Тактика Радила должна дать двойной результат. Для меня — убийство Акима городецкими. Для Боголюбского — неспровоцированное нападение на «честнóй государев город».

«И невинность соблюсти, и капитал приобрести».

Это отсекало кучу вариантов. Нельзя убить посла в Городце: «закон гостеприимства» — хозяин отвечает за безопасность гостя. Нельзя рубить посольских Городецкой дружиной — звон будет. Не сразу — так потом. Сдохнуть у Манохи в застенке от раскалённого железа…

Вот почему я принял предполагаемый сценарий Урюпы. Узола — волость Городецкая, для — меня основание для обвинения. Но самый её край:

— Виноват, княже, шиши на рубеж набежали, вышибить не успели. Но как только — так сразу! Всех порубили.

Основание для оправдания.

Боголюбский будет недоволен. Но пограничье пограничья… там всегда что-нибудь… А возмездие над татями — уже свершилось.

Городец я штурмовать не буду. Ну не гнать же моих ребят на те заострённые колья во рву под снегом! Могу разорить сельскую округу. Ход мыслей Боголюбского будет очевиден. «Правильному», хоть и нерасторопному, своему воеводе — помочь. «Неправильного», взбесившегося «Зверя Лютого» — придавить.

От многовариантности, от неопределённости — мои мозги кипели, шипели и плавились. Временами появлялось желание на всё это плюнуть, повернуть дружину, вырваться из паутины этих… полу-пониманий. Но мысль о моих ребятах, которые сидят в Городце в застенке — заставляла ругаться, плеваться. И — ехать дальше.

От Балахны до устья Узолы пара-тройка вёрст. Выдвинуть наблюдательный пост к Балахне — Буйные Суздальцы должны были сообразить. Пришлось ждать верстах в четырёх ниже Балахны, пока с вышки не сообщили:

— Посол — пошёл.

Три версты до Узолы резвым тройкам — четверть часа. Шагом…? — Нельзя, это не купеческий обоз. Надо догонять. Дружина пошла ходкой рысью. На глаза наворачивались слёзы от холодного ветра. А на душе скребли кошки. От ожидания… неизвестного. Или правильнее: неизвестности ожидаемого?

Урюпа, неуклюже подскакивавший в седле рядом со мной, вдруг засуетился, стащил с головы шапку со шлемом и, покрутив головой, встревоженно сообщил:

— Крики вроде, клинки звенят…

— М-мать… В гало-оп! Марш!

Едва мы выскочили из-под прикрытия высокого берега, как перед нами открылась картинка. Неожиданно многолюдная.

Я только успел заорать:

— Салман — атака! Любим — бой!

скинуть в сторону на снег меховой плащ, выдернуть «огрызки», толкнуть Гнедка шенкелями в атаку и… вылетел из седла. Точнее — мы рухнули на снег вместе с Гнедко. А надо мной раздался угрожающий голос Ивашки:

— Я те поскачу!

Верный гридень так дёрнул за недоуздок, что мы, с моим верным тарпаном, воткнулись мордой в снег. Мордами.

Пока я смущённо — обещал же своим в драку без нужды не лезть — выковыривал снег из разных мест, стало ясно, что «нужды» не будет.

Чуть позже я восстановил произошедшее на этом месте. Как часто бывает, двойная провокация с обеих сторон, привела и к ошибкам с тех же сторон.

Обоз выкатился из Балахны, протрёхал до этого места. Здесь колея в снегу прижимается к берегу, имея ответвление в устье Узолы. Чуть выше перекрёстка — стояли впоперёк двое сцепившихся постромками обычных крестьянских дровней.

Наш передний кучер начал орать:

— Посол от воеводы к воеводе! Пшёл с дороги! Мурло сиволапое! Ужо я тебя…!

Раскрутил кнут и вытянул по мужичкам у дровней.

Как это происходит — я уже… Сам во время Черниговского похода нахлебался.

Увы, мужичок под кнутом оказался не из робких, поймал кнут да и дёрнул. Так хорошо, что не ожидавший этого возчик вылетел с облучка и провалился в лошадиную ж… Виноват — под задние копыта коренника своей тройки.

«Попал впросак».

Раздавшийся в это мгновение переливчатый свист вызвал фонтанирование истоптанных сугробов вокруг. Откинув присыпанные снегом пологи, оттуда выскочили два десятка бородатых злобных мужиков. С топорами, копьями, кистенями и дубинами. И ошалели.

Потому что им навстречу, тоже откинув меховые пологи в санях, тоже вывалились здоровые мужики. Без бород, но с палашами и щитами. Да и ездовые наши, скинув тулупы, оказались со сходным вооружением.

Бородачи, замялись, приостановились в своём ажиотажном беге по сугробам. По бородам с кистенями прошелестело:

— Ну них…

Тут кто-то из них заорал:

— Сарынь на кичку!

Боевой клич в специфически волжско-разбойной форме.

Слава волжских разбойниках идёт с XI века, когда вблизи Стрелки объявились ушкуйники из Великого Новгорода. Сообразили, что здесь собирается торговый люд из разных земель — есть чем поживиться. Ушкуи врезались в торговые караваны, родившийся в те времена разбойный клич: «Сарынь на кичку!» пугал купцов.

Похоже, что к Буйным Суздальцам прибился какой-то новгородец.

Речной разбой новгородцев и «косящих под них» — одна из причин моего появления на Стрелке. Постоянная статья в русско-булгарских договорах и конфликтах.

Будет усмирять ушкуйников Дмитрий Донской. Просить новгородское вече унять ворьё, получит ответ: «ходили те молодцы без нашего слова, по своей охоте, и где гуляли — то нам неведомо».

Ответ — штатный. Вековой. Так отвечали на упрёки Ростовских, Суздальских, Владимирских, Московских… князей. Сходно — в другую сторону: шведам, немцам. «Мы — свободные люди». В смысле: воры без конвоя. Пока Иван Третий на Шелони их не… урезонил.

Набег 1371 года — Ярославль и Кострома, 1375 год — атаманы Прокофий и Смолянин, «пограбившие и пожегшие» Нижний Новгород.

В последний раз Нижнему досталось от ушкуйников в 1409 году. Вслед за разорением этих мест Едигеем.

Нам татар мало? Ещё и свои добавляют.

Наказания для ватажников были жестокими и показательными: подвешивали за рёбра на железные крюки и спускали на плотах до низовий Волги. Павел I отрядил на Волгу полк — 500 уральских казаков, которые несли службу по обоим берегам. 20 июня 1797 года издал именной императорский указ Адмиралтейской коллегии о боевом патрулировании на Волге. В Казани заказали девять лёгких гребных судов, на которые ставились пушка и несколько фальконетов.

О смысле клича писал Владимир Даль. Он предположил, что «сарынь» — это люди, находящиеся во время нападения разбойников на торговом судне, а «кичка» — нос. Разбойнички требовали удалиться в указанное место и не мешать процессу грабежа.

«Сарынь» бухалась на палубу «кичкой» — своим носом на нос судна — и лежала, закрыв глаза, чтобы не видеть лиц бесчинствующих удальцов.

Образ волжского ушкуйника сохранился в народной песне:

«На них шапочки собольи, верхи бархатны, на камке у них кафтаны однорядочны, канаватные (стёганые на вате) бешметы в одну нитку строчены, галуном рубашки шёлковые обложены, сапоги на них, на молодцах, сафьяновы, на них штанишки суконны, по-старинному скроены…».

«Сарынь»… как в русском языке мигрируют гласные и согласные… «На кичку» — «мордой в пол» по-сухопутному?

На «сарынь» мои люди обиделись, а «кичку» — не поняли. Толпа удальцов навалилась и… отвалилась. Оставив нескольких человек лежать на снегу. Против серьёзных бойцов — разбойнички не годны. Даже при более чем двукратном численном превосходстве и рассыпном построении. Вообще, бой одоспешенного воина против мужичка в ватничке…

Даже типовой удар против щитоносца — по внешней стороне левой голени, который даёт, например, в битве при Висбю, 58 % ранений — у нас не проходит: в сапоге шинная защита с кольчужными вставками.

Ещё: доспехов у моих — не видно. Это ж даже не бригандина с рядами заклёпок!

Разбойничек бьёт. И останавливается в удивлении — не пробил! Кафтан же просёк! А… ничего. И валится на снег с продырявленной палашом грудью или взрезанным животом. Следу-у-ующий придурок…

Мы с Артёмием несколько раз, ещё с Пердуновки, проверяли. Чтобы завалить гридня нужно четыре мужика. Обученных групповой работе, синхронной атаке. Если меньше, если кто-то из атакующих ошибается в одновременности или в направлении удара — гридень положит всех. Если, конечно, сам не ошибётся. Ну, так для того их и учат. Беспощадно.