Но я легко ушел и от них, просто провалив корпус назад, и, когда вторая рука вернулась к корпусу, атаковал сам — шагнул вперед и ударил простым уличным ударом — распрямленной ногой в живот.

И тут же рухнул на землю, ослепленный дикой болью в стопе и в колене!

Я будто бы разбежался с холма и с разгона ударил не хрупкую девушку в футуристичной броне, а недвижимую скалу!

Что-то отчетливо хрустнуло — то ли у меня в ноге, то ли у Юли в броне, то ли и там и там, и меня отшвырнуло назад, будто бы дернули за шиворот!

Я упал на спину, перекатился, попытался вскочить на ноги, но ногу снова прострелило болью и я рухнул на колено, сжимая зубы и зажмурившись.

Додумался, мать мою! Мои удары сейчас в два раза быстрее, а, значит, и в два раза сильнее для нее! А значит, и для меня — тоже! И мой организм просто не рассчитан на такие нагрузки, вот я и получил ответку от юлиной брони, в этом замедлении реагирующей на подобные воздействия с двукратным опозданием!

Да, ее тоже отбросило назад, и очень мощно отбросило, словно грузовиком сшибло, но она уже успела перевернуться в воздухе и затормозить ногами и одной рукой по траве, пропахав три глубокие взрыхленные борозды!

Нет, так я ничего не добьюсь. Только переломаю себе руки и ноги об нее, как пить дать переломаю! Я не рукопашник, я не умею дозировать силу и скорость ударов, я лучник!

И на мое счастье отбросило меня как раз туда, куда надо. Туда, где лежали мои лук и стрелы.

Я зажмурился и куснул губу изнутри так сильно, как только смог, чтобы кровь выступила, чтобы новый выплеск адреналина напитал меня, позволив не несколько секунд противостоять боли, заглушить ее, забыть о ней, сделать ее чем-то неважным, чем-то, что не способно помешать мне!

А потом я вскочил с земли, одной рукой поднимая лук, а второй — дергая за торчащий конец куска ткани, в который был завернут пук стрел.

Тихо шелестя, ткань размоталась, десяток стрел взлетел в воздух и повис передо мной беспорядочным частоколом. Отброшенная материя медленно планировала на землю, комкаясь в падении, стрелы плавно вращались вокруг своих осей…

Я выдохнул и присоединил к материальным стрелам одну прановую. Даже не выстрелил ее, а просто повесил в воздухе рядом с остальными. Повесил лишь только для того, чтобы она тут же взорвалась, сформировав вокруг себя уже не купол, но сферу замедленного времени, в котором, как в прозрачной ювелирной смоле, повисли карбоновые стрелы. Не обращая внимания на боль в ноге, я отшагнул чуть в сторону, чтобы пузырь не перекрывал мне линию огня…

А потом я поднял лук и стал по одной выдергивать стрелы из временного плена, накладывать на тетиву и стрелять, рывком натягивая тетиву и вскидывая лук. Я видел, как они помахивают хвостовиками, улетая прочь, я чувствовал вибрацию плеч после каждого выстрела, она проходила сквозь меня, отдававась даже в пятках, и прана внутри меня дрожала в резонансе с ней, кратковременными толчками изливаясь в наконечники.

Одна секунда — одна стрела.

Я мог стрелять и быстрее, но этого мог не выдержать лук. Я мог стрелять с любой скоростью, с какой бы только ни захотел. Я мог выпустить все стрелы разом, и повесить их в пространстве одну рядом с другой, и лишь после этого отправить их в полет одним мощным единым шквалом.

Здесь и сейчас — я и есть само время.

Пока стрела касалась моих пальцев, она оставалась со мной одним целым, но, едва только я отпускал тетиву, едва только хвостовик срывался с нее, и карбоновая стрела, в которой не было вложено ни единого грана праны, влипала в замедленное вокруг меня время, и разве что не повисала в воздухе настоящей недвижимостью. Она летела в сторону бегущей на меня Юли так медленно, что, казалось, бывшая подруга легко увернется от нее.

Поэтому после каждой выпущенной стрелы я менял стойку, чтобы они все не летели друг за другом. Выстрелил — присел. Выстрелил — опустился на колено. Выстрелил — сместился чуть вбок. И так, пока импровизированный временной колчан не опустел.

А когда он опустел, я опустил лук и медленно и глубоко вдохнул, представляя, как этим вдохом втягиваю обратно всю ту прану, что выпустил наружу, освобождая от нее окружающее пространство и запирая ее обратно в своем теле! По мере того, как мой пранозапас восполнялся, время вокруг медленно приходило в норму и возвращалось к своему обычному течению.

А я не отрывал взгляда от своих стрел.

Юля действительно умудрилась увернуться от первой стрелы, но для этого ей пришлось прямо на ходу изворачиваться, и в итоге она потеряла равновесие и полетела на землю, неловко раскорячившись.

И шквал оставшихся стрел настиг ее прям в падении.

Сколько-то отскочили от шлема, который Юля успела максимально наклонить, чтобы принять удар на наклонные плоскости, но основная масса достигла цели. Две или три стрелы отскочили от бронированных элементов, но две попали в сочленения между ними. Одна — в щиколотку, вторая — куда-то в район ключицы.

Инерция протащила Юля по земле, безжалостно ломая древки стрел и разворачивая раны еще больше. По зеленой траве протянулась полоса крови, ярко-красная на ярко-зеленом.

Юля еще не поняла, что произошло — стрелы с гладкими спортивными наконечниками, как у меня, оставляют маленькие, но глубокие раны, и боль от них легко перекрывается боевыми гормонами.

Но встать на ноги у Юли уже не получилось. Вернее, получилось, но лишь на мгновение — до первого шага. Раненая щиколотка предательски подломилась, и Юля снова рухнула на землю, неловко взмахнув руками.

Хорошо, что у меня спортивные наконечники. Боевыми я мог бы и убить ее ненароком…

С другой стороны, широкие боевые наконечники и в сочленение брони вряд ли прошли бы.

Юля попыталась вскочить еще раз, но снова упала — нога ее отказывалась держать. Тогда она перевернулась на живот и попыталась толкнуться руками, но и руки предали тоже — раненая подломилась, и Юля упала снова.

Она попыталась встать еще три раза, и все три раза провалилась. Я наблюдал за этим, не пытаясь подойти — кто знает, какие еще тузы в рукаве прячет эта девочка?

Наконец Юля сдалась. Она перевернулась на спину, протянула здоровую руку к искореженному шлему и принялась дергать его в попытках снять. Кажется, после удара ножом в нем что-то заклинило.

Пока она этим занималась, я нашел глазами Нику, которая, прищурившись, наблюдала за Юлей, сжимая в руке кровавую плеть, но не пытаясь атаковать. Почувствовав это, она перевела взгляд на меня, и я покачал головой — не надо, мол. Ника возмущенно скривилась, но кивнула.

Плеть не убрала.

Наконец Юля содрала с головы шлем и отбросила его в сторону. Подпрыгивая на неровностях, шлем покатился в сторону и ткнулся в одну из моих стрел, засевших в земле.

Опираясь здоровой рукой о землю, Юля села и с ненавистью посмотрела на меня:

— Как ты это сделал?

Я вздохнул и подошел ближе. Присел перед ней на одно колено, на таком расстоянии, чтобы она не могла достать до меня одним прыжком. На всякий случай перегнал в левую руку маленький прановый заряд, чтобы защититься в случае, если она что-то в меня метнет.

— Как ты это сделал?! — упрямо повторяла Юля, исподлобья глядя на меня. — Что за чертов стрелопулемет?!

— Ты сейчас истекаешь кровью из ран, нанесенных тем, кого ты беззаветно любишь, а единственное, что тебя волнует — как я это сделал? — я покачал головой. — Не о том ты думаешь, Юля, совсем не о том.

— Ты мне еще порассказывай, о чем мне думать! — ядовито выплюнула девушка. — Я тебя все равно найду!

— Хорошо, но зачем? — я пожал плечами. — Сама подумай — если я сделал это один раз, я сделаю это снова. В этот раз я оставлю тебе жизнь… Уверена, что то же самое случится и в следующий?

Юля поджала губы и впервые за все это время посмотрела на меня с опаской.

— Знаешь, что я тебе скажу… — медленно начал я. — Ты была абсолютно права, когда сказала, что я стал другим человеком. Так и есть. И этот другой человек — уже не тот, кого ты любила. Подумай об этом и мой тебе совет — оставь свою месть. У тебя для нее уже нет причин.