— В последний свой приезд как он себя вел? О чем говорил?

— Как обычно шутил и просил меня перебраться через горы, на юг. Говорил, этот город и водопад убивают меня. Я слишком ими заворожен. Это правда, отрицать не буду. Марцин обещал помочь с деньгами, купить мне комнаты, но я отказался. Сказал, не хочу уезжать.

— Как он отреагировал?

— Как обычно — мы поссорились, он ушел, и больше живым я его не видел.

— На следующее утро вы его нашли?

— Нет. Я отправился к водопаду через день после ухода брата и…

Он махнул рукой и плеснул себе остатки вина.

— Получается, еще целый день он был где-то в городе, — сказал я, глядя, как Нэлс берется за табачную трубку. — У вас есть предположения, чем он мог заниматься и с кем говорить?

Это был именно тот день, когда, по словам хозяйки постоялого двора, страж вел себя странно. Соответственно все его поступки могли иметь ключевое значение для того, чтобы мы докопались до истины.

— Он говорил с госпожой Лиони. — Художник поднес зажженную лучину к трубке, и я увидел, что у пламени бледно-голубой цвет.

Львенок это тоже заметил и подался вперед. Нэлс, которому, в отличие от нас, было ровным счетом все равно, какой огонь пляшет на его табаке, глубоко затянулся и, словно дракон, выпустил из носа сизый дым.

— Госпожа Лиони — поклонница моего таланта. Я часто пишу для нее картины, не только водопад. Мы с ней полгода уже как добрые друзья, она часто приходит сюда. Сейчас я пишу по ее заказу вот это.

Он указал на бело-синюю мазню, но ни я, ни Вильгельм даже не стали спрашивать, что на картине изображено.

— Госпожа Лиони сама вам рассказала о встрече? — поинтересовался я.

— Ее дочь приходила утром, чтобы высказать мне свои соболезнования и узнать, как продвигается работа. Они встретили Марцина тем вечером, когда мы поругались. А затем, на следующий день — на рынке, в молочных рядах.

— Где мы можем найти этих женщин?

— На Садовой. Это недалеко отсюда, если двигаться в сторону Мельничной улицы. Ее дом возле аптеки «У аиста».

Мы проговорили с ним еще полчаса, но ничего путного больше не узнали. Когда, распрощавшись первым, я вышел в коридор, то увидел, что дверь мастерской приоткрыта, и там бродит Пугало, с тоскливым видом изучая стоящие на мольбертах картины. Как видно, не только мне было не по вкусу творчество мастера Нэлса. Лишь дама Лиони отчего-то возлюбила этого художника.

Вместе с Пугалом мы спустились по лестнице и дождались задержавшегося Львенка. Из-за короткого дня смеркалось быстро, солнце уже почти уползло за заснеженные горы, и людей на улицах стало меньше, зато патрулей ночной стражи — больше. Чем мне нравится Дерфельд, так это своей безопасностью. В некоторых районах спокойно можно ходить ночью и не бояться, что тебя обдерут, словно липку.

— Ну и как тебе? — спросил я у Вильгельма.

— Бездарность. Я такую картину не повесил бы даже в сарае, — озвучил он мои собственные мысли. — Видел пламя?

— Разумеется. Постоянный голубой оттенок говорит о том, что нечисть была в доме. Если страж, действительно, оказался одержимым, то это осталось от него. Подобный эффект длится до недели, иногда двух. Я не удивлен, что он спер солонку, но лучше бы у него был амулет.

— Он не мог быть одержимым, Людвиг, — не согласился Львенок. — Иначе бы на следующее утро его не встревожило прокисшее молоко в кружке, и он бы не побежал к молочным рядам. Кстати говоря, по словам продавца, с товаром все дни, кроме сегодняшнего, проблем не было.

Я кивнул, соглашаясь с его словами. Пугало, словно отражение, повторило мое движение.

— Надо навестить поклонницу искусств. Отсюда недалеко, — сказал Вильгельм.

— Нет, — не согласился я. — Первым делом — ведьма. Она должна знать обо всем этом гораздо больше, чем любительница живописи. К тому же я хочу опередить инквизитора.

— Колдунья подождет еще один час? Мы весь день на ногах, даже не позавтракали. Если честно, я страшно хочу жрать.

Мой живот трезвонил о том же, так что я дал себя уговорить. Львенок завел меня в приличное заведение, находящееся в сухом погребе в нескольких шагах от рынка. Мы заказали еду, с сожалением отказавшись от пива. Несмотря на наличие амулетов, не желали рисковать. Даже малейшие порции алкоголя ослабляют духовную защиту, и ворота для нечисти оказываются приглашающе распахнуты. Так что, если в этой истории замешан бес, самое время позаботиться о собственной безопасности.

Внимание Пугала привлекла огромная бочка нарарского хереса, встроенная прямо в барную стойку. Она была пузатой и такой дородной, что, казалось, занимает большую часть помещения. Путало пару раз прошлось вдоль покатого бока, о чем-то размышляя. Затем вытащило серп и накорябало на бочке слово из трех огромных букв. Надо заметить, вполне материальное слово.

— Озорной тип, — без всяких эмоций оценил Львенок. Хозяин заведения, как раз шедший от нас с заказом, увидел надпись, и его едва удар не хватил. Сейчас мы были его единственными клиентами, так что, кроме нас, написать это было некому, но он прекрасно помнил, что когда шел к нам, буквы отсутствовали, а никто из нас из-за стола не вставал.

Минуту мужчина тупо смотрел на буквы, надеясь, что они исчезнут, как армии хагжитские, смытые морем, защитившим народ пророка Моисея, но чудо не спешило прийти в эту обитель. Он бросил на нас косой взгляд и, бормоча, ушел на кухню.

— Убери это, — сказал я Пугалу. — Быстро.

Оно, довольное произведенным эффектом, не возражало, провело по надписи рукой, возвращая боку бочки его первоначальный вид, а затем уперлось на улицу.

— Пошло расписывать стены и заборы? — спросил у меня Львенок.

Я хмыкнул, что он расценил, как подтверждение своей теории. Через какое-то время принесли еду, и отвернувшийся от нас хозяин подвальчика снова увидел свою бочку.

Надо сказать, что эффект был даже почище прежнего. Бедняга превратился в соляной столб, словно грешник из проклятого богом города Садодда. Наконец, дар речи вернулся к нему, и он осторожно поинтересовался у нас, занятых поглощением баранины с тушеными овощами:

— Скажите, а что вы видите вон там?

— Бочку, — невозмутимо ответил Львенок, набив рот едой.

— А на бочке?

— Ничего.

— Ничего, — эхом повторил мужчина и уполз обратно на кухню.

— Оно вполне способно сводить людей с ума. Можешь взять это на вооружение, — подарил мне идею Вильгельм.

— Вот уж дудки. — Я торопился нанести визит ведьме и очистил тарелку гораздо быстрее товарища.

В подвальчик спустилась девушка в теплом кроличьем полушубке, пушистой шапке и очаровательных рукавицах. Не спрашивая разрешения, она бухнулась на свободный стул, сказав нам:

— Привет, мальчики. Как настроение?

Львенка вечно находят его девицы. Мне это, разумеется, до большой луны, но всегда забавно наблюдать за его озадаченной физиономией и тем, как он пытается вспомнить ее имя, где они встречались, и не собирается ли она запустить в него чем-нибудь тяжелым.

Сейчас, судя по отразившемуся на лице Вильгельма тяжелому мыслительному процессу, он в упор не помнил бесцеремонную незнакомку, но улыбался радостно и счастливо. Девчонка была прехорошенькой. Судя по всему, откуда-то с юга. Быть может, Дискульте или Литавия. Кареглазая, с пушистыми ресницами и очаровательным овалом лица. Ее черные волосы были кудрявыми, и локоны так и лезли из-под пушистой шапки.

— Э-э-э… — протянул Львенок.

— Побереги свое красноречие, страж, — сказала она. — Мы не знакомы.

— Тогда самое время представиться.

Девушка посмотрела на меня, ухмыльнулась и положила на стол серебряный жетон с надписью «Lex ргіогіа».

— Будь я проклят! — выругался Вильгельм.

— Вы, стражи, столь предсказуемы, — с сожалением произнесла девица. — Стоит только вам узнать, что человек из Ордена, и вы тут же встаете на дыбы. Расслабьтесь, мальчики. Я не собираюсь устраивать вам неприятности.

— Устраивать неприятности обычная ваша работа, — холодно ответил я ей.