КОНЕЦ
Предсказывая близкую победу,
Уже салюты над Москвой гремят,
А здесь идут каратели по следу,
Вот-вот в ловушку попадет отряд.
Такое было много раз и ране —
Не первый день в лесу товарищ Ким.
Но он сейчас шальною пулей ранен,
Ему не встать с ранением таким.
«Всем уходить!» — приказ исполнят Кима.
И только ты не выполнишь приказ,
И будешь в первый раз неумолима,
И будешь ты такой в последний раз.
Ким все поймет, но, зажимая рану,
Еще попросит: «Клара, уходи!»
Сжав зубы, девушка с пустым наганом,
Бледнея, припадет к его груди.
Потом, уже нездешними глазами
Взглянув в его нездешнее лицо,
Пошлет в эфир: «Мы следуем программе…»
И у гранаты выдернет кольцо…
ГОЛОС КЛАРЫ
Клару Давидюк и Кузьму Гнедаша похоронили вместе — в центре белорусского города Слоним.
Никогда и никто
Разлучить нас
Друг с другом
Не сможет.
Нас война повенчала
В солдатской могиле одной.
Кто за право быть вместе
Платил в этом мире дороже? —
За него заплатили мы
Самой высокой ценой.
Каждый год по весне
К нам сбегаются маки, алея,
Полыхают тюльпаны,
Пионы сгорают дотла.
…Ни о чем не жалею,
Нет, я ни о чем не жалею —
Я счастливой была,
Я счастливою, мама, была!
ЭПИЛОГ
Уже смягчили боль десятилетья,
Лишь на Басманной так же плачет мать.
Шумят за окнами чужие дети.
Фронтовики приходят помолчать.
Еще доски мемориальной нету…
И все ж, пробившись через толщу лет,
Вдруг вспыхнуло звездою имя это
И в душах яркий прочертило след.
А я бессонной вспоминаю ночью,
Что мы встречались — и не раз, не пять.
Когда бы знала я тогда!..
Но, впрочем,
Что я тогда могла о Кларе знать?
1974
АДЖИМУШКАЙ
Героическим защитникам подземной крепости
СВЕТЛЯЧКИ
Вначале, случалось, пели,
Шалили, во тьме мелькая,
Вы, звездочки подземелий,
Гавроши Аджимушкая,
Вы, красные дьяволята,
Вы, боль и надежда старших…
И верили дети свято,
Что скоро вернутся наши.
— В каком же ты классе?
— В пятом.
Мне скоро уже двенадцать! —
…При этих мальцах солдату
Отчаянью можно ль сдаться?
Да, стали вы светлячками
Подземного гарнизона.
…Мрак. Жажда. Холодный камень.
Обвалы. Проклятья. Стоны.
И меньше живых, чем мертвых,
Осталось уже в забоях…
«Эх, если бы возле порта
Послышался грохот боя!
Мы наших сумели б встретить,
Ударили б в спину фрицам!»
Об этом мечтали дети,
Еще о глотке водицы,
О черном кусочке хлеба,
О синем кусочке неба.
Спасти их мы не успели…
Но слушайте сами, сами:
Наполнены подземелья
Их слабыми голосами.
Мелькают они по штольням
Чуть видными светлячками.
И кажется, что от боли
Бесстрастные плачут камни…
«КИПИТ НАШ РАЗУМ ВОЗМУЩЕННЫЙ…»
Что разум? Здесь любой бессилен разум…
Жил, как всегда, подземный гарнизон.
И вдруг тревога, крики:
— Газы! Газы! —
И первый вопль, последний стон.
Еще такого не было на свете —
Забыть, забыть бы сердцу поскорей.
Как задыхались маленькие дети,
За мертвых уцепившись матерей…
Но не слабела яростная вера
И разум возмущенный закипал —
Уже хрипя, четыре офицера,
Обнявшись, пели «Интернационал».
Полз газ. И раненые сбились тесно,
И сестры не могли спасти им жизнь.
Но повторял радист открытым текстом:
— Всем! Всем!
Аджимушкайцы не сдались!
КАМЕННОЕ НЕБО
Землянин этот
Был рожден для неба,
В курносом мальчике
Икара кровь текла.
Страсть к высоте! —
Неизлечимый недуг,
Два дерзких,
К солнцу рвущихся крыла.
Аэроклуб.
Вторая мировая.
Под Керчью сбили —
Прыгал, как в бреду.
Потом в подземный ад
Аджимушкая
Ушел, отстреливаясь
На ходу.
И потянулась то ли быль,
То ль небыль.
Шли дни, а может,
И столетья шли.
Над ним сомкнулось
Каменное небо,
Икар стал вечным пленником
Земли.
Но в смертный час,
В последнюю минуту,
Он так
Свои худые руки сжал,
Так вывернул,
Уверенно и круто,
Как будто в них,
И вправду, был штурвал…
