Остальные левые притоки Волги мы постепенно накрывали сверху, от Всеволжска: Большая Кокшага, Кувшинка, Кудьма, Керженец…

Едва первые «землепроходцы» находили в устьях пристойные места, как туда посылались серьёзные отряды с инструментом и провиантом. Впрочем, я об этом уже…

Сигурд ухитрился за четыре месяца пройти огромный маршрут при минимальных потерях. Успел вернуться перед самым ледоставом. Отогревшись и отъевшись в Усть-Ветлуге, принял очень достойное участие в битве на Земляничном ручье.

Не так ярко, с потерями, отработал и отряд, посланный к устью Юга. Тоже поставили три погоста. Самый дальний — на Глядене. Что для меня — и радость, и забота — как бы не вырезали, как бы не вымерли.

Историю отряда князя Семёна Болховского, посланного Иваном Грозным на подмогу Ермаку и полностью вымершего от голода в первую же зиму — повторять не надо.

Большие отряды — зимовок в пустынных местностях не выдерживают. Известнейший пример — экспедиция Франклина. После чего Чарльз Диккенс яростно заявлял о «принципиальной невозможности каннибализма среди моряков Королевского британского флота».

Диккенс оказался неправ. Он литератор — ему можно. А мне, администратору, следуют избегать даже возможности возникновения подобных… эксцессов.

На Руси, в отличие от британских моряков Франклина, или польско-литовских солдат в Москве — такой способ прокормления не принят. Строчка: «А четвёртого — толстого съели» — из песен времён «оттепели», дерьмократности и просвещёбнутости. И не надо менять нашу «архаическую» традицию на ихнюю прогрессивно-европейскую!

В начале зимы Самборина родила сына. Такой… крепенький Сигурдович получился. Последовал несколько сумбурный банкет по столь радостному поводу. На удивление — довольно мирно. И недолго — на один вечер.

Я сравниваю со своим. Когда у меня в первой жизни дочка родилась — общага три дня гуляла без перерыва. В городе незнакомые люди подходили, поздравляли, пропускали в очереди за водкой. Приятель ухитрился так чихнуть в рюмку, что кусок яичницы пришлось вынимать из глаза. Из его собственного глаза. А доктор, проведший эту операцию, был обнаружен на следующий день на коврике у дверей. Спящим. А не затоптанным. Толпы народа туда-сюда сутки напролёт — а он целый!

Все три дня мы непрерывно варили тазами вишнёвое варенье без косточек. Кажется, более всего потрясло жену, после возвращения из роддома, что варенье так и не подгорело. Ну, и дом не спалили.

На пиру Сигурд несколько захорошел. Сотрапезники громко пили за отца-молодца, за здоровье княгини, за нового народившегося ярла. А я, подтянув Сигурда поближе, стукнувшись своим кубком с его, негромко уточнил:

— И — за нового князя.

До ярла дошло не сразу, он напряжённо смотрел мне в лицо, пытаясь прорваться через хмельной туман, уловить смысл.

— За… какого? Э… чего — князя?

Я улыбался, глядя в его раскрасневшееся, внезапно напрягшееся лицо.

— Не знаю. Чего захочет. К примеру… Гданьск, говорят, хороший город.

— Так… это… аннар сонур (второй сын).

— И что? Там, я слыхал — и другие… хорошие города есть. Тебе Волин, к примеру, как? Не понравился? А Славно?

— Волин, Славно? Я там никогда не бывал.

— Не бывал? Тем интереснее. Побывать. Никогда не говори никогда. Лучше — пока ещё.

Мы пропустили кучу подробностей. Что Сигурд с Самбориной здесь, на Стрелке, а не там, в Гданьске. Что в Гданьске правит её папа — князь Собеслав. У которого — свои планы. Что, будучи наследственным князем кашубов он, уже лет 15, поставленный королём Польским наместник Восточного Поморья. Что там растут княжичи, наследники, Самбор и Мстивой. Что княгиня — вторая жена Собеслава — сестра воеводы мазовецкого Жирослава из рода Повалов, рода — знатного и воинственного. Что Волин — вообще Западное Поморье, а не Восточное. И там есть свои княжеские династии…

— Ты, Сигурд, скажи мне — чего ты хочешь? Прикинем способы, посчитаем цену… Но я тебе — ничего не говорил. А ты — думай. И, пока… давай-ка ещё накатим.

Разговор был беглый, бездельный, шутошный… Но Сигурд — понял. Что он здесь… не нужен.

Мне не нужны выдающиеся люди.

Все слышали? Возмутились, возбудились и обплевались? — Можете покурить и оправиться. А я пока уточню.

«Выдающиеся» в феодальном смысле. Дело не в титулах или длине родословной — в привычке насаждать вокруг себя феодальные порядки, в существовании замкнутых на них, преданных им лично, людей. В «культиках личностей». В целях и ценностях.

Способ мышления, стереотипы заставляют, даже неосознанно, стремиться с созданию собственного аллода — наследственного феодального владения. Господин аллода имеет безграничную власть в своих землях. Есть здесь, в средневековье, тип людей, для которых аллод — не мираж на горизонте, а вполне реальная, постоянно манящая цель. Как для лейтенанта — уйти на пенсию в папахе.

Для Сигурда эта цель была частью его души. Он был достаточно умён и осторожен, чтобы не ввязываться в авантюры. Но выбить из него это стремление… — разломать его душу.

Не хочу — мне он вреда не делал. И хорошо бы — «соломки подстелить» — создать условия, при которых он получит желаемое, а мне — ущерба не принесёт. Лучше — пользу.

Особенностью Сигурда было то, что «его люди» — нурманы и примкнувшие к ним — очень медленно растворялись в «стрелочниках». Отделяемые внешностью, языком, верой, обычаем, образом жизни, общим специфическим опытом, они постоянно норовили «слипнуться», общаться между собой, но не с остальными.

«Один за всех и все за одного» — прекрасный принцип. Но в эти «все» они включали только «своих». А не — «моих».

В повседневной жизни это приводило к взаимной неприязни разных групп «стрелочников», к потоку мелких конфликтов, глупых, зряшных ссор. Которые мне приходилось гасить. Предвидеть, не допускать условий возникновения… Думать, просчитывать, тасовать… Тратить своё время и силы.

Зачем мне «головная боль» на десятилетия?

Количество одновременно переживаемых «головных болей» — ограничено. Лучше я эту, долгую — вытолкну, а на её место, каких-нибудь других — загружу.

Я не выгонял Сигурда, не гнобил. Наоборот — увеличивал его свободу. Перспективами Гданьска или Волина.

Я же — фридомайзер! Особенно — под водочку.

Надежды получить аллод на моих землях — у ярла не было. У него хватило ума это понять и не устраивать… негораздов.

Сигурд спокойно согласился оставить Самборину после родов у меня во Всеволжске. Фактически — заложницей. Если бы захотел — именно так бы и подумал, начал бы… буруздить. Не захотел. Не устраивал скандалов при использовании «его людей» в продолжившихся, после установления зимнего пути, походах.

Я уже говорил, что если малые реки снегом заметает по берега, то по большим рекам зимой — самая езда. Гужевые обозы по Волге и Оке, по низовьям Клязьмы и Ветлуги, мы гоняли регулярно. Прихватывали, по мере возможности, и другие речки в округе. Нурманы в этих делах принимали уместное участие.

Идёт себе, от устья вверх по Керженцу, например, санный обоз в десяток саней. Вдруг с берега крик, визг и стрелы по сугробам. Из пары первых дровней вываливается на снег по паре нурманов, скидывают шубы, поражая окружающих сверканием доспехов, и элегантно-профессионально сдвигают в «стену» щиты, обтянутые красной кожей с рисунком «стоящего на четырёх ногах белого лиса, что означает живость и остроту ума, причем о нем говорится: слово и дело суть одно и то же».

Сигурд выбрал себе такую эмблему. Ну, не львов же! Тот зверь — в гербе его противников в Норвегии.

Что нормальной геральдики ещё в природе нет, что местные в ней понимают не больше, чем в авокадах — неважно. И так всем ясно: к вам, ребята, пришёл пушистый полярный лис. Который омоет лапы в вашей крови.