Подходяще.

У меня возникло ощущение, что у нас уже нет времени. Поисковая группа покинула эту комнату не так давно, но не было гарантии, что она не вернется сюда снова — особенно если мы неразумно оставили следы нашего пребывания в вентиляционной системе, которые отметили наш маршрут до этого места. Если поисковая команда не вернется, тогда кто-нибудь из работников электростанции наверняка рано или поздно наткнется на нас, как бы осторожны мы ни были.

Мы вдвоем вынули стальную решетку из отверстия и тихонько положили ее сбоку. Раздался всего лишь короткий скрежет металла, но, учитывая гул текущей в двух шагах отсюда реки и грохот работающих механизмов, вряд ли кто услышал его. Мы положили решетку так, чтобы она на треть нависала над отверстием. Это позволяло ухватить ее изнутри и передвинуть на место. Мы опустили в отверстие снаряжение.

Райа скользнула вниз и быстро распихала наши рюкзаки — по одному в каждое горизонтальное ответвление в нижней части основной трубы. Так же она поступила и с оружием — дробовик в одну сторону, винтовку — в другую. Наконец она сама залезла в правую трубу и втащила за собой холщовый мешок.

Я спрыгнул вниз, в пустую теперь основную трубу. Дотянувшись до верха, я ухватился за край сливной решетки и попытался подтянуть ее на место без единого звука. Мне это не удалось. В последний момент решетка выскользнула у меня из рук и упала на свое место с тяжелым металлическим лязгом, наверняка слышным по всему залу у меня над головой. Я надеялся только на то, что каждый из гоблинов-рабочих решит, что этот звук произвел другой.

Проскользнув задом в левый отвод водосточной трубы, я обнаружил, что она идет не вполне горизонтально, а слегка под уклон, чтобы лучше стекала вода. Сейчас труба была сухой. Очевидно, в последнее время пол не поливали из шлангов.

Я глядел на Райю, от которой меня отделяли три фута диаметра вертикальной сливной трубы. Однако темнота здесь была такой плотной, что я не мог разглядеть ее. Достаточно было просто знать, что она там.

Прошло несколько минут. Ничего. Если лязганье решетки стока и было услышано, очевидно, большого интереса оно не вызвало.

Шум генераторов над головой и непрекращающийся грохот подземной реки где-то позади Райи проникали сквозь пол, под которым проходили трубы, и тем самым этот шум проникал и в сами трубы, что делало беседу невозможной. Нам пришлось бы кричать, чтобы услышать друг друга. А на такой риск мы, ясное дело, пойти не могли.

Внезапно у меня возникло чувство, что надо дотянуться до Райи. В тот же миг, как я поддался этому порыву, я обнаружил, что и она тянется ко мне, пытаясь передать сандвич, завернутый в промасленную бумагу, и термос с соком. Она словно бы не была удивлена, когда моя ищущая рука нашла в темноте ее руку. Совершенно слепые, глухие и немые, мы тем не менее могли общаться благодаря невероятной близости, возникшей из нашей любви. Между нами была почти ясновидческая связь, и из нее мы черпали, сколько могли, спокойствие и надежду.

Я поглядел на светящийся циферблат своих наручных часов. Пять с минутами пополудни. Воскресенье.

Темнота и ожидание.

Я вспомнил Орегон. Но утрата семьи действовала слишком угнетающе.

Поэтому я стал думать о Райе. О том, как мы веселились в лучшие времена, о том, как я люблю ее, нуждаюсь в ней, хочу ее. Но вскоре мысли о Райе привели меня в возбуждение, а это было чертовски неудобно в моем нынешнем положении в таком тесном пространстве.

Тогда я обратился к воспоминаниям о ярмарке и о множестве моих друзей там. Заведение братьев Сомбра было моим убежищем, моей семьей, моим домом. Но, черт возьми, мы были вдали от ярмарки, и надежда вернуться туда была так мала, и это угнетало еще сильнее, чем мысли о том, что я потерял в Орегоне.

И я заснул.

Я мало спал последние несколько ночей, был измотан целым днем блужданий и открытий и не просыпался девять часов. В два часа утра я безжалостно вырвал себя из сна. Уже через секунду сонливости как не бывало.

Какое-то мгновение мне казалось, что разбудил меня страшный сон. Затем до меня дошло, что причиной этого были голоса, проникающие сюда сверху через решетку сливного люка: голоса гоблинов, оживленно переговаривающихся на своем древнем языке.

Я протянул руку из своей норы и нащупал в темноте руку Райи, тянущуюся ко мне. Мы крепко сжали руки друг друга, прислушиваясь.

Голоса у нас над головой удалялись.

Там, в зале электростанции, раздавались звуки, которых я не слышал раньше: более сильный топот, более громкий лязг металла.

Не одним ясновидческим чутьем я ощутил, что идет второй обыск электростанции. За прошедшие девять часов они осмотрели весь комплекс от одного конца до другого, не пропустив ни одного коридора. Они обнаружили мертвого гоблина, которого мы допрашивали. Они нашли пустые ампулы из-под пентотала и использованные иглы, лежащие рядом с трупом. Может быть, они даже нашли следы нашего бегства по вентиляционным трубам и узнали, что мы вышли из этих туннелей в помещение электростанции. Не найдя нас нигде больше, они по второму кругу прочесывали этот зал.

Прошло сорок минут. Голоса наверху не смолкали.

Несколько раз мы с Райей расцепляли руки, но через минуту-другую соединяли их снова.

К своему ужасу, я услышал звук шагов, приближающихся к отверстию водостока. Снова несколько гоблинов собрались вокруг этой стальной решетки.

Сквозь решетку ударил луч света от фонарика.

Мы с Райей мгновенно отдернули руки и, точно черепашки, прячущиеся в панцирь, бесшумно протиснулись назад в свои трубы.

Лучи света, рассеченного решеткой, полосами срывали покров с пола вертикальной трубы передо мной — со стыка, где она соединялась с горизонтальными трубами, в которых укрылись мы. Немного можно было увидеть таким образом, поскольку перекрещенные прутья решетки сбивали и смешивали тени.

Фонарик со щелчком погас.

Все это время дыхание было зажато в моей груди. Я тихонько выдохнул, втянул свежий воздух.

Голоса не умолкали.

Через секунду послышался скрежет, лязг, тяжелый стук, затем царапающий звук — они подняли решетку с отверстия и сдвинули ее вбок.

Фонарик мигнул опять. Он казался ярким, точно прожектор на сцене.

Прямо передо мной, всего в нескольких футах от начала горизонтальной трубы, в которой я лежал, луч фонарика освещал дно вертикальной основной трубы с почти сверхъестественной детальностью. Луч казался горячим. Если бы в трубе была сырость, я ничуть не удивился бы, увидев, как она шипит и испаряется в его свете. Каждая царапина, каждое обесцвеченное пятно на поверхности трубы стали ясно видны.

Я следил за шарящим лучом в ожидании, затаив дыхание, боясь, что он может наткнуться на что-нибудь, что могли обронить я или Райа, когда тянулись друг к другу в темноте. Может быть, крошку хлеба с сандвича, который она передала мне. Одна-единственная белая крошка, высвеченная на пятнистой поверхности трубы, может означать наш конец.

С другой стороны медленно движущегося луча, в горизонтальной трубе, противоположной той, где был я, я заметил лицо Райи, смутно освещаемое отблесками фонарика. Она тоже взглянула на меня. Но, как и я, она была не в состоянии больше чем на секунду отвести глаза от ищущего луча, опасаясь того, что может открыться в любой момент.

Внезапно светящееся копье прекратило свое движение.

Я напряг зрение, чтобы рассмотреть, что именно остановило внимание гоблина, задержав его руку с фонариком, но не увидел ничего, что могло бы заинтересовать его или возбудить подозрение.

Луч по-прежнему не двигался.

Гоблины наверху заговорили громче, быстрее.

Я пожалел, что не понимаю их языка.

И все же мне показалось, что я знаю, о чем они говорят: они собирались спуститься вниз, чтобы заглянуть в ответвления трубы. Что-то необычное привлекло их внимание, что-то не то, и они собирались спуститься, чтобы поглядеть повнимательней.

Страх прошел по моему телу — словно задрожала струна арфы, и каждая нота этого глассандо была холодней, чем предыдущая.