Идея феодального лена пошла с трудом. Мысль о награждении не куском ткани или железа, бабой или лошадью, а владением с людьми… пока не прижилась. Ничего, дорастут. Конкретная форма феодализма… посмотрим.

Для того, чтобы управлять народом — его надо разделить. Выбрать каких-то особенных, «вятших». Вопрос всегда: по какому критерию выбирать? Было — по возрасту, станет — по успешности в сече топорами.

Для моих целей не годится ни то, ни другое. Но важно не это. Важна перемена. Начав меняться в себе, эрзя получают шанс. Выжить. А не сгинуть, стать прахом и тленом на мордовских полях, под моими, или позже, Батыевыми ударами.

Выжить — людьми. Личностями. Наборами генов и аллелей. Народ — «историко-культурная общность», сумма привычек, традиций, стереотипов — погибнет в любом случае. Потому что изменится. Под давлением внутренних и внешних обстоятельств. Обжираться вылежавшейся в тепле медвежатиной… — медведи кончатся.

Процесс изменений — «история». «Конец истории» — когда меняться стало некому.

Забавно. Меньше года назад один чванливый мордовский мажор кричал мне в лицо:

— Я вырву твоё сердце! Я съем твою печень! Ха-ха-ха…

И пошла эскалация.

И вот, только что — остановили вражеское нашествие, героически защитили родину и свободу. Это правда: на Земляничном ручье эрзя своими жизнями, своей кровью спасали свою отчизну, Эрзянь Мастор.

Мелочь мелкая — перед этим тайно, подло, по-воровски напали на мирные становища и вырезали половину орды.

«Мирные становища» — где вы такое видели, в какой орде?! 2–4% воинов в населении — это уже развитое средневековье, в племенах — вооружены 18–20 %. Всё взрослое мужское население — воины. Поголовно.

«Напали подло» — или тактически гениально? Проявив храбрость и мужество, проведя тяжелейший марш, не щадя своих сил и жизней, выполнив поставленную задачу…

Страдания одной юношеской задницы, приделанной к одной глупой голове, развернулись в героическую отечественную войну и грядущую справедливую революцию. Феодальную, конечно, но — революцию.

«Колбасный принцип» вполне относится и к «законом истории».

— И тебе, инязор, только тебе, предстоит распределить награждение героев среди остального народа, среди тех, кто струсил, или поленился, или слишком глуп, или слишком слаб… Среди тех, кого надо защищать. Кто должен содержать. Кормить, одевать, вооружать, прислуживать… Вознаграждение — вам. Героям. Защитникам. Победителям.

И мы выпили.

Едва я уселся и потянулся к закуске, как к моему плечу прилип Вечкенза со страстным испуганным шёпотом:

— Я же не могу! Я же не умею! Как это по справедливости?! Я же не знаю!

Эх… ни капусточки, ни огурчиков — одно пережаренное мясо. Придётся отвечать.

— Не трясись так. Я помогу. Чай, земля не первый год стоит. Многие народы через это прошли, многие люди так делали. Надо в старых книгах посмотреть, сведущих людей поспрашивать. Помощников обученных тебе пришлю. Не дрейфь, Вечкенза, прорвёмся.

Чуть забегая вперёд: баронов и графьёв в мордве не получилось. Победители в битве при Земляничном ручье не понимали идеи феодализма. Но эта группа в несколько сот мужчин сумела сделать главное: они сломали традиционную, геронтократическую элиту племени. А стать новой элитой, закостенеть в этом состоянии — не успели. Слишком быстро менялся мир — история вокруг меня неслась галопом.

Часть этих людей погибла в стычках внутри эрзя, часть вновь окрестьянилась. Некоторые попали на службу ко мне. Но эти «новые люди» сделали главное: снесли «старых людей», убрали верхушку, главный тормоз на пути вовлечения народа в процесс ускоренного прогресса.

Обратная дорога… Неделя мёрзлой степи. Слава богу, что в ней текут реки, растут деревья, встречаются селения. Степь под Арзамасом более похожа на южно-русскую, как на юге Белгородчины или на севере Луганщины. Это не бесконечная ровная, продуваемая насквозь и насмерть ледяными ветрами, тарелка Таврических степей.

Мы потеряли почти весь скот, полон и треть людей. Одни умерли, другие отстали, разошлись по домам. Но те 4 сотни эрзя, которых Вечкенза вывел к своему Пичай-кудо — были его люди. Торопясь во Всеволжск, я мог уже надеяться, что его так просто не съедят.

Вечкенза начал прижимать те кудо, которые не послали людей в поход. Сначала просто требовал «отступное». Потом начал «выкручивать досуха». Тех, кто возражал, начинал рассуждать о своём праве, о древней воле, о народном собрании, спрашивал:

— Всё это хорошее — будет у тебя под саблей кыпчакского хана? Какое у тебя право под ханской плетью? Какая у тебя воля под копытом степного коня? Так почему же ты не пришёл защищать всё это хорошее — туда, на Земляничный ручей?

И глядя бешеными глазами в лицо очередного кудати, ошарашенного наглым тоном безбородого сопляка, приказывал своим людям идти в кладовые.

Недовольные пытались взяться за оружие. Став, таким образом, мятежниками. Ветераны Вечкензы были опытнее и лучше вооружены. А главное: организованы. Они были многочисленнее. В каждом отдельном месте, куда они приходили. Да и я несколько раз посылал отряды.

Инязору попробовали угрожать гневом богов. Тогда Вечкенза психанул. И — крестил всех эрзя.

Мда… Ё-моё и бздынь в придачу.

Почайны в Мордве нет. Но и Теша вполне годится. Он начал охоту на жрецов, шаманов, святилища.

Всякая власть освящается религией, всякая господствующая религия — освящает господствующую власть. Чтобы сменить власть — нужно сменить веру. Кудати восставали против Ине, карты их поддержали. Вечкенза взбесился и принялся резать и тех, и других. Выжигая святилища в пепел вместе с жрецами и «истинно верующими». Наплевав на угрозы божественных наказаний: ему не страшно — с ним сила Христова.

Заодно досталось и немногочисленным мусульманам и давно уже живущим в некоторых местах этой земли иудеям и русским язычникам. А я прислал ему несколько попов, книги, облачения, сосуды.

Реакция Боголюбского… восторг в захлёбе!

Крещение мордвы и муромы для русских князей… со времён святых Бориса и Глеба и до Батыя… и много после…

Подвиг. Деяние, сравнимое по важности с крещением самой Руси. Ну, не вровень, а вот на равноапостольную княгиню Ольгу… «Заря перед рассветом». А «Зверь Лютый»? — «Ветерок перед восходом»?

Боголюбский… После самоубийства Изяслава, гибели Калауза с семейством, сведений о спасённой и сохранённой мною Софье, публичной казни Феодора Ростовского… при том, что ему непрерывно «дули в уши» страдальцы по Клязьменскому каравану… и другим моим не прекращающимся… хепенсам…

Известие о разгроме целой орды Башкорда произвело впечатление. Вызывало уважение. Но — в рамках обычного. «Мы тут все такие. Мы и сами поганых бьём. Чуть лучше, чуть удачливее…». А вот новость о крещении мордвы… Да ещё и «Мордовской Руси»! Что была вечным унижением, занозой в чести всех князей Залессья…

В Боголюбово и во Владимире отслужили молебны в «одоление поганых язычников». И меня добрым словом помянули.

Лазарь принимал поздравления, сочился радостью и передавал мне похвалы князя Андрея.

Повторюсь: отношение князя Андрея ко мне было важнейшим условием выживания Всеволжска. Ни тактическая находка с одновременным ударом через непроходимый лес по зимним становищам орды, ни жестокая сеча на Земляничном ручье — его отношения ко мне принципиально не изменили. Только добавили осторожности, опаски. А вот «подвиг» — не в бою, но в вере — открыл… нет, не «кредит доверия» — Боголюбский никому не доверяет, но «окно возможностей».

— Ванька-то… к добру стремится. Пути у него, конечно… Но ведь доходит! До чего остальные — и помыслить не могут!