— В чем дело? — вскричал бледный от страха Омри.

— Демоны... они здесь. — Ю-ю снова поднялся на ноги. Сквозь повязку у него на плече сочилась кровь.

Омри пятился от тумана к двери, в которую только что вошел. Эмрин, видя, что старика бьет дрожь, ободряюще шепнул:

— Спокойно, дружище.

— Я хочу уйти!

Туман продолжал прибывать, в кухне становилось все холоднее. Гаспир и Нарен тоже отступали от стола с оружием в руках. Кива схватила длинный тяжелый нож.

— Бежим! — крикнул Омри и бросился к двери. Эмрин хотел было последовать за ним, но увидел, что из-под нее тоже сочится слабая струйка тумана.

— Стой, Омри! — крикнул сержант, но было поздно. Дверь распахнулась, туман окутал Омри, от взмаха мощной когтистой лапы на стол брызнула кровь. Второй удар раздробил старику череп.

Эмрин, подскочив, захлопнул дверь и задвинул засов в тот самый миг, когда тело Омри рухнуло на пол. Раздался оглушительный треск, дверная филенка раскололась. Эмрин выхватил меч, отступая на середину кухни.

Такой же треск послышался от другой двери. Ю-ю шагнул вперед и упал. Эмрин подхватил его, поднял на ноги. Маленький Берик перестал кричать и съежился на скамейке. Кива подбежала к нему, но он отпрянул и бегом бросился к остальным. Юный Ниаллад, обнажив кинжал, опустил руку ему на плечо.

— Мужайся, Берик. Мы тебя защитим, — невозмутимо произнес он, но голос его выдавал страх, и руки дрожали. Паж пригнулся и полез под стол. Норда уже сидела там, закрыв лицо руками.

Ледяной туман полз по каменному полу. Правая дверь уступила, и белая мгла хлынула внутрь. Ю-ю взмахнул мечом, и голубая молния с треском прошила туман. Оттуда раздался полный боли вопль.

— Подними свой меч! — приказал Ю-ю Эмрину. Сержант повиновался, и Ю-ю коснулся его меча своим. Клинок Эмрина тут же вспыхнул голубым светом. — Вы тоже! — Ю-ю тронул мечи Гаспира и Нарена, и они тоже зажглись. — Это недолго продлится, — предупредил Ю-ю. — Вперед, в атаку!

Эмрин, помедлив всего лишь мгновение, рубанул туман своим мечом. Сверкнула молния — и туман отступил. Гаспир и Нарен тоже атаковали. Огромная белая фигура выскочила из тумана и врезалась в чернобородого Гаспира, сбив его с ног. Нарен в панике побежал. Как только он повернулся спиной, чудовище взмахнуло лапой. Кива видела, как Нарен прогнулся назад — когти, вонзившись ему в спину, вышли из груди. Изо рта умирающего хлынула кровь. Подоспевший Эмрин пронзил мечом грудь чудовища. Оно испустило рев и отшвырнуло прочь тело Нарена, а потом повернулось к Эмрину. Кива метнула свой нож, и он вошел прямо в глаз нависшему над Эмрином демону. В этот миг нетвердо стоящий на ногах Ю-ю взмахнул мечом раджни, разрубил безволосую белую шею, и чудище опрокинулось набок, перевернув стол.

Туман откатился назад, ушел под дальнюю дверь.

В кухне стало понемногу теплеть. Гаспир, поднявшись, подобрал свой меч. Тот больше не светился, и лишь по клинку Ю-ю еще пробегал угасающий голубой огонь. Ю-ю, тяжело дыша, рухнул на колени. Его рана открылась, кровь бежала сквозь повязку на голую грудь.

— Держись, желтый, — сказал, подойдя к нему, Эмрин. — Давай я посажу тебя на стул.

У Ю-ю совсем не осталось сил, и он привалился к Эмрину. Кива с Нордой помогли сержанту поднять его и усадить.

— Они ушли? — спросил Ниаллад, заглядывая в темный лестничный пролет.

— Меч не светится, — ответила Кива, — значит, наверное, ушли. Но они могут вернуться.

Юноша, глядя на нее, заставил себя улыбнуться.

— Отменный был бросок. Редко увидишь, чтобы кухонный нож использовался с таким толком.

Кива промолчала, глядя на тело старого Омри. Он был хорошим, добрым человеком и заслуживал лучшей участи.

— Что дальше? — спросил Гаспир. — Уходить или оставаться?

— Останемся, — решил Ю-ю. — Здесь только два входа. Можно обороняться.

— Согласен, — кивнул Гаспир. — Не знаю, что способно заставить меня подняться по одной из этих лестниц.

В это время где-то вдалеке послышался крик, за ним другой.

— Там гибнут люди! — воскликнул Эмрин. — Надо помочь им!

— Мое дело — охранять герцогского сына, — отозвался Гаспир. — Если тебе охота лезть наверх, то лезь. — Телохранитель посмотрел на едва сохраняющего сознание Ю-ю. — Только без его волшебного меча ты там и до десяти сосчитать не успеешь.

— Я должен идти. — И Эмрин пошел к двери.

— Не надо! — крикнула Кива.

— Мне за это платят! Я сержант стражи.

Кива обошла стол.

— Послушай меня, Эмрин. Ты храбрый человек. Мы все это видели. Но Ю-ю совсем плох, и без тебя нам не отбиться. Ты должен остаться здесь. Серый Человек велел тебе охранять Ю-ю, а наверху ты его защитить не сможешь.

Сверху по-прежнему доносились крики. Эмрин стоял, глядя в темный дверной проем.

— Поверь мне, — прошептала Кива, взяв его за руку. Его лицо отзывалось страдальческой гримасой на каждый крик. — Ты им ничем не поможешь. — Она повернулась к Гаспиру: — Надо загородить двери. Переворачивай шкафы и толкай их к той, а мы с Эмрином займемся этой.

— Я от служанок приказов не принимаю, — рявкнул Гаспир.

— Это не приказ, — спокойно проговорила Кива, скрывая гнев. — Извини, если тебе так показалось. Но двери загородить надо, а чтобы сдвинуть эти шкафы, нужен сильный мужчина.

— Делай как она говорит, — вмешался Ниаллад — Я помогу тебе.

— И поторопитесь, — сказала Кива. — Меч Ю-ю снова загорается.

Шардин, священник Истока, был известен своими зажигательными проповедями. Его мощный, раскатистый голос мог наполнить помещение любой величины, излучаемое им обаяние привлекало к Истоку толпы новообращенных. Как оратору ему не было равных; будь в мире хоть какая-то справедливость, его давно бы сделали настоятелем. Но несмотря на столь выдающийся дар, его карьере мешал один маленький недостаток, которым мелкие умишки не переставали тыкать ему в глаза.

Он не верил в Исток.

Двадцать лет назад, полный юношеского пыла, он избрал для себя поприще священника. О, тогда он веровал! Его вера преодолевала все: войну и болезнь, голод и нищету. И когда занемогла его мать, он отправился домой, зная, что Исток услышит его молитвы и исцелит ее. Приехав в родовое поместье, он поспешил к ложу больной и обратился к Истоку с мольбой внять рабу своему и коснуться болящей своей целительной силой. После этого он приказал готовить пир, чтобы отпраздновать предстоящее чудо.

Мать скончалась еще до заката, в муках, кашляя кровью. Шардин, сидя около нее, смотрел на ее мертвое лицо. Потом он спустился вниз, где слуги раскладывали на столах серебро. В приступе ярости Шардин перевернул столы, расшвырял посуду и распугал слуг.

Сам же он убежал в ночь, воплями изливая свой гнев под звездами.

Он остался на похороны и даже прочел заупокойную молитву над могилой матери, упокоившейся рядом с мужем и двумя умершими в младенчестве детьми. После этого он отправился в Николанский монастырь, где настоятелем был его старый учитель Парали. Обрадованный старик обнял и расцеловал ученика.

«Скорблю о твоей потере, мой мальчик». — «Я воззвал к Истоку, и он не ответил мне». — «Он не всегда отвечает. Или отвечает нежелательным для нас образом. Но ведь это мы служим ему, а не он нам». — «Я больше не верю в него», — признался Шардин. «Ты уже не раз видел смерть, — напомнил Парали. — Ты хоронил грудных младенцев, детей и их родителей. Почему же в те времена вера твоя оставалась крепкой?» — «Речь шла о моей матери. Он должен был спасти ее». —«Мы рождаемся, живем краткий срок на земле, а потом умираем. Таков порядок вещей. Я хорошо знал твою мать. Она была хорошей женщиной, и я верю, что теперь она пребывает в раю. Будь благодарен за ее жизнь и за ее любовь». — «Благодарен? — вспылил Шардин. — Я распорядился устроить пир, чтобы воздать Истоку хвалу за ее выздоровление, а меня выставили дураком. Ну что ж, теперь я поумнел. Если Исток существует, я проклинаю его и не желаю больше иметь с ним никакого дела». — «Ты отказываешься от служения ему?» — «Да». — «Тогда я буду молиться, чтобы ты вновь обрел мир и радость».