И тут я вспомнила слова вредной библиотечной старухи: «Надо знать, где именно предание искажает истину». Точно. Тайна — на виду, нужно только знать, где искать.

Щель оказалась узкой. Хм, ну хоть где-то пригодилось мое мальчишеское телосложение — я без труда пролезла между полками. И тут же споткнулась и едва не упала. Ибо увидела то, что на самом деле скрывает колонна.

И я услышала голос, который не был голосом, но голос-не-голос спросил:

— Ты любишь меня?

И я сказала:

— Приди и увидишь.

И распахнула объятия. И он подошел и с силой прижал к себе, и я не видела, что в руке у него нож. Но нет, не было ножа — ибо мы не нуждались в подобном. Но нет, нож был, он появился, потом, и когда я подняла глаза и встретила его страшный-страшный взгляд, рот у меня наполнился вкусом крови, ярким и странным.

Но значило ли это, что сначала он овладел мной?..

Я отшатнулась и уперлась спиной в стену, пытаясь продышаться и успокоиться, хотя какое, меня рвал дикий ужас, сейчас как вырвет и я вцеплюсь себе в волосы и отчаянно, пронзительно заору.

То было последнее предупреждение. Да. Я обычно так не туплю, но вы тоже должны понять меня — тут не всякий бы справился…

— Помочь?

Рассудок расползался на части, но я вцепилась в знакомый сварливый голос библиотекарши с отчаянием утопающей. Ну и видок у меня был, наверное, к тому же я опять подпрыгнула и рывком развернулась к ней. Меня пошатывало, рот перекошен, и хорошо, если слюна с губы не капает, руки вытянуты, пальцы скрючены — ну да, я же отбивалась…

Библиотекарша бесстрастно созерцала меня, четко вырисовываясь в щели между стеллажами.

Я заставила себя закрыть рот, опустить руки и выпрямиться — потому что совершенно по-дурацки сидела на корточках. Дрожь не ушла, но меня трясло не сильно — получалось держаться если не с достоинством, то хотя бы с его вымученным подобием.

— Я… мне… нет, — выдавила я. — Н-нет. У меня все хорошо.

Она ничего не сказала, но взгляда не отвела. Я хотела было попросить ее уйти, но мои глаза непроизвольно сами нашли вещь, вызвавшую столь странную и бурную реакцию.

С задней стенки шкафа на меня смотрел Блистательный Повелитель Порядка. В смысле, не он сам, а его изображение — резьба в амнийском стиле, золотые чеканные пластины по барельефу из белого мрамора. И все же — неведомый художник изобразил Итемпаса очень живо, словно тот стоял у него перед глазами. На барельефе Блистательный был запечатлен в элегантной, но воинственной позе. Широкоплечий, мускулистый, ладони лежат на рукояти длинного прямого меча. Глаза горят ярким светом, взгляд суровый и вопрошающий. Лицо — строгое и совершенное. Конечно, я видела много портретов Итемпаса в жреческих книгах, но таких мне не встречалось. На тех рисунках Блистательный выглядел стройнее, с тонкими чертами лица — как амниец. И они всегда изображали его улыбающимся. А не холодным и суровым, как здесь.

Я оперлась ладонями о стенку — надо же как-то выпрямиться уже, в конце концов, — и нащупала еще одну мраморную пластину. И развернулась, чтобы посмотреть.

Ох. Но теперь меня сложно было удивить и испугать. Я почти не изумилась тому, что увидела: обсидиановый барельеф с россыпью крошечных, сверкающих, как звездочки, брильянтов. Гибкая, чувственная фигура. Руки разведены — и почти скрыты плащом волос, развевающихся на неведомом ветру. Волос — и знакомого темного ореола. Я не могла видеть ликующее — или искаженное яростью? страхом? — запрокинутое лицо. Только широко раскрытый рот, из которого вырывался яростный вой. Но это лицо было мне знакомо.

Правда… Я недоуменно нахмурилась, протянула руку и нерешительно дотронулась до чего-то странного — то ли складки ткани, то ли выпуклой женской груди.

— Итемпас вынудил его принять постоянный облик, — очень тихо произнесла старуха за моей спиной. — Но, будучи еще не скованным, он мог принять любое обличье — равно прекрасное или пугающее.

Очень хорошо сказано. Прямо в точку.

Но справа от меня висел другой барельеф. Я его уже заметила — краем глаза. Вообще-то, я его увидела сразу — как только пролезла в щель между стеллажами. Но избегала смотреть в ту сторону — не из каких-то рациональных соображений, нет, меня заставляли отводить глаза смутные, зародившиеся в жутких глубинах души подозрения.

Но сейчас я заставила себя повернуться лицом к третьей мраморной плите. Старуха молча наблюдала за мной.

В сравнении с братьями Энефа выглядела не слишком эффектно. Никаких резких движений, очень сдержанная поза. Сероватый барельеф показывал ее в профиль. Простое прямое платье, опущенное лицо. Тайные красоты облика богини открывались лишь внимательному взгляду. В руке она держала крохотный шарик — всякий, кто видел планетарий Сиэя, сразу бы догадался, что это. И теперь я поняла, почему Сиэй так дорожил своей коллекцией. При ближайшем рассмотрении оказалось, что она вовсе не спокойно сидит, а готовится распрямиться и действовать. А взгляд, несмотря на то что лицо опущено, направлен вверх. Богиня искоса поглядывала на зрителя. И что-то в ее взгляде было такое… нет, не желание соблазнить. Она была слишком честной и скромной для этого. И не настороженность. Она смотрела… оценивающе. Да. Она смотрела на меня и сквозь меня, словно бы взвешивая и сопоставляя все, что увидела.

Я протянула дрожащую руку и дотронулась до ее лица. Покруглее, чем мое. И красивее. Но черты — те же, что я ежедневно видела в зеркале. Волосы длиннее, но такие же кудрявые. Художник подобрал для ее зрачков бледный нефрит. Еще бы кожа была посмуглее, а не мраморно-белая… Я судорожно сглотнула слюну, и меня затрясло с ног до головы.

— Мы… не хотели тебе говорить это сразу, — сказала старуха.

Она стояла прямо за моей спиной, хотя протиснуться в щель не смогла бы — пухловата для таких узких проходов. И не протиснулась бы — если бы была человеком.

— Но так вышло, что ты очутилась в библиотеке. Думаю, я бы сумела тебя отвлечь, отвести к другим шкафам, но… — И я скорее услышала, чем увидела, как она пожала плечами. — Ты бы рано или поздно обо всем узнала.

Я сползла на пол, спиной к барельефу с Итемпасом, словно ища у него защиты. Меня знобило, мысли с визгом скакали в голове, беспорядочно отталкиваясь от стенок черепа. Я сообразила, что к чему, в отношении третьего барельефа, и это исчерпало мои мыслительные возможности. Мозг отказался работать дальше.

Так вот оно какое, настоящее безумие, пронеслось у меня в голове.

— Вы меня убьете? — шепотом спросила я старуху.

У нее на лбу не было сигилы. И как я сразу не заметила — видимо, потому что чистый лоб пока оставался привычнее, чем лоб с отметиной. А ведь должна была обратить внимание. В том сне она приняла другой облик, но теперь я знала, с кем имею дело. Курруэ Мудрая. Предводительница Энефадэ.

— С чего бы мне поступать так? Мы столько усилий потратили на тебя, зачем нам убивать собственное создание.

На плечо опустилась рука, я вздрогнула.

— Но ты нам нужна в здравом уме и твердой памяти.

И я совсем не удивилась, когда вокруг меня сомкнулась тьма. Я не стала сопротивляться и с благодарностью провалилась в нее.

В некотором царстве, в некотором государстве…

Некогда на свете жила…

В начале времен…

Все. Хватит. Возьми себя в руки, в конце концов.

Некогда жила на свете одна маленькая девочка, и было у нее два брата. Оба брата были старше ее, Первый — темный и дикий, но очень славный, хотя временами он вел себя очень грубо! А Второй брат сиял светом всех солнц вселенной, и был он строгим и честным. Оба были много-много старше сестры и очень близки, хотя в прошлом дрались и сражались не на жизнь, а на смерть. Девочка часто спрашивала из-за чего, но Второй брат только отмахивался.