Он знает, что меркнет по сравнению с ней. Хотя он одет, как и она, только в золото, она похожа на изысканную серебренную статую, но все же мучительно живая. Возле неё он будет чувствовать себя как дурак, и не только потому, что она заставила его ждать. Он не может избавиться от ощущения, будто он мальчик, маскирующийся под короля.

Когда она поднимается на колесницу, Тарик улыбается, видя, что она решила вообще не надевать обувь.

Она улыбается в ответ, пусть даже улыбка мимолётная.

— Сандалии были сделаны из чистого серебра, — говорит она, словно хочет упрекнуть его за то, что он сделал их такими. Будто он самолично придумал для нее это искусное творение.

— Если я весь день буду на ногах, то, по крайней мере, должна чувствовать себя хоть немного комфортно, ты не согласен?

— Сейчас я бы согласился со всем, что угодно.

Он чувствует, что без серебряной краски на лице, он бы увидел, как она покраснела, хотя она отворачивается, чтобы скрыть этот факт. Когда колесница начинает двигаться, она делает вид, что рассматривает дворец. Но её взгляд задерживаться там только до тех пор, пока дворец не исчезает из виду.

Затем она устремляет взгляд вперёд, хотя кварталы высшего класса ещё далеко. Она напряжена и застыла, а рукоятку перед собой сжимает так крепко, что костяшки ее пальцев белеют от напряжения.

— Вы в порядке, принцесса? — шепчет он, не поворачивая головы, чтобы её родители не заметили, что что-то не так.

— Я нервничаю, — выпаливает она, наклоняясь ближе к нему.

Это откровение шокирует. За все время, что он знает ее, она никогда не признавала, что чувствует себя как-то иначе, кроме как чрезвычайно уверенной в себе. Возможно, прошлой ночью он взволновал ее поцелуем больше, чем думал. Ничто не смогло бы удовлетворить его больше, чем это.

— Что если народ не признает меня своей королевой?

Ах, вот в чем дело. Значит причина её волнения не в нём. Сглатывая небольшой комок разочарования, он говорит:

— У народа очень давно не было королевы. Они, наверняка, признают тебя.

Она вздыхает.

— Значит, они примут меня только потому, что у них нет королевы. В таком случае, разве Тюлль будет недостаточно?

— Я надеялся, что принцесса Тюлль не будет сегодня предметом нашего разговора.

— Как же это возможно?

В этот момент он кладет свою руку поверх ее руки, которой она сжимает переднюю часть колесницы, чувствуя, как она напрягается под его прикосновением. И все же, от него не ускользает и легкая дрожь.

— Я даже не думаю о ней. Ты и только ты занимаешь все мои мысли.

Она оглядывается назад, посылая своей матери мимолётную поддельную улыбку. Значит, она, как и он желает, чтобы этот разговор остался между ними. Его наполняет облегчение.

— Этого недостаточно, — шепотом отвечает она.

— Скажи, что мне сделать, Сепора, — просит он, но они уже приближаются к кварталу высшего класса, и у них больше не будет возможности поговорить друг с другом. — Я доверил бы тебе всё что угодно.

Но у нее всё ещё нет ответа. Или, возможно, ответов слишком много, чтобы можно было обсудить их сейчас.

Когда они приближаются к первым рядам граждан из высшего класса, одетых в свои самые элегантные наряды, она глубоко вздыхает и расплывается в улыбке. Он следует её примеру, хотя Рашиди дал ему строгие указания не проявлять чувств при приветствии подданных. Если Сепора хочет расположить к себе толпу, он ей поможет. Он одобрительно кивает и улыбается, смотрит, как люди осторожно бросают рубины и изумруды на пышную колесницу и солдат-Маджаев, хотя процессия попирает ногами пустынные цветы и драгоценные камни. Позади он слышит, как ахает королева Ханлин и не может сдержаться, расплывшись ещё шире в улыбке.

Наклонившись к Сепоре, он говорит:

— Это единственный отрезок пути, где граждане осыпают нас подарками. Так заведено, что высший класс выставляет на показ своё богатство, чтобы продемонстрировать экономическую силу нашего королевства. Всё, что не так ценно, как драгоценные камни, было бы оскорблением для трона.

Сепора невозмутимо и с явным чувством отвращения смотрит на него, приподняв вверх бровь. Он смеётся, зарабатывая строгий неодобрительный взгляд Рашиди, который скачет перед ними рядом с Сетосом на богато украшенной лошади. Когда Рашиди оборачивается, Сетос быстро подмигивает Сепоре.

— И почему Рашиди всегда должен выглядеть как разъярённая кобра? — шепчет Сепора сквозь улыбку.

— В противном случае, дети не давали бы ему проходу, — шепотом отвечает Тарик.

Против воли, Сепора хихикает, и снова Рашиди резко поворачивается в седле.

— Вы насмехаетесь над дарами ваших граждан? — шипит он.

Сепора смотрит на него в ответ также сердито, и как раз в тот момент, когда она открывает рот, чтобы оскорбить его, Тарик снова берёт её за руку и указывает на толпу людей, ожидающую их.

— Ты это слышишь? Они выкрикивают твоё имя. Думаю, они тебя принимают.

Он не собирался наклоняться к ней так близко, правда не собирался. Он только хотел, чтобы она его услышала. Но она одаривает его таким взглядом! Сначала этот взгляд задерживается на его губах, затем их глаза встречаются и то, как она удивлённо и в тоже время с желанием противостоит ему… Его сердце выстукивает дробь в такт с фанфарами, которые непрерывно объявляют об их прибытии. Внезапно вспоминание о вчерашнем поцелуе накрывает его.

Сепора первая берёт себя в руки, прочищает горло и отстраняется. И к его разочарованию, она высвобождает свою руку, а затем улыбается и машет людям, стоящим на обочине дороги. Он благодарен, что она такая находчивая и выказывает учтивость своим подданным, потому что он сам на одно мгновение потерял над собой контроль.

Тарик использует её новообретённое самообладание, чтобы собраться. Он снова пытается сосредоточиться на своём народе и на поводе, по которому состоится процессия. Последняя подобная процессия была в честь похорон его отца. В то время он был далёк от того, чтобы жениться. А теперь, всего лишь несколько месяцев спустя, он более, чем готов сделать своей королевой эту темпераментную соблазнительницу рядом с ним.

У него захватывает от неё дух. Всё же он машет рукой и улыбается, улыбается и машет рукой, пока они медленно не оставляют квартал высшего класса позади себя.

Она показывает ему свою руку, которая сильно дрожит.

— Когда на тебя направлено столько глаз, то можно немного переволноваться. Я ещё никогда не делала ничего подобного.

— Это не правда, — дразнит он. — Если я правильно помню, ты уж много раз выступала перед публикой. Один раз, когда сбежала из гарема, а потом, кода спрыгнула с моста Херф-Бридж. И когда…

Она бесцеремонно толкает его в бок.

— Но я ещё никогда не выставляла себя на показ, — настаивает она.

Он с сомнением пожимает плечами.

— Насколько я знаю, высший класс устраивает самую большую шумиху. Остальная часть пути будет не такой пугающей. Во время похоронной процессии моего отца…

Но он не в силах продолжать, потому что похоронная процессия закончилась возле пирамиды, которой больше нет — потеря, о которой скорбел даже его народ. Благодаря демонтажу этой пирамиды, Тарик предстал перед людьми как мудрый, расчётливый правитель. Он показал им, что не остановится не перед чем, чтобы дать им то, в чём они нуждаются. Однако сам Тарик считал себя дураком.

Дураком Сепоры.

Тарик заставляет себя сглотнуть горечь, подбирающуюся к горлу.

— Да? — спрашивает Сепора.

— Ах, ничего. Я вижу квартал среднего класса впереди. Или, по крайней мере, сады с цитрусовыми деревьями.

Его подразнивающий тон исчез. И он не сможет вернуть его для неё сейчас, так же как восстановить пирамиду, которая когда-то так гордо защищала останки его отца.

— Я не хотела заводить разговор о твоём отце, — серьёзно говорит она. — Надеюсь… надеюсь, что наша процессия в честь помолвки не слишком напоминает тебе об утрате.

Сначала не напоминала, но теперь — да. А ведь она до сих пор не знает истинных масштабов его утраты.