Больше мы с Крипером никогда не ругались. В конечном счете это не имело особого значения. Он продолжал вести наблюдение, только уже без меня. Маленького мерзавца так и не поймали, впрочем, это не имело значения. Однажды он отправился скакать по времени — и не вернулся. Большой и сильный капитан Халлилбертон также умер, видимо, погиб во время одного из рейдов, в которых ему приходилось регулярно участвовать. Насколько мне известно, аппаратура Крипера все еще на месте; иногда я думаю о том, чтобы еще разок взглянуть на Ронни и узнать, завела ли она себе нового любовника. Но я так этого и не сделал. На самом деле я не хочу знать, оставьте мне мои фантазии и влажные сны, они много лучше реальности. Толстые пальцы Салазара принялись барабанить по столу.

— Предоставь полный отчет о своих действиях, — отрывисто приказал он.

Я вздохнул и рассказал обо всем с мельчайшими подробностями. Напоследок я доложил:

— Главная проблема — это Ягерхорн. Кронштет прислушивается к его мнению. Антонен потерял доверие Кронштета. Салазар нахмурился.

— Если бы тебе удалось войти в контакт с Ягерхорном, — проворчал он. Пустые слова. Он прекрасно знает, что это невозможно.

— Нужно брать то, до чего можно дотянуться, — сказал я. — Если уж говорить о невозможном, то почему ограничиваться Ягерхорном? Почему не Кронштет? Проклятье, почему не выйти на царя?

— Он прав, майор, — сказала Вероника, — Мы должны радоваться, что удалось установить контакт с Антоненом. Во всяком случае, он полковник. Такого успеха мы еще ни разу не добивались.

Однако Салазар никак не мог успокоиться. По профессии он военный историк. Когда его перевели к нам из Уэст-Пойнта — или того, что от него осталось, — он полагал, что здесь все будет очень просто.

— Антонен — фигура второстепенная, — заявил он. — Нам необходимо добраться до ключевых игроков. Ваши хронавты дают мне лишь заметки очевидцев и посторонних. Они входят в контакт с людьми, не имеющими влияния на ход событий. Так у нас ничего не получится.

— Вы знали, что беретесь за опасную работу, — Я пожал плечами. Убийца-гризли цитирует Суперцыпленка; если бы они узнали, то вышвырнули бы меня из союза. — Вам не дано выбирать. Майор насупился еще сильнее. Я зевнул.

— Я устал, — заявил я, — И хочу чего-нибудь поесть. Немного мороженого. Мороженого с горной дороги. Смешно, правда? Столько проклятого льда, а я вернулся и хочу мороженого.

Конечно, никакого мороженого я не получил. В этом богом забытом безобразии, которое они называют миром, уже давно нет мороженого. Но Нан мне рассказывала. Нан была самым старым гризли, она единственная родилась до Большого краха и знала множество историй о том, как все было раньше. Но больше всего мне нравились ее рассказы о мороженом. «Оно гладкое, холодное и сладкое, — говорила она. — Мороженое тает на языке, наполняя рот жидким изумительным холодом». Иногда Нан перечисляла различные вкусы и ароматы — так же торжественно, как капеллан Тодц читал Библию: ванильное, клубничное и шоколадное, сливочная помадка и пралине, ром с изюмом, банановый и апельсиновый шербет, мятный шоколад, фисташки и ириски, кофейное и коричное, сливочное и ореховое. Крипер придумывал новые вкусы, чтобы подразнить ее, но никому не удавалось достать Нан. Она просто добавляла его изобретения к своему списку и с любовью говорила о миндале с анчоусами, кусочках печени и радиационной ряби. Так продолжалось до тех пор, пока я уже не мог отличить настоящих вкусов от выдуманных, — впрочем, мне было все равно.

Нан стала первой, кого мы потеряли. Подавали ли мороженое в 1917 году в Петербурге? Надеюсь, что да. Надеюсь, она успела его поесть перед смертью. Тут только я сообразил, что майор Салазар некоторое время продолжает говорить.

— …наш последний шанс.

Потом он начал что-то лепетать о Свеаборге, о важности нашей работы, о необходимости каким-то образом что-то изменить, чтобы помешать возникновению Советского Союза, предотвратив тем самым войну, которая привела мир к катастрофе. Я все это не раз слышал раньше и успел выучить наизусть. Майор страдал неискоренимым словесным поносом, а я не такой дурак, каким выгляжу.

Все это было идеей Грэхема Крекера — последний шанс выиграть войну или хотя бы спастись от бомб, чумы, ядовитых ветров. Но майор был историком, поэтому выбирал цели после того, как компьютеры делали вероятностный анализ. У него имелось шесть гризли и шесть попыток, «точки связи» — так он их называл, критические точки истории. Роллинс получил Северную войну, Нан — революцию, Крипер попал во времена Ивана Грозного, а я — в Свеаборг.

— Свеаборгу нет никаких причин сдаваться, — между тем продолжал майор. История и тактика вызывали у него такой же восторг, как сливочное мороженое у Нан. — Гарнизон состоит из семи тысяч солдат, а осаждающих русских значительно меньше. Артиллерия крепости имеет явное превосходство. У них полно снарядов и патронов, нет недостатка в пище. Если Свеаборг продержится до начала навигации, шведы придут к нему на помощь и кольцо осады будет разорвано. И тогда исход войны будет иным! Ты должен заставить Кронштета прислушаться к голосу разума.

— Если бы я мог доставить им исторический текст и прочитать, что о нем там написано, не сомневаюсь, что сумел бы заставить его прыгнуть даже сквозь горящие кольца. А я устал, мне нужно поесть. — Вдруг, без всякой на то причины слезы подступили к горлу, — Проклятье, я хочу поесть, мне осточертели все эти разговоры, слышите меня, я хочу есть!

Салазар бросил на меня свирепый взгляд, но Вероника услышала признаки стресса в моем голосе, встала и обошла вокруг стола.

— Ну, это нетрудно организовать, — сказала она мне, а потом повернулась к майору. — На данный момент мы сделали все, что в наших силах. Я его накормлю.

Салазар что-то недовольно проворчал, но возражать не стал. Вероника развернула мое кресло и покатила меня в буфет.

Пока я ел какое-то сомнительное мясо с переваренными овощами, запивая все это выдохшимся кофе, она меня утешала. В конце концов, Вероника — настоящий профессионал. Возможно, в прежние времена ее бы не посчитали особенно привлекательной — я видел старые журналы (даже здесь можно отыскать давнишние выпуски «Плейбоя»), видеозаписи, романы, пластинки, комиксы — огромное количество всякого старья. Мне ли не знать, ведь в те дни, когда я не гулял по черепу Бенгта, я сидел перед телевизором и смотрел старые фильмы и шоу, одновременно читая книгу в мягкой обложке, всякий раз пытаясь представить себе, какой жизнь была прежде, до того, как они все испортили. Поэтому я понимал, что по прежним стандартам Ронни не дотягивает до Бо, Гарбо, Мэрилин или Бриджит. И все же она симпатичнее всех, кто собрался в этом проклятом гнилостном бункере. Да и все остальные не дотягивают. Криперу далеко до Граучо[24], как бы он ни старался; и если я и похож на Джимми Кэгаи[25], то зеленая опухоль на щеке, несколько лишних желтых зубов и отсутствие носа сильно портят сходство. Я отложил вилку в сторону, оставив половину еды на тарелке.

— Она не имеет вкуса. В прежние времена пища имела вкус. Вероника рассмеялась.

— Тебе повезло. Ты пробовал настоящую пищу. А для всех нас она всегда была именно такой.

— Повезло. Ха-ха. Да, Ронни, я знаю разницу. А ты — нет. Можешь ли ты страдать из-за того, что никогда не пробовала? — Впрочем, меня давно тошнит от подобных разговоров, меня от всего тошнит — Хочешь сыграть в шахматы?

Она улыбнулась и отправилась за доской и фигурами. Через час она выиграла первую партию, и мы начали вторую. В бункере насчитывается дюжина игроков в шахматы; теперь, когда Грэхема и Крипера больше нет, я могу победить всех, кроме Ронни. Самое смешное, что в 1808 году я мог бы стать чемпионом мира. За последние двести лет шахматы сильно продвинулись вперед, и я знал дебюты, о которых прежние игроки и понятия не имели.

— Игра в шахматы — это нечто большее, чем учебник дебютов, — сказала Вероника, и я понял, что рассуждаю вслух.