялся прогневать. Решил, что это всего лишь девичья блажь, и не более. Побегает от нее, и само все рассосется. А вот не рассосалось. Да и не могло. Потому как, Рюриковичи они такие, если ненавидеть, то без остатка, если любить то от всего широкого сердца. Прибить бы паршивца! Да рука не поднимается. Потому как, и сердце и разум твердят об одном - его вины в том нет. Ну разве только то, что отмалчивался.

- Здравствуй, девочка моя,- с теплой улыбкой поздоровалась женщина.

- И тебе здравия, тетушка,- поднимаясь навстречу Хованской, поздоровалась Лиза.

Вот так. Уважение-то девица выказывает, не без того. Но по всему ее облику видно, что великая княгиня последняя из людей, кого она сейчас хочет видеть.

- Поздорову ли поживаешь, Лизонька?

- Благодарствую, тетушка, поздорову.

- А вот по облику твоему того не скажешь,- покачав головой возразила женщина.- Да и слуги сказывают, что есть не ешь, все время грустная да задумчивая.

- То так, хандра напала.

- С чего бы?

- Не знаю. Случилось так, и все тут.

- Случилось значит.

- Ну, да.

- Ты девонька мне зубы-то не заговаривай. Случилось у нее,- в сердцах произнесла Ирина, но потом успокоилась.