Однажды Клу Маданес высказала такое признание: «Каждый психотерапевт — детектив, а достигнутые им благоприятные результаты лечения — плод успешно проведенного расследования». И когда знакомишься с клиническими случаями, представляющими работу самой Клу Маданес, то поражаешься той безошибочности, с которой она нащупывает основной источник претерпеваемого семьей напряжения. Точность попадания в цель тем более поразительна, что данный «источник», как правило, скрывается не сразу за поверхностью фактов, куда легко проникает отсвет сознания, а где-то в бездонных глубинах семейного бессознательного. Дверь туда — под замком, и даже ключ, случается, потерян. Но у Клу Маданес всегда находится ключик, изготовленный по индивидуальному заказу, который требуется как раз этой конкретной семье.

Ее дар искрится юмором и, помимо непременных и всеобязательных понимания и сочувствия к клиенту, излучает еще и редкостную веру в обычную человеческую доброжелательность и любовь. Местообитанием этих чувств, по убеждению Маданес, и является семья. Первое, что она стремится пробудить и поддержать в своих клиентах, это столь необходимые каждому надежда, терпимость, способность прощать и детское ожидание чуда. Хотя ее рабочий почерк выглядит порой по-мужски жестковатым и техничным, у терапии Клу Маданес — женское лицо.

В книге подробно излагается теория стратегической семейной терапии, а также содержится обширный иллюстративный материал. Некоторые клинические истории представлены в виде полной стенографической записи сессий. Таким образом, у читателя есть возможность шаг за шагом проследить напряженную драматургию психотерапевтического действия — от так называемого «переформулирования» проблемы и пунктуальной разработки стратегии терапевтического вмешательства, где каждый шаг наполнен особой смысловой выразительностью, до happy end’а в самом конце — запрограммированного прозрения, остроумно срежиссированного терапевтом, которое настигает клиента как бы «невесть откуда».

Книга предназначена прежде всего семейным терапевтам, психологам и другим специалистам, профессиональные интересы которых связаны с проблематикой семьи, а также супружеских и детско-родительских отношений. Но поскольку дело касается семьи — такой школы, в которой проходит обучение буквально каждый — с дней младенчества и до поздней зрелости, — то данная книга может представить интерес и для обычного читателя, как бы ни была далека его профессия от указанной области.

Поскольку книга переведена на русский язык, хотелось бы остановиться еще на одном вопросе. Если читатель принадлежит к нашему терапевтическому сообществу, то он уже наверняка примеривается к описанным «техникам», собираясь испробовать их в своей работе, тем более, что автор необычайно щедр и не делает тайны из того, как он совершает свои терапевтические чудеса. Между тем, и сама Клу Маданес не раз предупреждала, что хотя ее техники выглядят простыми, эта простота обманчива: от тех, кто собирается брать их на вооружение, они требуют не только высокой профессиональной сноровки, но также душевной зрелости. Иначе даже самый творческий метод может привести совсем не к тем результатам, на которые исходно был рассчитан.

Клу адресует свое предостережение коллегам-соотечественникам, заботясь о клиентах, жизнь которых протекает в условиях американской культуры. Насколько же весомее и категоричнее оно становится, когда та или иная психотерапевтическая система переносится на другую культурную почву, более того, в другое историческое время!

Единицей анализа в стратегической семейной терапии является семья как целостность, обладающая своим особым разумом, а человек рассматривается лишь как элемент системы, полностью определяемый закономерностями ее функционирования; следуя логике подхода, нет необходимости в том, чтобы сообщать и тем более объяснять членам семьи, чем продиктованы «интервенции» терапевта. Достаточно, чтобы они начали взаимодействовать друг с другом так, как предписывает терапевт, и в конце концов семья окажется перед лицом реальных изменений, к которым с самого начала ее так искусно направляли.

Преклоняясь перед мастерством Клу Маданес, все же не могу себе представить, что решилась бы заставить своих клиентов что-то делать, не объяснив им, ради чего. В России за последние пятнадцать лет (прошедших с момента выхода этой книги в Америке) случилось столько же неожиданного, сколько ожидаемого или обещанного — не произошло. Для нас, людей, именовавшихся советскими, этот период стал временем крутой «перекройки» жизненного уклада, ломки взглядов и трансформации ценностей, когда-то составлявших нашу общность, и одновременно — временем приобретения полновесного, психологически насыщенного опыта. Поэтому не всегда и не каждому из российских клиентов позволительно сказать, не изведав при этом чувства взаимного унижения: «Придя домой, проделайте то-то и то-то, включая всех членов семьи, и повторяйте эти действия ежедневно на протяжении всей грядущей недели», — даже не вдаваясь в объяснения, каков смысл терапевтической инструкции, и не особенно задумываясь, к какому началу в человеческой личности она обращена. Нами столько манипулировали, что даже намек на манипуляцию нередко воспринимается как знак самого ее присутствия.

Но если вы берете в руки эту книгу не с намерением немедленно и запросто «утилизировать» почерпнутые из нее практические знания, а просто — с чувством интереса к личности известного мастера психотерапии, женщине-терапевту, работе ее самобытной мысли, с желанием окунуться в ее уникальный профессиональный опыт, как бы услышать ее голос со всеми его неповторимыми интонациями, уловить ее улыбку, то книга, которую вы держите сейчас в руках, наверняка станет для вас подарком.

Т.В. Снегирева

Сегодня от терапевтов зачастую ждут, что они разрешат проблемы тех самых разных людей, которые заглядывают в их кабинет. Вне зависимости от того, работает ли клиницист как частный практик или трудится в общественных службах, от него ждут, что он станет работать с детьми, подростками и взрослыми, будет иметь дело с общесемейными проблемами, супружескими критическими ситуациями и крайними формами симптоматического поведения. Психотики, люди, склонные к жестокому обращению с другими, пациенты, злоупотребляющие алкоголем и наркотиками, юные делинквенты стали частью повседневной работы самого обычного, среднего терапевта. Университетское обучение не обеспечивает адекватной подготовки к подобному банкету психопатологии. В университетах можно приобрести удостоверения и составить некоторое представление о модной терапии, ориентация на которую господствует на специальных факультетах. Но теоретическому подходу и широкому диапазону терапевтических методов, без которых невозможна профессиональная работа с указанным выше разнообразием проблем, вряд ли можно обучиться в университете. Данная книга предлагает практикующему терапевту описание методов терапевтического вмешательства, а также теоретический взгляд на семейную организацию, благодаря которому проблемы клиентов приобретают новый смысл; теоретические размышления сопровождаются примерами, иллюстрирующими, как и что в конкретных случаях необходимо делать.

Клиницисты и теоретики всегда испытывали немалые затруднения, описывая тот социальный контекст, который сопровождает жизнь людей, переживающих разного рода психологические проблемы. Несколько лет назад я участвовал в исследовательском проекте Грегори Бейтсона. Мы пытались описывать людей под углом зрения их отношений с другими, особое внимание уделяя пациентам, у которых наблюдались те или иные симптомы. Бейтсон предполагал, что коммуникации между человеческими существами могут быть представлены в терминах коммуникативных уровней, полагая, что данные уровни находятся в отношениях парадоксальных противоречий. Человек в Древней Греции мог сказать: «Я лгу», — и при этом проявить правдивость, если он и в самом деле был лгуном (согласно Эпименидису). Человек мог улыбаться, улыбаться и, улыбаясь, убить другого (что и довелось наблюдать Гамлету). Изучение того, каким образом в игре, терапии и разного рода ритуалах в рамках одних сообщений противоречиво создаются другие, потребовало от проекта Бейтсона около десяти лет. Чтобы иметь возможность описать эти двойственные, парадоксально противоречивые сообщения, был изобретен специальный термин «двойная связь» (double bind). В 1962 году, когда проект пришел к завершению, мы успешно перешли от описания психических отклонений и других симптомов в качестве индивидуальных феноменов к описанию их как коммуникативного поведения между людьми. Однако организационный контекст, в котором происходила подобная коммуникация, большей частью оставался не доступным для анализа. Например, мать говорит своему ребенку: «Я хочу, чтобы ты спонтанно поступал так, как я тебе говорю». Ребенок прореагирует специфически в ответ на такую специфическую последовательность посланий. Почему же, описывая такую мать, чьи коммуникации столь противоречивы, мы рассуждаем лишь о собственной ее природе или о том, что она вынуждена определенным образом реагировать на ребенка, который не совсем обычно строит свои связи с другими, и что у нее просто нет иного выхода? В подобных случаях вне зависимости от того, что именно описывается — проблема ребенка или симптоматика супружеской пары, — недостающим звеном всегда остается более широкий социальный контекст, к которому адаптировались члены семьи, а также осмысление данного контекста.