1905
Москва
Укор
Кротко крадешься креповым трэном,
Растянувшись, как дым, вдоль паркета;
Снеговым, неживым манекеном,
Вся в муар серебристый одета.
Там народ мой – без крова; суровый
Мой народ в униженье и плене.
Тяжелит тебя взор мой свинцовый.
Тонешь ты в дорогом валансьене.
Я в полях надышался свинцами.
Ты – кисейным, заоблачным мифом.
Пропылишь мне на грудь кружевами,
Изгибаясь стеклярусным лифом.
Или душу убил этот грохот?
Ты молчишь, легкий локон свивая
Как фонтан, прорыдает твой хохот,
Жемчуговую грудь изрывая.
Ручек матовый мрамор муаром
Задымишь, запылишь. Ты не слышишь?
Мне в лицо ароматным угаром
Ветер бледнопуховый всколышешь
1909?
Серебряный Колодезь
Поджог
Заснувший дом. Один, во мгле
Прошел с зажженною лучиною.
На бледном, мертвенном чета
Глухая скорбь легла морщиною.
Поджег бумаги. Огонек
Заползал синей, жгучей пчелкою.
Он запер двери на замок,
Объятый тьмой студеной, колкою.
Команда в полночь пролетит
Над мостовой сырой и тряскою —
И факел странно зачадит
Над золотой, сверкнувшей каскою.
Вот затянуло серп луны.
Хрустальные стрекочут градины.
Из белоструйной седины
Глядят чернеющие впадины.
Седины бьются на челе.
Проходит улицей пустынною…
На каланче в туманной мгле
Взвивается звезда рубинная.
1905
Петербург
На улице
Сквозь пыльные, желтые клубы
Бегу, распустивши свой зонт.
И дымом фабричные трубы
Плюют в огневой горизонт.
Вам отдал свои я напевы —
Грохочущий рокот машин,
Печей раскаленные зевы!
Всё отдал; и вот – я один.
Пронзительный хохот пролетки
На мерзлой гремит мостовой.
Прижался к железной решетке —
Прижался: поник головой…
А вихри в нахмуренной тверди
Волокна ненастные вьют; —
И клены в чугунные жерди
Багряными листьями бьют.
Сгибаются, пляшут, закрыли
Окрестности с воплем мольбы,
Холодной отравленной пыли —
Взлетают сухие столбы.
1904
Москва
Вакханалия
И огненный хитон принес,
И маску черную в кардонке.
За столиками гроздья роз
Свой стебель изогнули тонкий.
Бокалы осушал, молчал,
Камелию в петлицу фрака
Воткнул и в окна хохотал
Из душного, ночного мрака —
Туда, – где каменный карниз
Светился предрассветной лаской, —
И в рдяность шелковистых риз
Обвился и закрылся маской,
Прикидываясь мертвецом…
И пенились – шипели вина.
Возясь, перетащили в дом
Кровавый гроб два арлекина.
Над восковым его челом
Крестились, наклонились оба —
И полумаску молотком
Приколотили к крышке гроба.
Один – заголосил, завыл
Над мертвым на своей свирели;
Другой – цветами перевил
Его мечтательных камелий.
В подставленный сосуд вином
Струились огненные росы,
Как прободал ему жезлом
Грудь жезлоносец длинноносый.
1906
Мюнхен
Арлекинада
Посвящается современными арлекинам
Мы шли его похоронить
Ватагою беспутно сонной.
И в бубен похоронный бить
Какой-то танец похоронный
Вдруг начали. Мы в колпаках
За гробом огненным вопили
И фимиам в сквозных лучах
Кадильницами воскурили.
Мы колыхали красный гроб;
Мы траурные гнали дроги,
Надвинув колпаки на лоб…
Какой-то арлекин убогий —
Седой, полуслепой старик —
Язвительным, немым вопросом
Морщинистый воскинул лик
С наклеенным картонным носом.
Горбатился в сухой пыли.
Там в одеянии убогом
Надменно выступал вдали
С трескучим, с вытянутым рогом —
Герольд, предвозвещавший смерть;
Там лентою вилась дорога;
Рыдало и гремело в твердь
Отверстие глухого рога.
Так улиц полумертвых строй
Процессия пересекала;
Рисуясь роковой игрой,
Паяц коснулся бледно-алой —
Камелии: и встал мертвец,
В туман протягивая длани;
Цветов пылающий венец
Надевши, отошел в тумане —
Показывался здесь и там;
Заглядывал – стучался в окна;
Заглядывал – врывался в храм,
Сквозь ладанные шел волокна.
Предвозвещая рогом смерть,
О мщении молил он бога:
Гремело и рыдало в твердь
Отверстие глухого рота.
«Вы думали, что умер я —
Вы думали? Я снова с вами.
Иду на вас, кляня, грозя
Моими мертвыми руками.
Вы думали – я был шутом?..
Молю, да облак семиглавый
Тяжелый опрокинет гром
На. род кощунственный, лукавый!»
