Женщина его обязательно похвалила бы.

Он лежал, едва освещаемый лучами полной, но затянутой облаками луны, слышал шорох моря и мысленно звал ее.

А потом протянул руки к спящему младенцу, обнял его – дитя открыло глаза, – еще раз осознал, кому теперь оно принадлежит, но внезапно услышал, что кто-то бежит, быстро бежит по направлению к дереву, тогда как доносившийся издалека голос призывал бегуна остановиться. Пристально вслушавшись в топот шагов, подумал: «Постарше будет, но все равно такой же невинный, тоже ребенок»,– зато слышавшийся в отдалении голос принадлежал явно взрослому. Оценив все эти новые звуки, Кролик присел на корточки и взял в руку нож.

Люк вовсе не считал себя героем или кем-то вроде того, однако, добравшись наконец до нужного ему дерева, вдруг почувствовал прилив небывалого возбуждения.

Просто так получилось, что во всем этом ужасе, от которого ему жутко хотелось заплакать – и он действительно заплакал, когда мама и Эми спустились со скалы – такие израненные, покалеченные, – а потом еще падали эти люди, причем падали так близко от него самого, что ему было слышно, как они ударяются о песок – звуки были такие, словно шмякаются мешки с жидкой грязью, – а потом упал и тот ребенок, но он уже не мог смотреть, был просто не в силах видеть все это, и потому спрятался за спину полицейского,но вскоре стал расспрашивать их о своем отце, хотя никто ему не отвечал; и еще он почувствовал противный, тухлый запах, исходивший от одеяла, в которое была укутана его мать – она взяла его на руки и так плакала, так плакала, а он смотрел на окровавленное лицо Эми... В общем, просто так получилось, что во всем этом ужасе оставалось по крайней мере лишь одно светлое пятно – надежда на то, что уцелела хотя бы Мелисса, что с ней было все в порядке.

И только он один знал, гдеона находится, поскольку сам же и спрятал ее там, и ему было очень приятно сознавать это. А потому, когда один из полицейских кивнул ему, мол, ну ладно, давай веди, показывай, хотя другой вроде бы заметил, что надо подождать, ведь эти люди могут еще бродить где-то поблизости, вот когда соберутся остальные, тогда и можно будет пойти всем сразу – о,как же он тогда обрадовался; да и мама тоже сказала, что ее надо найти прямо сейчас, пока с ней ничего не случилось, и что он, Люк, покажет им, где она находится. Он и в самом деле очень обрадовался, услышав эти слова, хотя ему и было трудно оставить мать одну, и он даже подумал: «Да что с ней может случиться-то? Ведь все эти люди погибли, разве не так? А сама Мелисса еще такая кроха, даже ползать толком не умеет, так что никуда она не денется, не поранится». Ее мама сама сказала, что для этого она слишком маленькая.

Поэтому, что там может случиться-то? Звери, —подумал Люк.

Уж звери-то наверняка смогут до нее добраться. Он даже испугался при этой мысли, правда, совсем ненадолго, поскольку в общем-то не верил в подобный исход.

Впрочем, конечно, всякое возможно, но все равно как-то неправильнобудет, если после всех этих приключений, после того, как он так надежно укрыл девочку, вдруг появится какой-то зверь, который сцапает ее. В это Люк не верил, напрочьотказывался верить, и потому, когда он все же повел полицейских за собой, и пока они карабкались на скалу, весь былой страх как-то развеялся и у него снова стало легко на душе. Мама теперь в безопасности. Он тоже в безопасности. И Мелисса тоже скоро будет в безопасности.

Вот потому-то он и испытывал некоторое возбуждение, когда подвел их к тому дереву, отнюдь не считая себя никаким героем, а просто чувствуя, как приятно бурлит кровь в теле.

Наверное, именно поэтому он даже не расслышал слов полицейского, крикнувшего ему, чтобы он остановился.

– Сюда! – позвал Люк.

И первым бросился вперед.

А потом старался как можно быстрее взбираться по лестнице.

Но полицейские все равно отставали от него – они же были взрослые, передвигались намного медленнее, да и не испытывали такого возбуждения как он сам, – а потому они даже не успели приблизиться к лестнице, когда он уже оказался наверху, когда его голова поднялась над уровнем настила, и он, улыбающийся, предвкушал, как увидит Мелиссу... и в этот самый миг на него вдруг зашипела откуда ни возьмись возникшая черная тень, тут же бросившаяся вперед, так что, не успев даже увидеть проблеска взметнувшегося ножа, Люк почувствовал, как теряет опору под ногами и с криком начинает опрокидываться назад.

Он повернулся вдоль своей оси, одной рукой пытаясь ухватиться за перила, а другой отчаянно разрубая воздух, в результате чего лезвие просвистело в каком-то дюйме от его головы. Люк услышал, как заскрипели перила, когда мальчик нагнулся над настилом, пытаясь достать его своим ножом – однако он все еще цеплялся, висел, болтался, пытаясь ухватиться свободной рукой хоть за что-нибудь, за что угоднопрочное, и то, что ему удалось наконец схватить, была та самая рука с ножом.

В общем, конечно, неудачно все вышло, однако Люк все же не отпустил эту руку, поскольку нож в подобном положении в любом случае не мог его ранить, а кроме того, какое-то чувство подсказало ему, что надо дернутьна себя – вот он и дернул, и та часть перил, на которую опирался мальчик, вдруг хрустнула, подломилась. Нож выскользнул из его руки, и он уже сам,заваливаясь вперед, обхватил запястье Люка, после чего повис на нем, судорожно обхватив свободной рукой его ногу.

А потом начал карабкатьсяна него.

Ногу Люка пронзила острая, обжигающая боль, и все же ему удалось нащупать под собой перекладину лестницы, или что там еще это было, поскольку в противном случае они оба попросту свалились бы вниз.

Люку еще никогда не доводилось встречать такого сильного мальчика, и уже через мгновение они очутились лицом к лицу. Его противник был настолько чумазым, что грязь, казалось, являлась составной частью его тела.

Как ни странно, мальчик улыбался, обдавая Люка своим жарким, зловонным дыханием. Блеснув безумными глазами, он заскрежетал коричневато-черными зубами.

Наконец мальчик отпустил запястье Люка и вцепился в его плечи. Затем он огляделся по сторонам, посмотрел наверх, и Люк понял, что он намеревается сделать – вскарабкаться по его телу наверх, на настил, а оттуда еще выше, на само дерево, чтобы затем перебраться на одно из соседних деревьев, потом еще на одно и так дальше – с учетом окружавшей их темноты подобное представлялось ему вполне возможным, и полицейские, скорее всего, так ничего бы и не заметили.

В следующую секунду Люк услышал плач Мелиссы и подумал: «А что, если он возьмет с собой Мелиссу и станет прикрываться ею, чтобы полицейские не стреляли? И что будет, если после этого он все же сорвется вниз?»В общем, как только руки мальчика освободили его плечи. Люка охватил приступ такой ненависти к этому грязнуле, ко всем ним, а может, и ко всему окружавшему его миру, незаслуженнообижавшему и ранившему ни в чем неповинных людей, что он отвел руку назад и со всей силы ударил локтем по ребрам своего противника.

Столь же стремительно, как несколько минут назад он появился, мальчик исчез из поля зрения Люка.

Пожалуй, даже еще быстрее.

Вот только что был здесь, и теперь его нет. И при этом не издал ни малейшего крика.

Люк не стал смотреть вниз.

Ему не требовалось проверять, расшибся ли мальчик или нет – это можно было определить по одному звуку, а звук этот оказался точно таким, какой возникает, когда люди срываются со скал.

Звук этот ему не понравился, хотя в общем-то даже не испугал его. Теперь ему уже не было так страшно.

У Люка жутко дрожали ноги, однако он все же заставил себя подняться еще на пару ступеней, туда, где в целости и сохранности лежала Мелисса, после чего просто опустился на помост, содрогаясь всем телом и пытаясь наконец отдышаться. Постепенно приходя в норму, он подумал: «Ну вот, получилось же – я все же помог ей. А может, даже и спас».Чувство это оказалось очень приятным, и он позволил Мелиссе ухватить его за палец, а вскоре подошли полицейские и сняли их обоих с дерева.