Сталин не ответил на это письмо. 25 ноября Капица написал снова, изложив более полно свои критические замечания по организации работ атомного проекта{689}. Путь к созданию атомной бомбы, который был выбран, писал он, — не самый быстрый и дешевый. Соединенные Штаты потратили 2 миллиарда долларов, чтобы создать самое мощное оружие войны и разрушения. Это равносильно примерно 30 миллиардам рублей, и Советский Союз вряд ли сможет вынести такое бремя в ближайшие два-три года, когда идет восстановление народного хозяйства. Советский Союз имеет только одно преимущество, писал Капица, — он знает, что бомбу можно сделать, тогда как американцы шли на риск. Но советская промышленность слабее, она исковеркана и разрушена войной, в Советском Союзе меньше ученых, а условия их труда хуже, американская научная база и индустрия научного приборостроения сильнее. Эти препятствия не означают, что Советский Союз должен сложить оружие. «Хоть и тяжеловато будет, — писал Капица, — но, во всяком случае, попробовать надо скоро и дешево создать А[томную] Б[ом-бу]. Но не таким путем, как мы идем сейчас, он совсем безалаберен и без плана… Мы хотим перепробовать все, что делали американцы, а не пытаемся идти своим путем. Мы позабыли, что идти американским путем нам не по карману и долго»{690}.

Капица предложил свой собственный подход. Следует составить двухлетнюю программу исследований, направленных на поиск более дешевого и быстрого пути к созданию бомбы. За это время необходимо подготовить индустриальную базу, — что именно нужно, в общих чертах ясно. Научная база в этот период также должна быть усилена за счет улучшения благосостояния ученых, повышения уровня высшего образования и организации производства научных приборов и химических реактивов. Ученые и инженеры с большим энтузиазмом занимались проблемами, связанными с бомбой, писал Капица, но этот энтузиазм нужно использовать должным образом. Главнокомандующий, который хочет взять крепость, может получать множество советов, как это сделать, но он не станет приказывать генералам штурмовать крепость по своему усмотрению. Он должен выбрать один план и одного генерала, который его выполнит. Вот каким образом Советский Союз должен решать проблему создания бомбы: сконцентрировать все свои усилия на узком участке фронта и на верно выбранном направлении.

По мнению Капицы, существует условие, которое должно быть выполнено, если Советский Союз стремится создать бомбу быстро и независимо от других, и это условие — «доверие между учеными и государственными деятелями»{691}. Это старая проблема, замечал Капица, и хотя война способствовала ее решению, она будет устранена только после того, как ученые и сама наука будут пользоваться большим уважением. По его наблюдениям, к нему прислушивались, лишь когда он возглавлял Главкислород: Капица-администратор привлекал больше внимания, чем Капица — ученый с мировым именем. То же происходило с созданием атомной бомбы. Мнения ученых встречались скептически и, по сути дела, игнорировались. «Товарищ Ванников и другие из Техсовета, — писал Капица, — мне напоминают того гражданина из анекдота, который, не веря врачам, пил в Ессентуках все минеральные воды подряд в надежде, что одна из них поможет»{692}.

Еще более резко критиковал Капица Специальный комитет. «Товарищи Берия, Маленков и Вознесенский, — писал он, — ведут себя в Спецкомитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипач дает тон всему оркестру. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо»{693}. Берия смог бы руководить работами по атомной бомбе, если бы отдавал этому больше сил и времени. Но, по мнению Капицы, он слишком самоуверен. Капица хотел, чтобы Берия хоть немного научился физике. Недостаточно сидеть в председательском кресле и вычеркивать слова в проектах постановлений, — руководство проектом заключается совершенно в другом. Взаимоотношения между Берией и Капицей в Специальном комитете явно становились неприязненными. Когда Капица сказал Берии: «Вы не понимаете физики, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах», Берия ответил, что Капица ничего не понимает в людях{694}. В своем втором письме к Сталину Капица повторил просьбу об отставке из Специального комитета и Технического совета.

Письмо Капицы подняло два важных вопроса. Первый заключался в том, есть ли у Советского Союза более дешевый и быстрый путь к бомбе, на чем настаивал Капица. Неясно, что он имел в виду и имел ли он в виду вообще что-либо конкретное. Аргументация Капицы, без сомнения, оказалась неприятной для Берии, который, по-видимому, опасался, что разведывательные данные о «проекте Манхэттен» могут содержать дезинформацию, но он также проявлял подозрительность в отношении советских ученых и их рекомендаций. Советский Союз хотел получить бомбу как можно скорее и был готов заплатить за это любую цену. Имело смысл прежде всего использовать разведывательную информацию о «проекте Манхэттен», а не искать альтернативный, собственный путь ее создания. Имело также смысл исследовать новые пути к созданию бомбы, а не идти по одному-единственному. Если бы советские лидеры не хотели получить бомбу как можно скорее или были бы озабочены ее стоимостью, на них повлиял бы совет Капицы. Хотя предложенный им путь мог оказаться дешевле, но не было гарантии того, что он будет к тому же и более быстрым.

Второй вопрос, поднятый Капицей, касался роли ученых в управлении проектом. Капица хотел, чтобы Берия научился физике, и настаивал, чтобы ученые играли ведущую роль в руководстве. Он рекомендовал Сталину, чтобы подпись ученого стояла под каждым протоколом Специального комитета и под приказами начальников управлений. Он настаивал на том, чтобы назначались «научные комиссары», — это позволило бы обеспечить «научно грамотные» действия официальных лиц{695}.

Нечто подобное и произошло. Курчатов как научный руководитель проекта обеспечивал «научную грамотность» и стал чем-то вроде «научного комиссара» при Берии и Ванникове. Другие ученые были назначены научными руководителями различных разделов проекта и играли подобную же роль, но в меньшем масштабе. Несмотря на опасения Капицы, а возможно, именно вследствие его критики, научные советники и политическое руководство сотрудничали весьма эффективно. Берия был, по словам работавших с ним ученых, деятельным и компетентным администратором. Харитон находил его корректным по отношению к ученым и полезным в плане удовлетворения их нужд{696}. Сахаров считал его страшным человеком, но способным администратором{697}. Об исключительных качествах самого Курчатова как организатора свидетельствует то, что он оказался способен работать с Берией, сотрудничать с Ванниковым и Завенягиным и сохранять при этом доверие своих коллег-ученых.

Работать с Берией было нелегко. В конце своего ноябрьского письма к Сталину Капица добавил постскриптум: «Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика. Я бы сам ему все это сказал, да увидеться с ним очень хлопотно»{698}. Когда Берия увидел письмо, он позвонил Капице по телефону и попросил его приехать. Капица отказался, сказав: «Если вы хотите поговорить со мной, то приезжайте в институт». Берия приехал и привез Капице в подарок двустволку{699}. Впрочем, Капица и Берия не смогли преодолеть разногласий, и 19 декабря Капица ушел из атомного проекта{700}. Его письма ясно показывают, что его уход был мотивирован не моральным или политическим сопротивлением созданию бомбы, а неприятием отношения Берии к ученым и политики копирования того, что сделано Соединенными Штатами{701}. Капица не хотел, как он писал Сталину, быть слепым исполнителем, следуя курсу, с которым он не согласен.