Откинув свое большое, костистое тело на спинку кухонного стула, Хортон продолжал:

— Ну, как бы там ни было, один парень по имени Фрэнк Тайлер, охотясь как-то на оленей на землях угольной компании, оказался настолько невезучим, что провалился в старый заброшенный туннель. Сломал себе обе ноги, так потом говорили. Звал на помощь, все горло небось прокричал, но никто его не услышал. К тому времени, как поисковая группа нашла его, он уже был два или три дня как мертв. За несколько месяцев до того пара местных ребятишек, каждому лет по четырнадцать, отправилась туда поиграть в следопытов — чего ждать от детей? — и с ними вышла та же самая штука. Провалились сквозь потолок старого туннеля. Один сломал себе руку, другой лодыжку. Видно было, что они всячески старались выкарабкаться обратно на свет божий, но у них ничего не вышло. Спасатели нашли их уже мертвыми. Вот, а потом вдова охотника и родители парнишек подали в суд на компанию, и яснее ясного было, что они выиграют дело, причем получат кругленькую сумму. И владельцы компании решили уладить дело без суда, что они и сделали. Но, чтобы заплатить, им пришлось продать свои акции.

Райа продолжила:

— А продали они свои акции некоему товариществу, состоящему из трех человек — Дженсена Оркенвольда, Энсона Кордэи, владельца газеты, и мэра Спекторски.

— Ну, он тогда не был мэром, хотя и стал им впоследствии, это точно, — кивнул Хортон. — И все трое, которых вы назвали, воняли гоблинским духом.

— Которым от прежних владельцев и не пахло, — ввернул я.

— Точно так, — сказал Хортон. — Прежние владельцы — да, они были людьми и ничем больше — ни лучше, ни хуже, чем большинство прочих, и, уж конечно, не из этих вонючих. В общем, я так думаю — вот почему соорудили эту ограду. Новые владельцы заявили, что не хотят повторения подобных судебных разбирательств. И хоть многие считают, что они переборщили с этой оградой, большинство народа видит в ней добрый знак — чувство социальной ответственности.

Райа посмотрела на меня. Ее голубые глаза затуманились от гнева и от жалости.

— Охотник... мальчики... это не несчастные случаи.

— Да, не похоже, — согласился я.

— Убийства, — продолжала она. — Часть плана, направленного на то, чтобы сломать владельцев шахт и заставить их продать компанию, чтобы гоблины могли прибрать ее к рукам для... для того, что они там замышляют, что бы это ни было.

— Скорее всего, — кивнул я.

Хортон Блуэтт моргнул — на Райю, на меня, на Ворчуна, на бутылку пива у себя в руках, затем вздрогнул — словно моргание спровоцировало ответную реакцию дрожи в мышцах и костях.

— Никогда не думал, что мальчики, охотник... Ну, черт возьми, охотник этот был Фрэнк Тайлер, я его знал, и мне и в голову не приходило, что его могли убить. Даже потом, когда уже все было улажено без суда, когда я заметил, что люди, взявшие в свои руки компанию, — все из числа скверных типов. А сейчас, когда вы это заявляете, все кажется чертовски верно. Почему я сам этого раньше не замечал? Неужто на меня помрачение на старости лет находит?

— Нет, — успокоила его Райа. — Что-что, но не помрачение. Вы просто не замечали этого, потому что стали чрезвычайно осторожным человеком, но, кроме того, вы еще и порядочный человек. Поэтому, если бы вы заподозрили убийство, вы бы почувствовали себя обязанным что-нибудь сделать. На самом деле, вы, скорее всего, заподозрили правду, но глубоко подсознательно, и не позволили этой мысли проникнуть на уровень сознания, потому что в этом случае вы были бы обязаны как-то действовать. А действия не привели бы ни к чему хорошему — только гарантировали бы убийство вас самого.

Я продолжал:

— А может быть, вы ничего не заподозрили потому, что вы, Хортон, не можете видеть зло этих тварей, как видим мы. Для вас их чуждая натура очевидна, но не настолько, чтобы вы могли увидеть, насколько они организованы, насколько целеустремленны и безжалостны.

— И все же, — возразил он, — думаю, я обязан был заподозрить. Страшно меня нервирует, что этого не произошло.

Я извлек из холодильника свежее пиво, открыл бутылки и поставил их на стол. Хотя снежные хлопья мягко ложились на оконное стекло, а ветер все высвистывал на своей флейте леденящую музыку, холодное пиво было нам всем в радость.

Некоторое время все молчали.

Каждый вел беседу со своими мыслями.

Ворчун фыркнул и передернулся, бляшки на его ошейнике нестройно зазвякали. Затем он снова опустил голову.

Мне подумалось, что пес все это время дремал, но, и отдыхая, был настороже.

Наконец Хортон сказал:

— Вы твердо намерены поближе взглянуть на шахты.

— Да, — ответил я, и Райа сказала:

— Да.

— И отговорить вас от этого ну никак? — продолжал Хортон.

— Нет, — ответила Райа, и я сказал:

— Нет.

— Осторожности вас, молодых, не научить, — сказал он.

Мы согласились с тем, что заражены глупостью молодости.

— Ну что ж, — сказал Хортон. — Полагаю, я бы мог вам немного помочь. Полагаю, что я просто должен, потому что иначе они просто сцапают вас, когда вы будете болтаться возле ограды, и развлекутся с вами.

— Помочь? — переспросил я. — Как?

Он глубоко вздохнул. Ясные темные глаза сделались как будто еще яснее от его решимости.

— Не стоит вам утруждать себя тем, чтобы пытаться заглянуть в ствол шахты или на оборудование — выбросьте это из головы. Все равно, скорее всего, ничего ценного не увидите. Сдается мне, что важные вещи — что бы они там ни прятали — находятся глубоко внутри шахт, под землей.

— Мне тоже так кажется, — согласился я, — но...

Он поднял руку, давая мне понять, чтобы я замолчал, и сказал:

— Я могу показать вам путь, как прошмыгнуть к ним, через всю их охрану, в самую сердцевину действующих шахт «Молнии». Вы сможете своими глазами вблизи увидеть, чем они там занимаются. Правда, порекомендовать вам это — то же, что посоветовать положить руки на циркулярную пилу. Я считаю, что вы слишком храбры для самих себя, слишком захвачены романтикой того, что вам кажется благородным делом, слишком быстро решили, что нет вам жизни, если отступите, слишком ошалели, чтобы принять во внимание эти маленькие моторчики самосохранения, которые стучат внутри вас.

Мы с Райей заговорили одновременно.

И снова он прервал нас, подняв крупную жесткую руку.

— Не поймите меня неправильно. Я восхищаюсь вами. Вроде того, как вы восхищались бы идиотом, решившим преодолеть Ниагарский водопад в бочке. Вы прекрасно знаете, что водопаду он ничего не сделает, в то время как водопад вполне может с ним что-нибудь сотворить, но он идет на это, потому что видит в этом вызов. А это — одна из тех вещей, которые отличают нас от животных: наше стремление принимать вызов, держать пари, даже если ставки настолько велики, что мы просто не сможем тягаться, и даже если мы и побьем эти ставки, толку от того все равно не будет. Это вроде как поднимать к небу кулак и потрясать им, угрожая богу, если он не исправит тут же некоторые ошибки творения и не даст нам лучшей жизни. Глупо, может быть, может, даже бессмысленно, но смело и по-своему на пользу.

Мы допили по второй бутылке пива каждый. Хортон отказался сказать нам, как он проведет нас в угольную компанию «Молния». Он сказал, что будет пустой тратой времени выкладывать все сейчас, поскольку утром ему все равно придется все нам показать. Он сказал только, чтобы мы были готовы пуститься в путь на рассвете, когда он зайдет за нами.

— Послушайте, — сказал я, — мы вовсе не хотим втягивать вас в это дело настолько сильно, чтобы вас засосало вместе с нами.

— Тебя послушать, так ты просто уверен, что вас засосет.

— Ну, если нас вправду засосет, я не хочу быть ответственным за то, что вы попадете в водоворот.

— Не волнуйся, Слим, — ответил он. — Сколько раз вам повторять? Я ношу осторожность, как пиджак.

Без двадцати десять вечера он покинул нас, отклонив несколько раз повторенное предложение подвезти его. Он пришел к нам в дом пешком, чтобы не возникла необходимость прятать машину. Теперь он пешком отправится домой. И он упорно повторял, что ждет не дождется этой «маленькой прогулки».