— Намасте, профессор Банзаль, — кивнул я.

— Вы можете говорить со мной на японском, если вам неудобно, Кацураги-сан, — произнесла она на моём языке. — Я им свободно владею.

— Ого, приятный сюрприз, — улыбнулся я. — Однако, думаю, что другим нашим коллегам будет куда удобнее, если мы будем говорить на английском. Иначе нас попросту не будут понимать.

— Разумно, — кивнула она и внимательно посмотрела мне в глаза.

Не знаю, что она пыталась в них увидеть, но глядела она долго и почти не моргая. За это время я успел заметить, что её веки подведены жирным слоем чёрной сурьмы.

Эти гляделки сильно напрягли Ниидзиму Касугу, и он начал нервно переминаться с ноги на ногу.

— Что-то не так, профессор Банзаль? — решил узнать я.

— Просто пытаюсь понять, где я вас уже видела, — произнесла она. — А это, случайно, не вы выступали вместе с генеральным директором по поводу вакцинации?

— Да, это был я.

Странно, что она смогла меня запомнить. Не каждый иностранец с ходу может научиться различать японцев.

— В таком случае понятно, почему прислали именно вас, — заключила она. — Похоже, вы доверенное лицо семьи Ямамото, верно?

— Я бы так не сказал. С Ямамото Мифунэ и Ямамото Ватару я знаком весьма поверхностно.

— Хорошо, просто учтите, доктор Кацураги, — нахмурилась она. — Препарат, который я вам покажу — это дело всей моей жизни. Я не хочу, чтобы кто-то из Ямамото помешал этой разработке. Даже при том, что они — владельцы корпорации, в которой я работаю.

— Успокойтесь, доктор Банзаль, — попросил я. — Я абсолютно нейтральное лицо. Можете считать, что у меня к этому препарату только научный интерес.

— Ладно, — вздохнула она, решив довериться мне. — Тогда взгляните сюда.

Женщина, громко цокая каблуками, повела меня к своему рабочему компьютеру. Я не мог не отметить причину, по которой Ниидзима Касуга так восхищался профессором. Она сильно отличалась от других индианок. Ритика Банзаль носила под белым халатом обтягивающий строгий костюм, в то время как остальные представительницы прекрасного пола одевались исключительно в свободные мешковатые одежды.

Да и характер у неё стальной. Видимо, на ней сильно отразились постоянные контакты с иностранными коллегами.

— Я вместе со своей командой создаю новое поколение антибиотиков широкого спектра, — произнесла она.

Ниидзима Касуга заметно напрягся, когда женщина бросила на него свой взгляд, но я высказал ей все те же мысли, которые ранее поведал Ниидзиме. Мой японский коллега с облегчением вздохнул, осознав, что его болтовню не раскрыли.

— Действующее вещество называется хиталофтор, — продолжила Ритика Базаль. — Однако я называю этот препарат милосердным антибиотиком.

— Милосердным? — удивился я. — Это торговое наименование?

— Нет, временное, — усмехнулась она. — Хотя другие сотрудники лаборатории часто называют его пацифистом-убийцей.

— Да уж, интересные у вас в Индии названия, — усмехнулся я. — Так в чём суть этого инновационного препарата? Чем он отличается от уже существующих антибиотиков широкого спектра действия?

— Как вы уже могли понять из придуманных нами названий, доктор Кацураги, мой препарат не убивает бактерии, — заявила она.

— То есть? — не понял я. — Но ведь убийство бактерий — это главная функция любого антибиотика.

— Верно, — кивнула она. — Бактерии будут умирать, но он будет участвовать в этом не напрямую. Мой препарат воздействует на вирулентность бактерий, то есть на их способность поражать органы и размножаться. Другими словами, он обезоруживает микроорганизмы. А когда те остаются без защиты, их уничтожает иммунитет человека.

— Невероятно! — искренне удивился я. — Если этот препарат действительно будет так работать, он решит огромное количество проблем. Я восхищён, профессор Банзаль.

— Вижу, вы уже поняли, что я имею в виду, доктор Кацураги? — она хитро прищурила глаза. — Никакого дисбактериоза. Собственные бактерии организма не будут умирать.

— А также большинство бактерий, скорее всего, не смогут создать контрмеры и обрести резистентность, — подметил я. — Поскольку сам антибиотик не служит причиной их смерти.

— Суть вы уловили, доктор Кацураги. Может быть, пройдём в лабораторию? — предложила она. — Я покажу вам сам процесс его изготовления. Так вам будет проще понять механизм действия.

Профессор Ритика Банзаль провела меня через несколько коридоров до самой лаборатории. Я отметил, что этот отдел достаточно хорошо защищён. Несколько уровней охраны, отличная вентиляция, герметичные двери. Индийский филиал «Ямамото-Фарм» не даёт в себе разочароваться.

Однако, когда я прошёл мимо стеклянных стен, за которыми химики работали непосредственно с реагентами, кое-что привлекло моё внимание куда больше, чем сам антибиотик.

— Итак, доктор Кацураги, в основе препарата лежит… — профессор осеклась. — Доктор Кацураги, вы меня слушаете?

— С вашим сотрудником что-то не так, — сказал я, указав на мужчину за стеклом.

— Что вы имеете в виду? — не поняла профессор.

— Мне не нравится цвет его кожи.

А ещё мне не нравится, что впервые за несколько дней «анализ» вновь дал о себе знать.

— Цвет кожи? — переспросила Ритика Банзаль. — А что вас смущает?

— Посмотрите внимательно, — я указал на одного из химиков. — Не подумайте, что я с непривычки неправильно расценил смуглость индийской кожи. Ощущение, что она окрашивается в сероватый цвет, вам не кажется?

Профессор, нахмурившись, посмотрела через стекло на коллегу. Он заметил, что мы наблюдаем за ним, удивлённо взглянул на нас с Ритикой, а затем исполнил немое «намасте», решив, что мы просто хотим поздороваться.

— Взгляд болезненный. Я точно могу сказать, что он плохо себя чувствует, но продолжает работать, — сказал я.

— Вижу, доктор Кацураги, — кивнула профессор. — Вы правы. Действительно, кожа сероватая. Ох уж этот Бахадур Шахал! Он ведь постоянно отпрашивается на перерывы. Я думала, что он просто отлынивает.

— Нет, похоже, ему действительно плохо, но он сам пока этого не понял, — объяснил я. — Прошу, позовите его сюда. А ещё лучше — вывести его из лаборатории. Мне нужно его осмотреть.

Ритика Банзаль нажала на кнопку вызова, чтобы её голос было слышно за стеклом лаборатории. Женщина произнесла что-то на хинди, но я чётко услышал имя «Бахадур Шахал».

Мужчина тут же оставил работу и вышел к нам. Профессор жестом попросила Шахала выйти из лабораторного отдела вслед за нами. Когда мы оказались в чистой, хорошо освещённой комнате, я начал разговор с химиком.

— Господин Шахал, вы говорите на английском? — спросил я.

Было бы крайне неудобно, если бы пришлось переводить всю речь туда-обратно через профессора Банзаль.

— Да, — коротко кивнул он.

— Все мои сотрудники знают английский, — подметила Ритика. — В противном случае они бы здесь не работали. Мы постоянно связываемся с иностранными учёными, поэтому без знания английского языка в этой лаборатории делать нечего.

— Господин Шахал, меня зовут Кацураги Тендо, я — врач-терапевт. Во время экскурсии по лаборатории я заметил, что с вашей кожей что-то не так. Вы сами на это не обратили внимание?

— Да я, если честно, в зеркало-то себя видел в последний раз дня два назад. Я здесь уже третьи сутки безвылазно работаю, — заявил он.

— Что⁈ — удивилась профессор Банзаль. — Шахал, как это понимать? Почему я об этом до сих пор ничего не знаю? Я такого распоряжения не давала!

— Конечно, не давали, профессор Банзаль, — согласился он. — Я добровольно остаюсь, потому что не успеваю выполнить весь объём работы.

Ритика даже покраснела от злости.

— Нужно было сообщить об этом! — воскликнула она. — Мы бы перераспределили нагрузку.

Повезло, что Шахал и Банзаль разговаривали на английском. На чужом языке всегда сложнее ругаться и спорить, а если бы они сейчас перешли на хинди, боюсь, профессор бы удушила своего подчинённого.