1905, 1925

Разуверенье

Как нам уйти
От терпких этих болей?
Куда нести
Покой разуверенья?
Душе моей
Еще – доколь, доколе? —
Душе моей
Холодные волненья?
Душа – жива:
Но – плачет невозбранно;
Земля мертва…
Пройдут и не ответят
Но – там: смотри!..
В огни зари, – туманно.
В огни зари —
Иные земли светят.
Воздушный путь!
Яснеющие земли!
И зреет высь,
И зреет свет пустыни!
Но здесь – пребудь
До века ты отныне…
Ты покорись —
И долгий мрак приемли.
Пусть он растет!
И вновь склонись послушно
Душой немой…
И жди: и час настанет…
И водомет
Своей струёй воздушно,
Своей струёй,
Как некий призрак, встанет
Бесследны дни,
Несбыточны волненья.
Мы – искони
В краю чужом, далеком.
Безвременную
Боль разуверенья —
Безвременную
Боль – замоет током.

1907, 1921

Солнечный дождь

Подсолнечный дождик
В лазурь
Омолненным золотом
Сеет;
С востока – вечерняя
Хмурь;
И в лоб – поцелуями
Веет.
В полях – золотые
Снопы
Вечернего, летнего
Света.
И треплется тополь
С тропы,
Как влепленный в лепеты
Лета.
В объятиях облака
Спит —
Кусок голубого
Атласа;
И звездочка – ясно
Слезит,
Мерцая из мглы
Седовласой.
Я – милые щебеты
Пью,
И запах полыни
Не горек.
Тебя узнаю: —
Узнаю!
Из розовых, розовых
Зорек.
Ты? Нет – никого…
Только лен —
У ног провевает
Атласом;
Да жук, пролетая
Под клен,
Зажуркает бархатным
Басом, —
Да месяц, – белеющий
Друг, —
Опалом очерчен
Из сини;
Да тускло остынувший
Луг
Под ним серебреет,
Как иней.

1905, 1931

Помойная яма

Бросила красная Пресня
В ветер свои головни…
Кончено: старая песня —
Падает в дикие дни.
В тучи горючие, в крики —
Тучей взметаемый прах…
Те же – колючие пики,
Кучи мохнатых папах.
Спите во тьме поколений,
Никните в грязь головой,
Гните под плети колени, —
Дети семьи трудовой!
Будет, – направленный прямо
В нас орудийный огонь…
Та же помойная яма
Бросила тухлую вонь.
В то же слепое оконце,
В злеющий жужелжень мух
И в восходящее солнце —
Пухнет мохнатый паук.

1906, 1925

Японец возьми

Муха жужукает в ухо,
Пыльная площадь – пуста…
В пригород, тукнувший глухо,
Желтая ступит пята.
Крик погибающих братии
Встанет в пустой балалай,
Лай наступающих ратей
Слышишь ли, царь Николай?
В блеск восходящего солнца,
Став под окошко тюрьмы,
Желтая рожа японца
Выступит скоро из тьмы.
Тухни, – помойная яма!
Рухни, – российский народ!
Скоро уж маршал Ояма
С музыкой в город войдет.

1906, 1925

Вставай

В черни людского разроя
Встал параличный трамвай;
Многоголового роя
Гул: «Подымайся… Вставай…»
Стекла каменьями бьются:
Клочья кровавых знамен
С площади в улицы вьются, —
В ворохе блеклых времен.
Улица прахами прядет, —
Грохяет сердитым свинцом;
Ворон охрипнувший сядет
Над восковым мертвецом.

1907, 1925

Город

Выпали желтые пятна.
Охнуло, точно в бреду:
Загрохотало невнятно:
Пригород – город… Иду.
Лето… Бензинные всхлипы.
Где-то трамвай тарахтит.
Площади, пыльные липы, —
Пыли пылающих плит, —
Рыщут: не люди, но звери;
Дом, точно каменный ком, —
Смотрится трещиной двери
И чернодырым окном.