Нарушив эту тишину, Хортон продемонстрировал содержимое своего полотняного мешка, развернув его горловиной к нам. Кроме красной ленты, которая нам больше не требовалась, там было два баллона белой аэрозольной краски, четвертый фонарик, завернутые в пластик упаковки запасных батарей, пара свечей и две коробки непромокаемых спичек.

— Если у вас возникнет желание выбраться из этой мрачной дыры, то, чтобы найти дорогу, используйте краску, как я вам показал. — Он нажал один из баллончиков и нарисовал стрелу на стене. Она указывала на вертикальную шахту над нашими головами.

Райа взяла баллончик, когда он протянул его ей.

— Это будет моя обязанность.

Хортон продолжал:

— Вы, наверное, думаете, что свечи тут на случай, если погаснут фонарики. Нет. У вас достаточно запасных батарей, чтобы хватило на все время. А для чего свечи? Если вы заблудитесь или — не дай бог — провалитесь в пустоты в грунте, а воронка закроет выход, — так вот, что вы тогда делаете? Вы зажигаете свечу и внимательно наблюдаете, куда отклоняется огонек и куда тянется дым. Если где-то есть тяга, огонь и дым непременно отыщут ее, а если есть тяга, значит, должен быть выход наружу, возможно, достаточно широкий, чтобы вы смогли сквозь него протиснуться. Ясно?

— Ясно, — ответил я.

Он захватил также и еду для нас: две герметичных бутылки апельсинового сока, несколько бутербродов и с полдюжины конфет.

— У вас впереди будет целый день блужданий по туннелям, даже если вы просто проберетесь к шахтам «Молнии», посмотрите одним глазком и тут же назад, тем же путем, что пришли. Но, я так подозреваю, вы этим не ограничитесь. В общем, судя по всему, даже если все пойдет нормально, вы вряд ли выберетесь наружу раньше завтрашнего дня. Поесть вам будет необходимо.

— Вы просто золото, — искренне сказала Райа. — Вы собирали все это снаряжение вчера ночью... ручаться готова, что на сон осталось всего ничего.

— Когда тебе семьдесят четыре, — ответил он, — все равно спишь уже мало, потому что кажется, что это пустая трата времени, которого у тебя и так не много осталось. — Нежность, прозвучавшая в голосе Райи, смутила его. — Я, черт возьми, полезу сейчас наверх, обратно, и через час уже буду дома, а там, если захочу, так и вздремну.

Я сказал:

— Вы велели нам использовать свечи, если попадем в воронку или заблудимся. Но без вашего руководства мы тут заблудимся ровно через минуту.

— С этим не заблудитесь, — сказал он, вытаскивая из кармана куртки карту. — Я ее по памяти рисовал, но память у меня точно стальной капкан, так что не думаю, чтобы на ней было много ошибок.

Он нагнулся, мы последовали его примеру. Он развернул карту на полу между нами, взял фонарь и начал скользить лучом по своему творению. Карта походила на один из тех лабиринтов, что печатают на развлекательной страничке воскресных газет. Хуже того, она продолжалась и на обороте листа, и эта часть лабиринта была еще запутанней.

— По крайней мере с половину пути, — сказал Хортон, — можете разговаривать так же, как мы сейчас, не опасаясь, что будете услышаны в шахтах, где могут работать гоблины. Но вот тут красная точка... это место, с которого вам, думаю, имеет смысл идти тихо, говорить друг с другом шепотом и только если потребуется. По этим туннелям звуки разносятся на большие расстояния.

Глядя на повороты и изгибы лабиринта, я заметил:

— Одно очевидно — нам потребуются оба баллона с краской.

Райа спросила:

— Хортон, вы уверены во всех деталях того, что нарисовали здесь?

— Ага.

— Я хочу сказать, ну, вы, возможно, провели за исследованием этих шахт большую часть детских лет, но ведь это было давно. Сколько — шестьдесят лет?

Он прокашлялся, снова заметно смущенный.

— Э-э, ну, не так уж давно. — Он не отводил взгляд от карты. — Видишь ли, после того, как моя Этта умерла от рака, я места себе не находил, был какой-то потерянный и весь был полон этим страшным напряжением, напряжением одиночества и непонимания того, куда катится вся моя жизнь. Я не знал, как от этого избавиться, как укротить свой дух, а напряжение все возрастало и возрастало, и я сказал себе: «Хортон, ради бога, если ты немедленно не найдешь, чем занять время, ты скоро загремишь в комнату с резиновыми стенами». И вот тогда-то я и вспомнил, какой покой я обретал в детстве, шатаясь по пещерам. И я снова взялся за это. Это было в тридцать четвертом, и я бродил по всем этим шахтам и куче естественных пещер каждые выходные почти полтора года. И не далее как девять лет назад, когда подошел мой законный пенсионный возраст, я оказался в такой же точно ситуации и опять отправился в пещеры. Безумное занятие для человека моего возраста, но я не оставлял его еще почти полтора года, пока наконец не решил, что больше не нуждаюсь в этом. В общем, это я к тому, что карта эта основывается на воспоминаниях не более чем семилетней давности.

Райа положила свою руку на его.

Он наконец поглядел на нее.

Она улыбнулась. Он тоже улыбнулся, накрыл ее ладонь своей и легонько стиснул.

Даже для тех из нас, кто достаточно везуч, чтобы избегать гоблинов, жизнь не всегда бывает гладкой и легкой. Но неисчислимое множество уловок, к которым мы прибегаем, чтобы пройти труднопреодолимые участки пути, является свидетельством нашего огромного желания выжить и продолжать жить.

— Ну, — сказал Хортон, — если вы в скором времени не пуститесь в дорогу, то превратитесь в старых чудаков вроде меня еще до того, как выберетесь обратно.

Он был прав, но я не хотел, чтобы он уходил. Могло так случиться, что мы больше не увидимся с ним. Мы знали его меньше суток, сколько хорошего еще могла подарить нам эта дружба, сколько нераскрытых возможностей было в ней!

Жизнь, как я, вероятно, уже говорил раньше, это долгое путешествие на поезде, во время которого друзья и любимые неожиданно сходят, оставляя нас продолжать свой путь в постоянно растущем одиночестве. Вот и еще одна остановка на маршруте.

Хортон оставил нам вещмешок со всем содержимым, захватил с собой только фонарик. Он полез по вертикальному туннелю, по которому только что вел нас вниз, и ржавые ступеньки заскрипели и зашатались. Добравшись до верха, он закряхтел, выбираясь на пол туннеля. Встав на ноги, он помедлил, глядя на нас. Он словно хотел сказать очень много, но в конце концов просто тихонько окликнул нас:

— Ступайте с богом.

Мы стояли на дне темной шахты, глядя вверх.

Свет фонарика Хортона ослабевал по мере того, как он удалялся.

Звук его шагов становился все тише и тише.

Он ушел.

Мы в молчании, задумчиво собрали фонарики, батареи, свечи, продукты и все остальное и аккуратно упаковали в холщовый мешок.

С рюкзаками за плечами, с оружием в руках, таща за собой холщовый мешок, буравя темноту лучами фонариков, мы тронулись в путь, направляясь в глубь земных недр.

Я не ощущал никакой близкой опасности, однако сердце у меня тяжело стучало, когда мы направились к первому из множества поворотов. Хоть я и был твердо намерен не отступать, у меня было такое чувство, словно мы вошли в двери ада.

Вниз...

Где-то далеко наверху возвышался мрачный свод небес, дрозды носились в океане воздуха, где-то там ветер шелестел в деревьях, снег укутывал землю, падали новые и новые снежинки, но эта жизнь, состоящая из цвета и движения, существовала у нас над головой. Нас разделял многометровый слой сплошной скальной породы — такой, что та жизнь казалась не реальной, а выдуманной — царством фантазии. Единственное, что казалось реальным, был камень — многотонная тяжесть каменной горы — да грязь, да время от времени встречающиеся лужи стоячей воды, да разваливающиеся деревянные столбы с заржавевшими железными скобами, да уголь, да темнота.

По пути мы взметали угольную пыль, мелкую, как тальк. Вдоль стен валялись куски угля разной формы и размера — от мелких до больших. Уголь образовывал крошечные островки небольших архипелагов в лужах воды, покрытой шлаком. На поверхности стен очищенные края почти полностью разработанных угольных пластов блестели, точно черные бриллианты, когда на них падал морозно-белый свет фонаря.