А двух гридней, правильно вооружённых, обученных, вставших… Человек пятнадцать надо. Причём — обученных работе именно таким составом, именно по такой цели. И готовых, при успешном исходе — потерять половину своих. При не успешном…

Две группы мужчин тяжело дыша на морозе стояли друг против друга и ругались. Потом начали кидаться снежками.

Мои сдвинули тройки плотнее, передний ездовой вылез из своего просака, грозил кулаком и обещал всех ворогов «насадить на цугундер». Что он имел ввиду — не понять. Но слово звучало хорошо, а жестикуляция наглядно показывала как именно произойдёт это «насадить».

Разбойнички толклись, мялись, все постепенно остывали на морозе от горячки схватки. Фаза переругивания. Может перейти в фазу новой схватки, может — в мирные переговоры.

Тут из устья Узолы выскочила конная… группа. Изготовившихся к бою серьёзных конных воинов. Без стягов и хоругвей, но по оружию и коням — дружина. Человек тридцать: гридни с отроками.

Разбойнички обрадовались гридням как родным, чуть не целоваться собрались. И очень удивились, что гридни их рубят.

Мои тоже обрадовались. Неожиданной подмоге. И тоже удивились. Когда и их начали рубить. Но выучка и предварительная информация: «Будьте настороже» — помогли. Опять же — брони-невидимки и выучка. Ребята сбились к передним саням, сдвинули щиты и принялись отмахиваться от наскакивавших на них дружинников.

Долго бы они не продержались. Там их всех и положили бы. Но нескольких минут, пока основная масса городецких гонялась по снегу за разбегавшимися разбойничками, они выиграли. И свои жизни — тоже.

Едва гридни собрались, наконец, к саням, как из-за края обрыва выскочило моё войско. Появление в этом месте очередного — четвёртого, и самого многочисленного отряда, было для гридней неприятной неожиданностью. Пока они пытались переварить такую новость, турма Салмана ударила в лоб, просто сметая длинными копьями всё «не наше», а стрелки Любима отсекли пути отхода.

Подъезжает такой малолетний драгун на дистанцию выстрела, останавливает коня и, как с табуретки, бормоча:

— Возвышение… ветра нет… пуск… О! Попал…

исполняет свою боевую задачу. Артиллеристы, блин.

Короче, снова пять минут — полное поле битых людей и лошадей. Ивашка держит Гнедка за повод, бурчит под нос, тут Урюпа, поехавший поближе посмотреть, машет рукой.

— Чего нашёл?

— Это вот — воевода Радил.

Я уже вспоминал гибель черниговского князя Изяслава Давидовича (Изи Давайдовича), разгромленного под Киевом. Вот описание этого события из одной летописи:

Тут к месту события подъехал Великий князь Киевский Ростислав Мстиславович (Ростик), сердечно опечалился (по Карамзину), предложил доктора позвать. Но Изя, столь сильно истыканный, пострелянный и порубленный, попросил красного вина и тихо отошёл. В мир иной.

Хорошо видно, что русским гридням убивать русского князя — редкое удовольствие. Каждый с азартом пытается принять участие.

Радил лежал на снегу. Чей-то мощный удар копьём справа-спереди выбил его из седла. А рубящий сверху — развалил шлем и просёк голову.

Я спрыгнул с коня.

Какая ж нелёгкая принесла тебя сюда, Радил? Ты ведь мог остаться в том Никольском погосте, поджидая возвращения разбойничков с хабаром. И перебить их там, как предполагал Урюпа. Мог закрыться в Городце, поджидая моего приступа. Мог убраться в какое-нибудь тихое место. Поехал, де, в полюдье, а тут «Зверь Лютый»…

Нормальный служака — оборонял бы вверенный ему город, нормальный бюрократ — изобразил бы «дипломатическую болезнь» на фоне «полной занятости» в безопасном месте.

Но ты… такой же как я. Мы оба вкладываем душу в своё дело. Сердце и разум. Оба сунули свои головы в эту рубку. Могли бы не ходить. Но оба пришли.

Мы оба ошиблись. Ты не ожидал, что вместо посла с подарками, я пошлю спрятанных в санях бойцов. С которыми твои Буйные Суздальцы ничего сделать не смогут. Но что-то тебя тревожило. И ты привёл половину своей дружины сюда. Чтобы, в случае победы разбойничков, тут же свершить над ними своё правосудие? Чтобы дать мне явные следы участия городецкой дружины в убиении моего посла? Чтобы, в крайнем случае, добить тех и других, если у разбойничков что-то не получится?

На всякий случай.

«Если хочешь, чтобы сделалось хорошо — сделай сам».

Ты — попытался. «Хорошо» — не сделалось.

Зависть. Ненависть. Ты всё правильно продумал. Но в последний момент, когда стало ясно, что план не сработал, ярость подсказала тебе плохое решение: ты бросил свою дружину в атаку. Взъярился. Форсировал события, поднял ставки.

Рубка всеволжских городецкими — усиливала риск, дело могло вскрыться. Но тебя жгло. Что я снова оказался чуть предусмотрительнее, умнее тебя. Казалось — ещё один рывок и цель будет достигнута, всё станет хорошо, правильно. Ты почти успел: если бы из моих обозных убили бы не двоих, а всех — дело выглядело бы как случайная стычка. В которой ты спасал обоз от разбойников.

Моим обозным не хватило получаса, чтобы «мирно разойтись» с Буйными Суздальцами, тебе — десяти минут, чтобы убить и тех, и других.

Фактор времени. «Дорога ложка к обеду». А уж подмога на поле боя…

Увы, я тоже не ожидал твоего появления здесь. Но оказался «в нужном месте в нужное время». Будучи чуть быстрее, чуть сильнее, чем ты. Не — умнее, проницательнее…

Просто — ещё одни уровень резервирования.

«На всякий случай».

— Помоги-ка.

Урюпа помог перевернуть Радила на живот, я вытащил у боярина нож из сапога, упёрся в спину коленом, оттянул ему голову и перерезал горло.

Ну вот, пошла родимая, потекла-забулькала… Лежи-лежи, не дёргайся. Сейчас два-три литра вытечет и всё. «Вечный покой». Который «вряд ли обрадует».

Почему его ножиком? Типа: «кто к нам с мечом — того мы ножом»? По горлышку. — Нет, не надо никакого символизма здесь искать. Чисто гигиеничность: свой нож пачкать, кровью его марать — не хочется. Люблю, знаете ли, чистоту и порядок.

Перфекционист-горлорез. Извините.

Урюпа смотрел на меня потрясённо. Как-то… курлыкал горлом.

Могу понять: несколько лет Радил был для него — царь, бог и отец родной. Источник средств существования, главная смертельная опасность, хозяин. А тут… Без труб и колоколов, буднично, как барана…

— Что глядишь-удивляешься? Поднять меч на «Зверя Лютого» — смерть свою поднять. Вороги мои… не живут. Живут — мои люди. Теперь и ты, например.

Через час, ободрав чужих живых и мёртвых, перевязав своих раненых и положив их, вместе с моими погибшими в сани — обоз отправился назад в Балахну.

Но дело только началось — мы выступили вперёд, к Городцу.

Беглый расспрос пленных показал, что и Буйные Суздальцы, и городецкие гридни были использованы «втёмную» — о посольском обозе они не знали. Разбойники шли грабить купеческий обоз, гридни — выбивать шишей. Их несколько смутил приказ «Рубить всех!». Отчего и возникла заминка перед новой атакой. Но в бою приказы исполняют, а не обсуждают. А потом… Радил смог бы как-то правдоподобно объяснить, мог загнать кого-то на дальние погосты… Время. Если бы Боголюбский начал «гасить» Всеволжск — Радил смог бы выкрутиться.

«Историю пишут победители». И протоколы — тоже.

Но главное: зависть, ненависть в нём, достигла уже такого накала, что важен был только результат — уничтожение «плешивого». Любой ценой. Даже с риском для себя, себе во вред, «на зло». Это внутреннее личное чувство, в условиях неожиданности — упорного сопротивления моих бойцов в обозе, провал атаки разбойников, дало, пусть и не взвешенное, аргументированное, но страстно желаемое решение: «Руби! Их всех! Чтобы не было!».