Тут, прервав плавное течение беседы, на кухню вбежала мадемуазель Девернье.

— Мирабель, не пора ли тебе умыться и отправляться на уроки? — приторно-сладким голоском пропела она. — Что подумает граф о нашей школе, если все ученицы будут сидеть на кухне и пропускать занятия?

Мирабель тут же учтиво поклонилась и ушла.

— Милая девочка, не правда ли? — всё с тем же слащавым выражением лица обратилась к графу Элеонора. Если бы граф не знал её так хорошо, он бы сейчас подумал, что мисс Макнот — её любимая воспитанница.

— Но зачем Вы, Ваша светлость, взяли у неё корзину? Посмотрите, Ваши руки все в чёрной пыли! Идёмте, я подам Вам умыться!

Элеонора была — вся забота и беспокойство! Однако граф вежливо поблагодарил её:

— Спасибо, не нужно. Умыться мне подаст мальчик-грум, он до сих пор дожидается меня. А Вы, Элеонора, не заставляете ли ждать своих подопечных? У Вас ведь тоже занятия?

— Мои воспитанницы выполняют сейчас грамматические упражнения, я дала им время для самостоятельной работы. Однако мне действительно пора, — заметив хмурую складку меж бровей Остина, засобиралась мадам. — До встречи, милорд.

Расставшись с Мадам Девернье, граф ещё раз умылся и отправился на конную прогулку. К тому же, графу нужно было добраться до ближайшей почтовой станции, чтобы отправить письмо к дядюшкиному управляющему. В этом письме виконт фон Эссекс предлагал сыну своего управляющего занять такую же почётную должность в поместье племянника.

Местность, в которой располагалась школа, представляла собой холмистую равнину, по которой протекала небольшая, но быстрая речушка со звучным названием — Дин Борн. Берега реки, как и вершины холмов, поросли редкими деревцами и высоким кустарником. В этих зарослях водились кролики, а в низинках виднелись засеянные поля и крестьянские дома. Скромная красота родной природы тронула сердце графа. «Никогда больше не покину Англию надолго, — думал он. — На континенте слишком шумно и тесно, и ничто не согревает сердце».

Затем мысли молодого человека обратились к событиям прошедшего утра. «Похоже, старый мудрый филин — мой дядюшка Антуан — был прав. Мадемуазель Девернье решила, что я — подходящая добыча для её цепких коготков, — думал он. — Придётся держаться настороже и не подпускать её к себе слишком близко».

Невольно Остин припомнил и мисс Макнот, с её грустным серым платьем, облегавшим соблазнительные формы, и строгим накрахмаленным чепцом, скрывавшим её милую головку. «Интересно, какого цвета у неё волосы? — задумался он. — У неё тёмные, напоминающие цветом старый коньяк, глаза — и такой же пьянящий взгляд. Брови и ресницы тёмные и густые, но волосы могу быть светлее ресниц. Нет, всё-таки, наверное, тёмные», окончательно решил граф. На душе у него было необычайно легко и тепло, и хотелось совершить что-нибудь весёлое и безрассудное. «И всё это только потому, — осознал Остин, — что я взволнован встречей с Мирабелью».

Мирабель была действительно лучшей воспитанницей школы. Она демонстрировала живой и цепкий ум, мгновенно запоминая самые сложные понятия и решая арифметические задачи, которые были не по силам большинству соучениц. Кроме того, Мирабель с удовольствием занималась с младшими девочками и работала в оранжерее и теплицах, ухаживая за самыми и редкими и хрупкими растениями. Её кроткий характер и тёплая улыбка согревали многих, и особенно тех малышек, которые попали в школу недавно и тосковали по утраченной семье.

Взволнованная столкновением с графом и его вниманием, Мирабель плохо спала прошедшей ночью. Ей снился странный сон: она кружилась — летела по воздуху, смеясь и щурясь от солнца, а над ней кружилось лицо молодого графа, и она понимала, что это он держит её на руках и кружит, и ей было так легко и радостно! Такое случилось с ней впервые! Сейчас, вспоминая этот сон, девушка каждый раз вспыхивала, заливаясь румянцем. Ей казалось, что любой, взглянув на неё, сразу поймёт, какие грешные картины вертятся в её воображении.

Каково же было её смущение, когда она с корзиной угля в руках вышла из сарая и встретила внимательный и приветливый взгляд мужчины, снившегося ей всю ночь. Дальнейшая их беседа привела Мирабель в такое взволнованное состояние, что она впервые не могла сосредоточиться на уроках, отвечая неправильно и невпопад.

— Что с тобой, девочка? — встревожилась мисс Уоткинс, преподававшая начала арифметики. — Ты сегодня сама на себя не похожа: что это за блестящий взгляд и лихорадочный румянец на щеках? Может быть, у тебя жар?

— Простите, мисс Уоткинс, я себя хорошо чувствую, — извинилась Мирабель.

— Тогда почему ты совсем не слушаешь меня? Сосредоточься, пожалуйста!

— Да, мисс Уоткинс, — отвечала девочка. — Я постараюсь.

С трудом дождавшись окончания урока, мисс Макнот, как это было заведено, отправилась в оранжерею, которая находилась за зданием школы и была не видна с дороги. Там девушка повязала фартук, чтобы не выпачкать своё единственное летнее платье, надела нитяные перчатки и занялась уходом за саженцами, недавно перенесенными из горшочков в землю. Она подвязывала хрупкие стебли растений, рыхлила и поливала почву у корней. Эта работа всегда помогала ей успокоиться, давала возможность побыть одной, подумать и помечтать.

***

Какие мечты могут быть у девушки, с пяти лет растущей в школе для девочек-сирот? Мирабель не знала иной жизни, кроме жизни в школе. Ей казалось, что самое лучшее, что может быть на свете — это работать, как мисс Уоткинс, в школе, растить маленьких сирот и учить их всему, чему научили её саму. Конечно, Мирабель знала, что по окончании учёбы она смогла бы стать гувернанткой или компаньонкой в богатом и благородном доме, но такая судьба не прельщала её. «Вот ещё, — думала она. — Всю жизнь прожить приживалкой в ожидании милости и снисхождения! Уж лучше я буду свободной и независимой, пусть даже это не так выгодно».

Мысль о том, чтобы выйти замуж, иметь собственную семью и детей, была ею отвергнута, как непрактичная и несбыточная. Не в её бедственном положении думать о таких вещах, — так считала юная красавица. Она и не подозревала, что её бабушка, навещавшая девочку раз в год, скрывает от неё не только тайну гибели родителей, но и происхоождеение, и истинное финансовое положение внучки.

Сейчас Мирабель не понимала, что с ней происходит, но мысли её постоянно возвращались к мужчине, поразившему её ум и воображение — к пятому графу Нортгемптонширскому.

— Какие необыкновенные существа эти мужчины, — думала она. — Они так не похожи на нас, женщин! Вот у графа, например, такие широкие плечи, — девушка на мгновение прикрыла глаза, вспоминая, — и голос такой низкий и звучный. Интересно, удобно ли ходить в таких штанах, какие носит граф? Господи, о чём я думаю, грех-то какой! — тут же одёрнула она себя. — Похоже, он очень добрый и заботливый человек, раз взялся помогать мне, простой бедной девушке. И даже пообещал нанять работников, чтобы облегчить нашу жизнь.

Мирабель не осознавала своей привлекательности, не понимала, что в глазах графа она не простая бедная сиротка, а юная и привлекательная женщина. Тем больше было её простодушное восхищение благородными поступками графа.

Мадемуазель Девернье тоже была полна мыслями о молодом графе Нортгемптонширском. Эта женщина, прошедшая под руководством своей распутной маменьки особенную жизненную школу, стремилась отнюдь не к любви. Ей смешны были эти «розовые сопли». Нет! Всё, о чём она мечтала, можно было выразить в двух словах, и слова эти были — богатство и власть. Ради них Элеонора могла пойти на всё, даже на преступление.

Сейчас в её голове созрел план: соблазнить Остина, женить его на себе, и таким образом вернуться в тот мир, из которого она была выброшена после разорения семьи и гибели матери в очередном пьяном дебоше. Правда, поймать на крючок эту рыбу будет не так просто, и она понимала это. Холодность и сдержанность графа при встречах с ней была тому подтверждением.