— Видишь ли, тут вот какое дело… этому Босу КГБ с оружием помогло, и он теперь только с КГБ общаться и готов. Временно это, он пока сильно нервничает и верит лишь в силу оружия, но раз так, то пришлось мне этим делом заняться.

— Ясненько-понятненько. Тогда вот еще о чем серьезно подумать надо: в Бенгалии как раз самые богатые месторождения коксующегося угля, я имею в виду в Индии, и с железной рудой у них там просто замечательно. Надо им помочь в строительстве металлургического комбината, а как за комбинат этот зацепимся… там же и бериллий буквально в огромных количествах водится, и вообще половина таблицы Менделеева, так что если мы с бенгальцами найдем общий язык…

— Мне твое предложение уже нравится. А так как у нас главный специалист по поиску общих языков сама знаешь кто…

— И не мечтайте!

— Не буду мечтать, уговорила. Ты завтра в канцелярии поинтересуйся насчет нового распоряжения товарища Сталина относительно налаживания отношений с Бенгалией… я думаю, что Босу очень понравится, что ты другого бенгальца сделала столь популярным в Советском Союзе, и с тобой он быстрее договорится. Тем более, что о чем с ним надо договариваться, пока что ты одна и знаешь.

— Это вы серьезно про распоряжение Сталина⁈

— Куда уж серьезнее-то, и прошу учесть: это не моя была идея. Я просто зашел, чтобы тебя так ненароком подготовить морально, чтобы новость тебе не обухом по голове. Ну сама подумай, кто еще-то?

— Можно подумать, что у меня других дел не хватает.

— А что за дела? Может, изыщем тебе помощников?

— Хорошо, найдите мне помощника, свободно говорящего по-исландски. Можете даже особо не спешить, я готова и неделю подождать. Да что там, даже две недели потерплю!

— На каком языке, ты говоришь?

— На исландском.

— А тебе зачем?

— Надо. Причем не только мне, я думаю, что это надо всему нашему Советскому Союзу…

Исландский закон гласит, что «ни один гражданин Исландии не может приобретать фамилии», но если этот гражданин фамилию все-таки успел приобрести (до тысяча девятьсот десятого года, что было странно, поскольку закон приняли в двадцать пятом), то фамилия ему оставлялась. И ему, и его детям, а супруги так и оставались бесфамильными. И среди примерно двенадцати тысяч исландцев, фамилиями успевших обзавестись, был Гуннар Магнусс — человек, о котором так вовремя вспомнила Вера. Этот самый Гуннар был знаменитым исландским детским писателем — правда, Вера «в прошлой жизни» была уверена, что он был вообще единственным писателем в стране с населением в сто двадцать пять тысяч человек — но тут она ошиблась: писателей в Исландии оказалось неожиданно много. Но вот детский — точно один, что помогло Вере его все же идентифицировать, так как и имя, и фамилию писателя она напрочь забыла, и даже название книжки вспомнить не смогла.

А вспомнила она об этом писателе лишь потому, что когда-то «с огромным удивлением» увидела в школьной библиотеке изданную в СССР книжку этого товарища, а она была абсолютно уверена в том, что «тогда» иностранцев издавали — особенно для детей — только тех, кто «был за социализм». И еще тогда она что-то об исландском писателе пыталась выяснить, и даже в попытках своих слегка преуспела — узнав, что он был членом местного парламента, именуемого Альтингом, от социалистов и всячески выступал «против оккупации». Просто в «той жизни» после начала войны с немцами англичане Исландию оккупировали, объясняя это защитой от возможной оккупации страны Германией, а когда британцы ушли, то вместо них пришли американцы.

Ну а в «этой жизни» Британия с Германией воевать не стали, Исландию англичане не оккупировали и американцы их не «заменили», так что осталась Исландия никому не нужным островом за Полярным кругом. Пока ненужным, никому, кроме Веры…

А Лаврентий Павлович узнал — и тоже с большим удивлением, что в СССР вообще нет ни одного человека, знающего исландский язык. То есть всё, что ему удалось узнать, что есть один профессор — специалист по языкам скандинавским, но этот товарищ ему поведал, что вот специалистов по древнескандинавским языкам в СССР нет, да и не было никогда — а исландцы, оказывается, пользуются как раз таким, дошедшим из-за полной изолированности острова на протяжении веков аж с конца девятисотых годов практически без изменений, и даже немногие датские словечки, просочившиеся туда в годы датского владычества, за последние лет тридцать были искоренены. И об этом печальном факте он Вере и сообщил, забирая у нее список предложений НТК по возможным путям помощи бенгальцам.

Вера Лаврентия Павловича внимательно выслушала, как-то неопределенно хмыкнула, а затем, немного подумав, сообщила, что это не страшно: оказывается, она уже нашла переводчика с исландского. Который работал еще и послом Исландии в Швеции. С ним сначала побеседовал Егор Дементьевич, затем — пригласив его в советское торгпредство — связал по телефону с Верой. Все же не зря линию ВЧ в Стокгольм НТК протянул, так что Вере не составило труда почти час общаться с исландцем — который в конце разговора просто пригласил ее в гости для уже личной беседы. Только пригласил-то не в Стокгольм, так что Вера, тяжело вздохнув, сообщила Лаврентию Павловичу «новую новость»:

— Я гляжу, что вот этим вот всем, — и она показала на толстую папку со своими предложениями по Бенгалии — все же вам заниматься придется. А я срочно убываю в солнечную Исландию.

— А рассказать, что ты в этой Исландии полезного для нас нашла, не хочешь?

— Я вам навру, хотя и ни слова лжи не произнесу, так что слушайте: там много рыбы, которую СССР с удовольствием купит.

— Мы уже в Северной Норвегии…

— Мы уже из Чили почти полмиллиона тонн хамсы привозим — и где эта хамса? Полмиллиона тонн для СССР — это всего четыреста грамм рыбы на человека в месяц. Проще говоря, один раз сытно… точнее даже, не впроголодь пообедать. А так как я исландцам денег за рыбу предлагать не стану…

— Завидую твоему таланту: ты никому стараешься денег не платить, а вот тебе почему-то все платят и радуются. Но ты права: полмиллиона тонн еды — это то, ради чего постараться стоит. Когда едешь?

— Вот сейчас еще раз позавтракаю, детей поцелую… Я думаю, что на подготовку мне несколько дней понадобится, так что полечу числа пятнадцатого.

— Полетишь? А там аэродром-то есть?

— Там несколько аэродромов есть, и один как раз в Рейкьявике. Полоса там травяная, но сильно больше километра длиной, МП-36 без проблем сядет. А потом — взлетит.

— А что ты так долго готовить-то собралась?

— Бензин. Товарищ Афанасьев уже какую-то шхуну шведскую зафрахтовал, она завтра утром поплывет в Рейкьявик с грузом авиабензина, так как нужного для МП там просто нет. А у меня дома дети малые, их надолго не оставишь…

— Ну ты в курсе, что я хотел сейчас сказать. А пока не умчалась в жаркие страны, поясни по поводу сталелитейного завода для товарища Боса: ты тут со сроками ничего не напутала?

— Я-то уж точно не напутала, по этому заводу все расчеты делали специалисты товарища Тевосяна, а я их даже читать не стала. Но у Тевосяна в последнее время считать научились, за три года у него ни одного плана не сорвано.

— Так ты подписываешь документы, даже не читая их? Тут же твоя подпись…

— Я людям доверяю. Вы по должности им не доверяете, а я — имею право. И имею веские основания людям доверять: вы в худшем случае человека, вас обманувшего, можете в Магадан отправить или расстрелять хотя бы, а я — поставлю в угол, конфетку отберу и повешу на грудь орден рукожопа! Поэтому меня люди обманывать не будут…

— Трепло! Но если Тевосян… ладно, запускай в НТК работы по постройке этого завода, а при случае все же на сроки погляди: тебе же за них отвечать.

В Стокгольм Вера вылетела четырнадцатого, в четверг. А в пятницу рано утром, захватив с собой исландского посла в Швеции, вылетела в Рейкъявик. Четыре часа над морем… пять часов — и примерно в полдень самолет мягко приземлился неподалеку от исландской столицы, где ее уже ждала доставленная из Стокгольма морем «Волга». И через буквально десять минут (до города-то было всего километра три) Вера вошла в номер «лучшей гостиницы Исландии». Хороший номер, хотя и очень небольшой, да и в комнате было все же несколько свежо…