Я не та, кем была прежде. Они сотворили со мной то, что сотворили. Распороли грудь и выдрали сердце. И теперь я не знаю, кто я такая.

Но я вспомню. Обязательно вспомню.

Люди много чего рассказывают про ночь, когда я появилась на свет. Некоторые говорят, что мать скрестила ноги и, несмотря на жестокие схватки, всеми силами старалась не допустить моего рождения. Я, конечно, вылезла наружу — с природой не поспоришь. Но она все равно пыталась, и я не удивлена — ибо хорошо понимаю почему.

Моя мать когда-то была наследницей рода Арамери. Давали бал для мелких дворянчиков. Ну знаете, такие устраивают раз в десять лет, чтобы совсем уж не втаптывать в грязь и поддерживать их чувство собственного достоинства. Отец осмелился пригласить мать на танец. Она снизошла до него. Согласилась. Мне всегда хотелось знать: ну что, что такого отец мог сделать или сказать в ту ночь? Почему она настолько сильно влюбилась, что отказалась от всего — лишь бы остаться с ним? Прямо как в сказке. О-о-очень романтично. В сказках все женятся и живут долго и счастливо. Правда, в сказках обычно ничего не говорится о том, что бывает, если на свадьбу не приходит и сильно обижается самое могущественное в мире семейство.

Однако, что это я… совсем забыла, с чего начала. Итак, кто я такая. Время представиться.

Меня зовут Йейнэ. Точнее, Йейнэ дау ши Киннет таи вер Сомем канна дарре. Значит это, что я дочь Киннет и среди племен народа дарре принадлежу к Сомем. Правда, сейчас на принадлежность к племени мало кто обращает внимание. А вот до Войны богов все было по-другому…

Мне девятнадцать. Кроме того, я энну, предводительница моего народа, точнее, бывшая энну. По обычаям Арамери, каковые они, в свою очередь, унаследовали от народа амн, от которого произошли, я баронесса Йейнэ Дарр.

Прошел месяц со дня смерти матери, и я получила послание — от деда, Декарты Арамери. Он приглашал меня посетить семейное гнездо. От приглашений Арамери отказываться не принято, поэтому я незамедлительно тронулась в путь. Путешествие длилось долго — добрых три месяца ушло на дорогу от Дальнесеверного материка до Сенма, что за морем Раскаяния. Дарр не слишком богат, но я путешествовала со всей приличествующей роскошью: сначала в паланкине, потом на океанском корабле, а затем в карете с кучером. Мне все это было не особо нужно, но так постановил Совет воинов Дарра. Они почему-то надеялись, что элегантность моего прибытия вернет нам благоволение семьи Арамери. Всем известно, что потомки амн падки на роскошь и встречают по одежке.

И вот, нарядная и красивая, я прибыла в пункт назначения. В самый день зимнего солнцестояния. Кучер остановил карету на вершине холма в виду города — вроде как затем, чтобы напоить лошадей, а на самом деле потому что он был из местных, а местным нравится, когда приезжие разевают рты и в изумлении таращатся. Так, благодаря его насмешливому любопытству, моим глазам впервые открылось сердце Ста Тысяч Королевств.

Цветет на Дальнем Севере роза, что ценится превыше всех остальных. Нет, вы не подумайте, что я впала в лирическое отступление. Она называется роза алтарных покровов. Лепестки у нее нежно-жемчужного цвета и едва не сияют, а ближе к земле иногда вырастает второй цветок. А уж если роза алтарных покровов выпускает огромные лепестки, достающие до самой земли, то ей нет цены. Оба бутона раскрываются одновременно, и так плодоносят и глава, и покров, и слава сияет и в вышних, и внизу, под небесами.

И вот передо мной лежал город, который так и назывался — Небо. Он стоял на земле — точнее, на небольшой горе или, скорее, холме-переростке, окруженный высокими стенами, над которыми поднимались уступ за уступом дома — все белоснежные, как лебединый пух. Ибо так приказали Арамери. А над городом парил дворец, тоже носивший имя Небо — и оно принадлежало ему по праву. Меньше он был, но ярче, и по жемчужной белизне его стен бежали тени облаков. Я знала, что дворец стоит на столпе. На немыслимо тонкой колонне, непостижимым образом удерживавшей вес огромного здания. Но с такого расстояния я не могла разглядеть ее. Дворец плыл над городом, будто бы привязанный лишь тонкой духовной нитью, и поражал неземной красотой, от которой останавливалось сердце.

Роза алтарных покровов бесценна, вывести ее стоит огромных трудов. Как известно, все знаменитые семейства, даже у растений, грешат близкородственными связями. А такое скрещивание чревато появлением уродств и отклонений. Когда-то подобное уродство хитроумный садовник счел любопытным. Полезным. Аромат верхнего цветка приятен человеку, но отвратителен насекомым — и потому розы необходимо опылять вручную. А вот нижний, второй цветок высасывает все соки, потребные для роста. Семена удается получить нечасто, и из тех, что попадают в руки садовника, на одну прекрасную в своем совершенстве алтарную розу приходятся десять уродливых растений, которые уничтожают, устыдившись их безобразия.

У врат Неба — верхнего, которое дворец, — меня завернули обратно. Причем не из-за того, чего я боялась больше всего. Похоже, дед просто отсутствовал. Зато он оставил подробные указания на случай моего приезда.

Небо — фамильная резиденция Арамери. А дома делами не занимаются. Так заведено исстари, ибо с официальной точки зрения род Арамери не правит миром. Миром правит Благородное Собрание с любезной помощью ордена Итемпаса. Встречи Собрания проходят в Зале — огромном, впечатляющем высотой здании, естественно, белоснежном, которое стоит прямо у подножия дворца. Оно и правда очень красиво смотрится — и выглядело бы еще внушительнее, если бы его не затенял — во всех смыслах — парящий над ним дворец.

Я вошла и объявила о своем прибытии служащим Зала. Они воззрились на меня в немалом изумлении, хотя и без неприязни. Одного из них — совсем молоденького помощника, насколько я поняла, — отрядили сопровождать меня в главную палату. Там как раз вовсю шло дневное заседание.

Я происходила из благородного, хоть и захудалого рода и потому имела полное право присутствовать на заседаниях Собрания. Но в этом никогда не видели смысла. Сами посудите: нужно долго ехать и тратиться на дорогу. А Дарр — это слишком мелкое, бедное и всеми презираемое владение. Такому не нужно цепляться за свои права. А если прибавить к этому еще и отречение моей матушки от наследства, то наша слава окажется и вовсе незавидной. Дальний Север вообще традиционно считается глухоманью, и только некоторые народы сумели заслужить уважение и право возвышать свой голос в Собрании — деньги тут сыграли не последнюю роль. Так что неудивительно, что мое место в Собрании — не слишком близко к центру, да еще и за колонной — занял посланец от какого-то народа материка Сенм. У них в посольстве намного больше людей, чем отведенных в палате сидений. Помощник тревожно зашептал, что нельзя, ни в коем случае нельзя сгонять с места этого почтенного человека, он же в возрасте и у него коленки болят. Это будет непростительно грубым поступком! Не желает ли госпожа постоять, раз уж так сложились обстоятельства? Госпожа ничего не имела против — долгие часы в неудобной карете давали о себе знать, и я была рада размять ноги.

Вот почему помощник поставил меня с краю. Зато с такого, откуда я прекрасно видела, что происходит и кто что делает. Зал Собрания и впрямь отличала удивительная соразмерность, а белизну мрамора прекрасно оттеняло драгоценное темное дерево, которое, наверное, в лучшие времена доставили из даррских лесов. Три с лишним сотни дворян заседали в удобных креслах, расставленных на полу и на поднимающихся кверху ярусах. Помощники, пажи, писари и прочая обслуга стояли с краю — там, куда отвели и меня. Вся эта армия подавальщиков застыла в готовности вручить нужный документ или умчаться выполнять поручение. А над всеми высился богато украшенный помост, на котором стоял председатель Собрания — он указывал на тех, кто выражал желание высказаться. Судя по доносившимся речам, спорили о праве на воду в какой-то пустыне, причем в жарких дебатах участвовали послы пяти стран. Любопытно, что все говорили строго по очереди, не перебивали, не дерзили, не выказывали заносчивости или высокомерия и воздерживались от оскорблений, как открытых, так и завуалированных. Прения проходили весьма чинно и благообразно, несмотря на толпу слушающих, и каких слушающих — большая часть этих людей не привыкла тушеваться, ибо с подданными своими говорила о чем хотела и когда хотела.