— Вот так! Теперь держи свои грязные пальцы подальше от лица. Что ты думаешь о том, что говорит медведь? Вдруг у него просто разыгралось воображение? В таком месте кошмары могут посетить любого, хоть медведя, хоть лорса,— Она посмотрела на широкую поверхность воды перед ними. Даже сейчас, под яркими лучами восходящего солнца, молчаливые обломки прошлого не являли приятного для глаз зрелища.
— Он вовсе не придумал эту тварь,— пробормотал священник, пытаясь не обращать внимания на грязную, но очаровательную мордашку, оказавшуюся совсем рядом с его лицом,— Тут кто-то есть… может быть, много таких тварей. Я не могу разобраться с их мыслями, но чувствую их ауру, понимаешь? Мы должны быть осторожны, очень осторожны!
«И удачливы, чертовски удачливы!» — добавил он про себя.
День тянулся бесконечно, как и предыдущий. Солнце достигло зенита и начало медленно опускаться к горизонту. Кроме гула насекомых, ни один звук не нарушал тишины лагуны; даже птицы не носились больше над развалинами, и ни облачка не было видно в голубом небе.
Лучар наконец уснула, как и оба их четвероногих спутника. Иеро, прослушивая все доступные ему ментальные каналы, не мог обнаружить ни следа разумной мысли. Однако тяжелое гнетущее предчувствие не покидало его. Священнику казалось, что за маской сонного покоя скрывается какая-то лихорадочная деятельность, недоступная его чувствам.
Наконец томительный день завершился. Свет позднего вечера еще позволял различать руины вокруг; нигде никакого движения, ни нового звука, кроме ставших привычными воплей лягушек и жужжания москитов. Люди заканчивали погрузку плота, лорс и медведь уже перебрались на борт, когда внезапно все четверо замерли; гнетущая тишина вновь опустилась на воды лагуны.
Затем с востока, оттуда, куда лежал их путь, долетел странный вопль, ошеломивший их предыдущим вечером.
Аоуу, аоуу, аааооууу! — тоскливо рыдал призрак болот. Трижды раздался этот заунывный стон, потом снова наступила тишина. Медленно, одна за другой, как будто просыпаясь от тяжелого сна, заквакали лягушки. Четверо чуждых этому миру созданий неподвижно стояли в надвигающихся сумерках, каждый наедине со своими мыслями и своим ужасом.
— Ненавижу это место! — внезапно вскричала Лучар,— Этот город страшнее смерти! Я больше не выдержу! — Она разразилась слезами, судорожно всхлипывая и пряча лицо в ладонях.
Иеро придвинулся к девушке и отвел ее руки; мокрое заплаканное лицо поднялось к нему с невысказанным вопросом в огромных глазах. Он наклонился и вдруг ощутил трепет ее губ, непокорных, свежих и душистых, как лесной мед. Сильные молодые руки обняли его шею, и, когда поцелуй наконец прервался, она спрятала лицо на его груди. Он гладил ее плечи, ничего не говоря, вдыхая аромат ее волос, и бесконечная нежность рождалась в его душе.
— Зачем… зачем ты сделал это? — раздался едва слышный шепот девушки,— Как подарок испуганному ребенку…
— Конечно, конечно,— весело согласился Иеро.— Я раздаю такие подарки всем жутким тварям, которых встречаю по пути. Правда, иногда это бывает довольно неприятно, но зато я надеюсь заслужить их любовь.
Лучар подняла голову, сильно подозревая, что он насмехается над ней, но то, что она прочла в его глазах, не было шуткой. Они помолчали несколько мгновений.
— Я люблю тебя, Иеро,— прошептала девушка.
— Я тоже люблю тебя, малышка,— ответил он.— Не уверен, что это удачная мысль, но что поделаешь!.. Мужчина страдает от одиночества, женщина может сделать его жизнь садом Эдема, и это было бы прекрасно, если бы… если бы я был свободен. Но я должен выполнить свою задачу, ибо от этого зависит жизнь многих людей, жизнь последней человеческой цивилизации на планете. Это важно, девочка, это очень важно… И любовь нужна мне сейчас не больше, чем третье ухо на затылке.— Он улыбнулся, глядя в ее сердитое лицо, и обнял девушку еще крепче.— Но я не могу справиться с собой, и потому мы будем вместе, отныне и навсегда, в радости и в горе, в смерти и в жизни. Клянусь в том Господом Всемогущим!
Она приникла к нему, словно боялась выпустить из своих объятий в жестокий и злобный мир, который окружал их. Они стояли, забыв про время, голод и усталость, про своих врагов и друзей; стояли, пока неощутимый ментальный голос с некоторым оттенком сарказма не сообщил:
«Когда люди проявляют нежные чувства, это выглядит просто очаровательно. Но мы находимся в слишком опасном месте, чтобы тратить время на такие развлечения. Это я чувствую с полной определенностью».
Будто ведро холодной воды обрушилось на них. Отпрянув друг от друга, оба подняли свои шесты и оттолкнули плот от берега. Демонстративно не обращая внимания на Горма, сидевшего посредине плота рядом с Клоцем, люди вели неуклюжее судно в темноту. Медведь поглядывал на них, поворачивая налево и направо мохнатую голову, и священник был готов поклясться, что его глаза лукаво щурились.
Опять полная тяжкого труда ночь лежала перед ними. Снова и снова подымались шесты, плот плыл через заброшенный город, по его площадям, улицам и скверам, придавленным неизмеримым грузом воды, грязи и тысячелетий. Молчаливые черные руины смотрели на них из прошлого тысячами глаз погибших, сгоревших, раздавленных людей. Безмолвные развалины, последние свидетели былого рая…
Первые лучи солнца были как чудо. Сигнал, что они наконец могут посмотреть друг на друга в ясном свете наступающего дня.
— Любимая,— сказал священник нежно,— если я выгляжу хотя бы наполовину таким же грязным и усталым, как ты, то здешние края не видели более мерзкого создания.
— Ты выглядишь много хуже,— был ответ.— Может быть, я никогда больше не поцелую тебя. По крайней мере до тех пор, пока не смогу как следует отскоблить ножом.— Ее утомленный голос был полон любви и ласки.
— Посмотри на этого проклятого лорса,— проворчал Иеро, меняя объект насмешек,— посмотри, как он сладко спит! Ничего, через день-другой мы достигнем берега, и он будет у меня скакать, прыгать и бежать галопом с самой тяжелой ношей, которую я смогу взвалить на его костлявую спину!
Клоц действительно спал, подобрав под себя длинные ноги; его уши слегка подрагивали. Рядом с ним, свернувшись в мохнатый клубок, дремал медведь.
— Вот как они охраняют друзей! Просто удивительно, что до сих пор нас никто не съел с такими стражами!
— Я так устала, Иеро, что согласна даже на это. Пусть меня съедят, только побыстрее… Кстати, ты знаешь, где мы сейчас находимся?
Плот медленно плыл по длинной водной магистрали, которая была когда-то городским бульваром или проспектом. Развалины зданий по обеим ее сторонам еще возносились вверх на десятки футов, и большая часть солнечного света не достигала воды, плещущей у их подножий. В результате здесь почти не росли водоросли, и плот беспрепятственно двигался в глубокой воде.
Путешественники видели свет далеко впереди и позади, но с двух сторон их окружали мрачные, тесно прижатые друг к другу руины гигантских зданий. В этих каменных утесах встречались выступы и бреши, затененные ниши и пещеры, наслоения кирпича, бетона и ржавых железных балок; казалось, что плот движется по дну огромного каньона.
Внезапно взгляд священника застыл на одной точке; он увидел нечто, вызвавшее у него холодную дрожь.
«Лучар! — Она вздрогнула от его резкого ментального окрика,— Не говори ни слова! Не двигайся! Взгляни направо… на воду за большой дырой в том здании! Видишь?»
Света было уже достаточно, чтобы разглядеть разрушенную временем башню огромного небоскреба и широкую брешь в ней. Через эту щель вода вливалась в обширный бассейн, образованный стенами здания и достигавший сотни ярдов в поперечнике.
Посередине бассейна, напротив бреши — выхода на водную «улицу», торчало из воды что-то высокое и тонкое. Сначала Иеро решил, что это архитектурная деталь, возможно — шпиль затонувшего здания, но, по мере движения плота, его глазам открылся гигантский красноватый лист, пронизанный веерообразно расходящимися жилами. Это был колоссальный плавник, хозяин которого подстерегал добычу, затаившись под поверхностью воды. Размеры этого существа поражали воображение!
