Правда, как и всё безмятежное счастье, долго такое состояние длиться не могло. Не по какой-то там привычной для этого мира причине. Никто не вломился в кабак, бряцая оружием и нагло хамя всем подряд, в него не забежала принцесса в беде, сверкающая нижним бельем, заплаканным личиком и своими горестями, даже дракон какой нашу идиллию не нарушил. Всё началось предельно прозаично, полностью предсказуемо и абсолютно закономерно.

Первым делом у мужика-единорога в сверкающем пальто банально кончилась водка. Воздев себя на копыта, то есть туфли, этот достойный всякого уважения индивидуум уставился на меня. Точнее, на мой стол. Определив графин и находящуюся в нем жидкость как нечто, вызывающее в его крупной умной голове категорическое одобрение (я всё это понял по мимике его морды!), лошадиный мужик поднял руку в жесте, который присущ всем разумным видам для вызова официанта. И замер.

Рыжий бармен, определив некое изменение в зале, тут же уставился на возмутителя спокойствия, совершенно не меняя индифферентного выражения лица, но как-то сумев передать ждуну информацию о том, что официантов у него нет и не предвидится, а сам он выйдет из-за стойки только когда рак на горе исполнит свистом пятую серенаду Малевича «Фиолетовый трапезохедрон».

Я молча наблюдал, не забывая обгладывать кроличью лапку.

Серебристый пижон, совершенно не зря носящий на плечах большую и умную лошадиную голову, пусть и с рогом, тоже понял посыл бармена, поэтому прибег к крайним мерам — он встал и пошёл. Получалось это у него, как и должно получаться у хорошо выпившего существа, видящего цель и не видящего препятствий. Проблемой же явилось то, что целей у мужика было две. Первая, она же пункт назначения, выглядела как рыжий бармен с трубкой, являющийся потенциальным подателем нужной жидкости, а вот вторая была памяткой о том, что ему надо. То есть, мой початый графин с водкой. Технически единорог делал всё верно, нечего сказать.

Практически же, у пьяной лошади на половине дистанции начались серьезные проблемы с приоритетностью целей, так как бармен во всем своем великолепии лишь умозрительно мог быть генератором графина с водкой, а вот на моем столе стоял уже самый всамделишный и натуральный. Человекоподобный единорог, судя по всему, был убежденным реалистом, поэтому, под давлением неоспоримых наглядных фактов, перестроил маршрут на мой стол.

Рыжий и плешивый издал невнятный предупредительный звук, хмуря кустистые брови, но я тут же замахал рукой, сигнализируя ему, что всё в порядке. Шо мне, водки для человека жалко? Нет, конечно! Выглотав из одного фужера морс и тем самым освободив дополнительную тару, я принялся выполнять руками различные жесты, передавая приближающемуся единорогомэну информацию о том, как ему ловчее обогнуть пустой стол. Благообразный дедан и его франтоватый собеседник, отвлекшиеся от беседы, с интересом смотрели за эволюциями прямоходящего коня, пытающегося выполнить обходной маневр.

Удачно преодолев стол, мужик в серебристом пальто напоролся на коварно выскочивший ему под ноги стул, после чего совсем уж собрался поцеловать своей вытянутой мордой пол с размаху, но я подобного не стерпел, поймав упорного жеребца прямо в полете, а затем, опытно перехватив, усадил на лавку, тут же усевшись напротив. Пока лошадь осоловело качала головой, пытаясь понять, что с ней произошло, я от души набулькал в свою рюмку, тут же двигая полную тару к единорогу, а сам себе налил в фужер. Не ну а чо? Как он-то из фужера жрать будет? Его в зубы не возьмешь, голову не запрокинешь…

Правда, когда пьяный серебристый франт начал запрокидываться угощением, пришлось его ловить за лацканы, так как инерция лошадиной головы при отсутствии опоры для спины закономерно повлекла того снова на пол. Спася нового и почти уже знакомого типа, я выпил сам… а потом недоуменно заморгал, глядя на сунутую в моем направлении руку. Конечность была вытянута в насквозь знакомом и кошерном интернациональном жесте и, соответственно, с охотой пожата мной.

— Игорь, — довольно внятно представился серебристый человек-единорог. На русском.

— Мач Крайм, — растерянно ответил я ему взаимностью, чем вызвал тяжкий вздох.

— Опять нехристь…, — уныло пожаловался неведомо кому неведомый волшебный конь, — Ну хоть водку пьет…

— Слышь, я из Саратова! — тут же возмутился я.

— О! — глаза Игоря попытались собраться в кучу, но анатомия была против, — А я… из Кемерово!

— Помотала нас жизнь…, — тут же сделал горький вывод я. Нет, ну а чо? У меня вон волосы черно-белые, полосами. Как и вся жизнь. Как зебра. Напротив меня тоже лошадь и явно не от хорошей жизни. От хорошей в одно жало так не бухают!

— Давай выпьем, — сделал логичное предположение русский единорог в блестящем пальто.

И с этого-то всё и началось…

Потолок был знакомым. Не в смысле «братан! Сколько Лен, сколько Зин!» как в моей обшарпанной двушке в прошлой жизни, а из серии «я всю эту красоту точно уже видел, причем, именно эту». Ну завитушки там, побелку ровную… в общем, знакомый потолок. Откуда — непонятно совершенно, но вот такие дела. Это меня успокоило, несмотря на то что память и вообще головной мозг работали сейчас как эстонцы на итальянской забастовке, трудоустроенные на заводе тормозной жидкости. В целом, я бы не смог ответить на банальные вопросы, вроде того, кто я, зачем я, что тут делаю, как сюда попал и кто виноват. Нет, никак. Разве что подмечались факты окружающего пространства, действующие на сознание успокоительным образом. К ним относился знакомый потолок, вполне мягкая кровать, на которой валялось мое бренное тело, а также небольшая тяжесть в районе живота, демонстрирующая, что на нем, на этом животе, кто-то спит.

Почему-то подумалось о утконосах, но совсем чуть-чуть, так как давление, оказываемое на живот, было слегка чрезмерным, по причине излишней тесноты в потрохах от переполненного мочевого пузыря. Решив, что последнее является наибольшей проблемой, я победил малодушие, утверждавшее, что шевелиться нельзя ни в коем случае, и начал выкарабкиваться из постели, попутно вспоминая, кто я есть и зачем пришёл в этот прекрасный мир. Со стоном, похожим на песню, я сбросил с себя иго толстого одеяла и… ошарашенно уставился на то, что съехало у меня по животу в район хвоста, но так и не проснулось.

На утконоса оно похоже не было, зато было ну очень похоже на другое существо, причем на существо, которое мне, как приличному гаремодержцу, в постели иметь не полагалось. Это была голая женщина, ни капли не похожая на моих девчонок. Более того, полуприкрытое одеялом и сладко сопящее тело очень фигуристых пропорций относилось к расе гоблинов, сверкая сочно-зеленой кожей в разных-всяких интересных местах.

Пришлось вставать совсем для лучшего обзора продолжающей подкидывать мне сюрпризы реальности.

Обалделый, я стоял посреди смутно знакомых хором, в которых точно был ранее, пялясь на точно незнакомую мне гоблиншу. Они почти все были мне незнакомы, кроме одной предательницы, обожающей обильный пирсинг из золота везде, где можно и нельзя, так что была точно посторонняя женщина, с которой мы спали голыми в одной постели. Решив, что всё может подождать, я пошлёпал в туалетные комнаты, дверь в которые нашел безошибочно, а там долго стоял под душем и в экзистенциальном кризисе.