Ярополк Михайлович погрузил трубку в кисет и упрятал его в карман пиджака.

– А те, про кого баю вам, истинно сильны были этим духом! Так-то, красавица!

Старик победоносно улыбнулся.

– Это всё слова! – Валя разочарованно хмыкнула. – А доказательства, доказательства где?

– Конешно слова! А вот слово «богатырь», оно откель происходит?

– Из сказок! – буркнула девушка.

– А в сказках оно откель взялося? – Михалыч хитро прищурился. – Не знаешь? А ведь ничего ниоткуда просто так на ровном месте не случаетца! И со словами также! Богатырь, девонька, исстари означало «богатый ирием».

– Что ещё за «ирий» такой? – перебила его Валя. – Нам в школе ни о чём таком не рассказывали!

– Много оне знают там в ваших школах! Прадеды наши верили, что есть такое место, Ирий – обиталище духа. Что-то вроде рая поповского… Посему и говорили «богатый ирием», то есть духом.

– Ну, допустим, что всё это и так, – не сдавалась она. – Что же это доказывает?

– А то и доказывает, красавица, что пограничники те истинно богатыри были! Сколько вреда хрицам клятым принесли!

– И что ж они такого выдающегося сделали, а, Михалыч? – влез Маслов. – Ну, не тяни! Рассказывай давай, чем эти твои пограничники прославились.

– А и прославились бы, Серёня. – Яромир повернулся к танкисту. – Прославились бы, токо было б кому рассказать о том! Из тех, кто их помнит, я один живой остался. А делов они наделали немало, эт я те прямо скажу! Ну, ты сам посуди! Кто мы были-то тогда? Кучка крестьян, и стрелять толком не умели. Только я успел повоевать, да Кузьма покойный в финскую… А остальные так, пень-колода. Да-а…

Старик Пантелевский снова принялся набивать трубку.

– Вот они, значитца, нас стрелять-воевать научили. И тактике всякой, и этой… как её?.. стратехии. Да… И оружие они нам добыли! Да есчо смело так, в нахальную, немецкий склад ограбили. Вот это, я вам расскажу, дело было! Да-а!

Он раскурил трубку, глубоко затянулся.

– Захватили мы тогда у немцев две машины. Легкову и грузову. Вот оне, пограничники-то, приоделись в хвашистское да и мужиков наших кой-кого переодели. А остальных, и меня також, – в кузов да брезентом прикрыли. А Кондрат Григорович, он, значитца, по-ихнему, по-немецки, аки соловей пел. Вот и пустили нас хрицы на свой склад, что под Гаврилиным располагался. А мы, как вовнутрь заехали, первым делом ближнюю охрану по-тихому повыбили, опосля полный грузовик оружий всяких понагрузили. А уж затем, как выезжали, шуму устроили! Охраны много постреляли. А пограничники-то есчё и бонбы позаложили. Ой грохот был! И горело потом до-олго! Да и ешелон первый оне под откос пустили. И остальных научили бонбы делать. И другое многое… Ловушки хитрые в лесу на немца устраивать и другую хитрость военную.

А как мы на комендатуру в Кондратовском! И немцев порешили, и этих иродов, что в полицаи подались, тоже. И всё белым днём! Так вот, в нахальную, значитца, зашли в деревню и всех хрицев постреляли. А комендатуру спалили! Дочиста.

А как Лексей через неделю запрыгнул на перегоне на цистерну с бельзином и прикрепил к ней бонбу с временным механизмом? Высчитал, стервец, когда поезд на Узловую приедет. Там та цистерна так бабахнула! И много чего есчо повзрывалося.

– А сержант, что? – спросил Маслов. – Погиб?

– Зачем сразу погиб? Спрыгнул он с поезда, всех и делов-то.

– Делов-то! – передразнил деда танкист. – Ты сам-то пробовал когда на поезд запрыгнуть, а потом спрыгнуть? Знаешь как это тяжело? Да для этого надо быть…

– Уж я, Серёня, не знаю, тяжело ли, легко ли. А только проделал он это играючи! Сам видел, своими глазами! А по деревьям знаешь как прыгал? Э-э! Что твоя бибизяна!

Все дружно рассмеялись.

– Ну, ты, Михалыч, даёшь! Ну, рассмешил!

Сержант вытер рукавом выступившие на глазах слёзы.

– Ну, уморил! Ты её хоть видел-то, эту твою бибизяну?

– А ты со старого человека не смейся! – притопнул ногой Михалыч. – Чай, подольше тебя, стервеца, землю-матушку топчу! Всякого повидал. А после гражданской в столице был. И зоологический сад посещал, а как же? Всякого зверья дивного видел тьму.

– Ладно, – первой успокоилась Валя Зартиссян. – Что ещё там с вашими пограничниками?

– А что дальше? – Михалыч вновь выколотил трубку о бревно и спрятал в кисет. – Недолго они с нами пробыли, а делов наделали! Да-а!

– А ещё чего ж сделали? – вновь подал голос Семён Велихов.

– А много чего, Сёма! Полгода тому, помнишь, в Касперовке хрицы еродром строили, еропланы ихние прилетали?

– Знамо дело, помню! – буркнул бывший конюх. – Нешто я на голову скорбен? Помню я и то, как там всё горело и взрывалось! Чай за двенадцать километров-то было и дым видно, и взрывы слышно.

– То-то, Сёма! А чья работа? Э-э-э? То-то! Оне ж и устроили всё! – ликовал старик. – Мы, конешно, помогли, чем смогли, однако… Если б не оне, ничего бы у нас не вышло. А боролись как? Что капитан, что Лексей-сержант! Дивно так двигалися, а никто их в кулачном бою перемочь не мог! Лексей-то ногами, знашь, как знатно бился? Ну-у!.. Самокрутку из рта выбивал ногой. И ни разу не зацепил. Раз сам видел, как он с дюжиной хрицев самолично справился!

– Так уж и с дюжиной? – не поверила Валя. – В рукопашную одолел двенадцать немцев? Преувеличиваешь ты, Яромир Михалыч!

– Ничего не преувеличиваю! – вскипел тот. – На Иллю дело было! Возвращались мы из разведки. Я, Минька Филозов, Остап Мисинчук да Лексей! И на поляне, что у Гнилого Скита… Семён, да ты знаешь!.. нарвалися на засаду. Ан не простую! Полтора десятка эсэсовцев. Грамотно нас тогда черномундирники обложили. Ничё не скажешь. И если бы не Лексей, попались б мы в лапы хвашистам, ей-ей!.. Оружие нам бросить пришлось, потому как иначе сразу смерть. Расстреляли бы, как пить дать. А Лексей-то, он как-то ухитрился после этого драку затеять. Да так ловко-то! У нас на Руси издревле принята потеха молодецкая – бои кулачные, грудь на грудь. В деревнях есчо обычай такой сохранился, а вот в городах!..

Михалыч сокрушённо махнул рукой.

– Это вы говорите об этой отвратительной мужской привычке драться «двор на двор» и «улица на улицу»? – уточнила отрядный снайпер. – Вот уж, конечно, замечательный обычай, бить друг другу рожи и зубы выбивать!

– Всегда на Руси мужики славились кулачной потехой, потому мы, славяне, изо всех народностей самые боевые и есть! А тебе, девке, того вовек не понять!

– Это что же такое получается? – взорвалась Валя. – Это вы говорите, что женщины…

– Остынь, Валюша! – донёсся из темноты мягкий, но властный голос. – Что это ты расшумелась, на ночь глядя? Гляди – немцев побудишь!

– Всё вы шутите, товарищ майор! – Валя вскочила и заметно покраснела. – А Михалыч вот…

– Что, Михалыч? Очередными байками молодёжь кормишь?

– Какое там байками, товарищ командир! Истинну правду говорю! – обиделся старик.

– Да ты, батя, не серчай! – улыбнулся майор и прикурил от протянутой Велеховым тлеющей ветки. – Просто поздно уже, а вы тут расшумелись! Непорядок.

– Дак я ить про давешних погранцов молодёжи баю! Чтоб знали, олухи молодые, кто есть истинный богатырь на Руси. И какие витязи железные за Правду бьются!

– Так вот у вас о чём разговор, – майор Тимошенко потупился.

– Товарищ майор, Владимир Петрович, – подала голос Валя. – Нам тут Михалыч совершенно невозможные вещи рассказывает!

– Если о пограничниках, то правда, – ответил майор. – Застал я ещё этих ребят, хоть и недолго мы знакомы были, но… Вот такие мужики были! – он оттопырил большой палец. – Настоящие. Спасли отряд…

– Дак я ить и баю! – воспрял духом Михалыч, получив неожиданную поддержку со стороны командира партизанского отряда. – Какие мужики были!..

– Это уж точно! – На лицо майора Тимошенко легла печать задумчивости. – Ладно, заканчивайте давайте! Времени уже – за полночь.

Владимир Петрович Тимошенко, майор-артиллерист, прибившийся к отряду после разгрома своей части, был мужик дельный и возглавил отряд после гибели пограничников. Если бы они не погибли, кто знает? Авторитет у них был самый что ни на есть высокий! Если бы не погибли…