– Сомневалась в самоубийстве? Получите, распишитесь. Все, работаем. Чтобы я вас в отделе не видел, пока результатов не будет.

– Товарищ майор, а если мы объединим усилия и вместе с капитаном… – начал Грибов.

– Объединяйте что хотите, главное, чтобы результат был, – не стал возражать Смотров.

И, дождавшись, когда за его подчиненными закроется дверь, полез в окно на бетонный козырек.

– Кажется, мы опоздали! – выдохнула Настя, въезжая с Грибовым на стоянку районного Дома культуры.

У черного входа стояла машина скорой, толпились люди. В группе примерно из двадцати человек Настя заметила главного режиссера Тараканова. На тонких кривых ногах его крупное тело, казалось, еле держалось. Он покачивался из стороны в сторону. Руки его были прижаты к груди. Очки на переносице сидели криво. Если это была не игра, то Тараканов испытывал глубокое душевное потрясение.

Скорая отъехала как раз в тот момент, когда Настя с Грибовым выбрались из машины. Пришлось ей бросаться наперерез и, размахивая удостоверением, требовать остановиться.

– В чем дело? – хмуро глянул на нее водитель. – Я вроде ничего не нарушал.

– Кто главный? – спросила она, рассматривая пожилого пассажира в форме врача.

Тот погрузился в изучение каких-то бумаг, не обращая на Настю никакого внимания. Она прочла на бейдже, что зовут его Николай Петрович, а фамилия его Ломов.

– Николай Петрович, что здесь произошло? – Широко распахнув пассажирскую дверь, Настя строго глянула на меланхоличного доктора скорой.

– Несчастный случай, – отозвался он скупо и глянул на часы.

– Подробнее, если можно. – Она крепко держалась за ручку его двери, намереваясь стоять насмерть. – Кто-то пострадал? Кто там у вас, на носилках?

– На носилках у нас труп, товарищ капитан. Женщина во время репетиции оступилась, упала в оркестровую яму и сломала себе шею. Вот как раз пишу заключение, – нервно тряхнул он папкой с бумагами. – Это несчастный случай. Поверьте, я в этом разбираюсь лучше вас.

– Кто погиб в результате несчастного случая?

– Господи, да что же за день-то сегодня такой! – проворчал он, листая бумаги. – Пострадавшая в результате несчастного случая, то есть погибшая в результате несчастного случая, – Аверкина Нина Семеновна.

– Твою же мать! – вырвалось у Насти.

Доктор неодобрительно засопел. Она извинилась. И полезла в машину, где располагались носилки. Поняв, что она так просто не отстанет, доктор полез за ней следом. Снял темную простыню с тела.

– Вот, полюбуйтесь. – предложил он. – Никаких повреждений на теле или синяков. Сломана шея. Она, со слов очевидцев, словно нырнула со сцены. Шла, шла медленным шагом, проговаривая свою роль. И, не останавливаясь, нырнула вниз. Вот такое неудачное падение.

– Взгляните на ее ноздри, доктор, – предложила Настя, внимательно уже их осмотрев. – Там отек. Или я ошибаюсь?

Доктор наклонился, посмотрел, кивнул.

– Похоже на отек. Но это, вполне возможно, последствия травмы.

– Возможно, – не стала она спорить. – С вами поедет наш сотрудник. Ему необходимо переговорить с вашим патологоанатомом.

– Поучить его работать хотите? – Полные губы доктора противно съежились.

– Грибов, поезжай с ними. И… – Она отвела Валеру подальше от машины скорой. – Пусть возьмут на анализ биоматериал. Созвонись с Синяковым. А еще лучше дай им переговорить. Синяков расскажет, что надо искать. Они в одной лодке, сразу поймут друг друга. А я пойду говорить с коллективом…

Коллектив не думал расходиться. Все стояли на первом этаже неподалеку от двери кабинета главного режиссера. И оживленно о чем-то разговаривали. Среди особенно сильно жестикулирующих Настя разглядела Мишина.

– День добрый, господа артисты! – громко поприветствовала она всех. – Никто не расходится. У меня есть к вам вопросы. Где ваш руководитель?

Все головы одновременно повернулись в сторону приоткрытой двери кабинета главного режиссера.

Настя обошла стороной присутствующих, дернула дверь за ручку.

Тараканов сидел за своим столом, крепко обхватив голову руками. Очки лежали на столе дужками вверх. По лицу Тараканова текли слезы.

– Простите. – Настя демонстративно постучала в открытую дверь. – Николай Филиппович, мы можем поговорить?

Тот кивнул, не поднимая на нее глаз. Потом вялой рукой указал ей на стул. Полез в стол, достал пачку бумажных носовых платков. Громко высморкался в один, вторым вытер лицо.

– Ниночка погибла, – слабым шелестом прозвучал его голос, когда Тараканов сгреб в мусорную корзину комочки носовых платков. – Так нелепо! Так страшно!

Настя принялась задавать ему вопросы по обычной схеме: при каких обстоятельствах случилось падение, сколько времени прошло с начала репетиции, как вела себя погибшая с самого утра и в момент репетиции.

– Она играла сегодня как никогда. Обычно мне приходилось ее подстегивать, а сегодня… Как будто чувствовала, что умрет! – Тараканов суеверно перекрестился и поплевал через левое плечо.

– Кто и где в этот момент находился?

– Все на своих местах.

Николай Филиппович начал с себя, указав, что, как обычно, сидел в пятом ряду, наблюдая за артистами. Артисты на сцене, их было пятеро, каждый на своей позиции.

– Кто находился с ней рядом?

– Никого.

– А кто ближе всех?

– Никого, – последовал тот же ответ. – В этой сцене она была одна на переднем плане. Все остальные… Господи, что теперь будет с премьерой?!

– А Света Лопачева? Она где находилась?

– Я не знаю, – отозвался Тараканов равнодушно. – Вот про кого ничего не знаю, так это про нее. Она вчера ушла из театра в середине рабочего дня. И больше не объявлялась. Еще пару дней прогулов, и я ее уволю.

– Кому была выгодна смерть Нины Аверкиной?

– Светке, – не раздумывая, выпалил главреж. – Она вчера закатила мне тут настоящий скандал, требуя вернуть ее на роль. А я ответил ей, что мне не нужно никаких скандалов. На премьере собирался присутствовать один из очень знаменитых… Господи! Что же теперь будет?!

– Вам надо позвонить родственникам Аверкиной и сообщить о ее гибели, – требовательно произнесла Настя.

Она-то уж точно не станет этого делать.

– Да, да, позвоню немедленно. У меня есть контакты ее мужа.

Из его глаз снова полились слезы. Настя вышла из кабинета. Народ в коридоре терпеливо ее дожидался.

– Где мы с вами можем поговорить? – поинтересовалась она у самого пожилого актера. – Со всеми по очереди. Ваш главреж немного разнервничался, попросить его уступить кабинет не могу. Ведите…

Пожилой актер не растерялся и привел всю толпу в свою гримерку. Их, к слову, было предостаточно в этом Доме культуры. Настя насчитала пять. У гримерки Нины Аверкиной она тут же выставила охрану в лице уборщицы.

– Я потом там все осмотрю, – пообещала она и, глянув на артистов, спросила: – Кто первый?

Шли по очереди, отвечали охотно. Ответы почти не разнились. И не потому, что народ успел договориться. А потому, что ситуация была почти рядовой. Репетиция и репетиция, что необычного?

– Ежедневно так все проходило, – повторял почти каждый.

На ее вопрос, чем сегодняшнее поведение Нины отличалось от предыдущих дней, никто ничего толком не ответил.

– Все было как всегда, – говорили одни.

– Может, чуть громче говорила, – отмечали вторые. – Но это после замечания главрежа.

– Ничего такого я не заметил, – отвечал удрученный происходящим Мишин. – Нина была обычной. Меня сторонилась.

– Почему?

– Наверное, считала, что я в обиде за смену партнерши.

– А вы в обиде?

– Нет. Честно, мне не до этого. У меня жена погибла несколько дней назад. Мне ее тело еще не отдали для погребения.

Жену не похоронил, а на репетиции бегает. И особенно убитым горем не выглядит. И даже не в трауре по погибшей. Яркая цветная рубашка, белые джинсы.

– Если вы думаете, что мне все равно, то ошибаетесь, – безошибочно угадал он ход ее мыслей, отследив Настин взгляд. – Меня Тараканов чуть не на коленях просил продолжить репетиции. Скоро премьера. А лучше актера ему за такой короткий срок не найти. И это не завышенная самооценка. Я хороший актер.