Постепенно река стала шире, с обеих сторон начались притоки. Там, где меньшие речки вливались в главную воду, обычно стоял посёлок. Они начали держаться ближе к западному берегу реки, и Илья уже решил, что они должны пристать к одному из посёлков, когда Дези неожиданно повернул катер в какой-то приток.

Они оставили главную реку и плыли теперь по её рукаву, который был уже, и вода в нём, казалось, течёт быстрее, словно хочет убежать от безлюдья своих берегов. Они обогнули длинный мыс, где новая река сужалась, и вышли в широкую воду.

Здесь, метрах в ста вверх по течению, посреди реки их ждал гидросамолёт.

Самолёт был хрупкий, с огромным пропеллером на носу. Он был выкрашен в жёлтый цвет с синими полосами по бокам фюзеляжа. У самолёта были белые крылья, с двумя поперечными синими полосками. Ближе к хвосту Илья мог разглядеть написанный красной краской номер — R-349. Он посмотрел на Кассовского. — Не волнуйтесь. — Они уже подплыли совсем близко и теперь огибали самолёт с левой стороны, где из открытой кабины спускалась лестница. — Это надёжный. DHC-3. — Кассовский встал на корме и вытянул руку, чтобы зацепиться за перила. — А если что, мы всегда дотянем до воды.

Он кивнул молодому креолу в овальном проёме. Креол улыбался. Кассовский полез по лестнице в кабину. Затем он скрылся внутри самолёта. Илья посмотрел на Дези. Тот держал катер на нейтральной скорости, что позволяло ему маневрировать около лестницы. Илья чувствовал, что их сносит течением на самолёт.

Он встал и взялся за поручни.

Внутри самолёта было узко и темно, словно в короткой широкой трубе. Сидений было два: одно для пилота, другое прямо за ним. Кассовский сидел на полу, на каком-то ящике. Он указал Илье на мешки рядом с собой и сказал креолу что-то на голландском. Тот потянул дверь на себя, и она захлопнулась со странным звуком, словно лопнула большая шина. Креол сел в пилотское кресло и включил мотор. Илья увидел удаляющуюся корму катера в мутноватое стекло иллюминатора. Казалось, стекло имеет увеличительный эффект.

— Куда мы? — повернулся он к Кассовскому.

Тот устраивался поудобнее, подложив под себя какие-то мягкие вещи.

— На юг, куда же ещё? — удивился Кассовский. — Только на юг.

Илья понимал, что сейчас происходит что-то очень важное: это было видно по нарочитой лёгкости, с которой себя вёл Кассовский. Что-то самое важное из всего, что пока случилось.

— А мы успеем вернуться домой к ужину? — спросил Илья.

— Нет, — сказал Кассовский. — Возвращаться мы не будем.

Он смотрел Илье в глаза и не старался их отвести. Он смотрел серьёзно, без смешинки в зрачках. Илья начал понимать, что происходит.

— У меня завтра самолёт. — Он хотел услышать объяснение Кассовского. — Мне завтра лететь.

— Так вы уже летите, — сказал Кассовский. Он показал рукой вниз, словно хотел, чтобы Илья в этом сам убедился.

Они и вправду были в воздухе, держась на юго-запад. Серая блестящая река скрылась из виду, и под ними зелёным густились джунгли, сколько хватало глаза. Далеко впереди клубился дым: там были горы.

Илья посмотрел на Кассовского. Он не сердился, он просто хотел, чтобы тот объяснился.

— Почему? — спросил Илья. — Почему вы не хотите меня отпустить?

— Слушайте. — Кассовский подложил под спину мешок с парашютом и откинулся назад. — Мне рассказывали, будто вы всё время страдали, жаловались, что живёте не свою жизнь. Так вот, теперь вы живёте свою. Она у вас такая.

Он ждал реакции. Илья не мог понять, откуда он всё это знает. Откуда он вообще знает про него столько вещей. Кассовский знал вещи, которые Илья не рассказывал даже Адри. Откуда?

Самолёт покачивался, вибрировал, когда его било ветром в бока. Было страшно. Пару раз они теряли высоту, не удержавшись в потоке воздуха. Никакой воды под ними не было: лишь тёмная зелень внизу.

— Что такое вы? — вдруг спросил Кассовский. — Сумма всех ваших переживаний и воспоминаний? Что отличает вас, Илью Кессаля, от других? Что вы и что не вы?

— Пожалуй. — Илья обдумал слова Кассовского перед тем, как ответить. — Сумма опыта, которая уникальна у каждого.

— Представьте, — Кассовский подался вперёд, — что кто-то стёр все ваши воспоминания. Чистый лист. Это всё ещё вы или кто-то другой? Убил он этим актом вас, Илью, или нет?

Илья задумался. Было сложно ответить.

С одной стороны, если не было воспоминаний о прошлом опыте, памяти о себе, то не было и себя. С другой стороны, он как ёмкость нового опыта оставался, готовый принять его в себя, и, стало быть, жил. Но оставался ли он при этом Ильёй Кессалем или становился кем-то другим, кем-то, кто будет сформирован новым опытом новой жизни?

Он объяснил Кассовскому свои сомнения.

— Вот видите, — Кассовский устроился поудобнее, — вы как вы — это просто канва, на которую наносится опыт переживаний, ощущений, чувствований. Вы одновременно и сумма этого опыта, и стержень, на котором он оседает. Уничтожь опыт — стержень останется, готовый принять новую сумму переживаний, которые сформируют новую личность. Но сам стержень — дух — так же важен, как и то, что на него нанизывается в ходе проживания.

— А что может убить дух? — спросил Илья. Он хотел знать, говорит ли Кассовский о бессмертии.

Кассовский удивлённо посмотрел на Илью. Он покачал головой. Казалось, он был расстроен.

— Когда смерть приходит к животному, животное умирает. А когда смерть приходит к человеку, в нём умирает только животное.

Пилот повернулся к ним и что-то сказал. Он показал рукой вниз. Илья посмотрел в иллюминатор: под ними, сколько было видно, вырастали огромные зубцы синих гор.

— Наш дух, пнеума ускользает, — продолжал Кассовский. — Но не полностью, не совсем. Наш дух может вернуться в Плерому, откуда Демиург заманил нас в мир, только если при жизни мы осознали кто мы, вспомнили кем были до материи. Если же этого не произошло, пнеума недостаточно легка, чтобы покинуть материальный мир, и она возвращается в материю, в плоть.

И материя множится, и мир становится всё тяжелее, и круг перерождений цепко держит нас в этом тяжёлом мире. Какие-то отдалённые воспоминания, проблески живут в каждом из нас; мы стремимся обратно, верим в бесполезных богов из написанных нами самими книг, но не можем, не можем сократить расстояние между Прабогом и собой. Понимаете? Все религии — это попытки сократить это расстояние. Религии возникли потому, что люди осознали: рядом больше нет Бога.

— А магия? — Илье казалось, он понимал, что Кассовский хочет ему объяснить. — Вы считаете, что магия сохраняет эту связь? Как ваш друг-марун, который превращался в пуму? Как Ам Баке?

Кассовский поморщился.

— Слушайте. — Он наклонился к Илье, стараясь перекрыть шум мотора. — Я выучил свой урок о магии — заняло годы — и надеялся, что вы выучили свой, когда поняли, что нужно выйти из защитного круга. Магия — это не о близости к богу. Магия — как наука. Цель науки — использовать материю, заставить её покориться.

Цель магии — использовать энергию, чтобы обеспечить свои потребности в миру, в материи. В магии нет ничего мистического, потустороннего. Это очень практичная вещь. Набор практик на самом деле. Вы правы: магия сохраняет связь с Плеромой, с миром энергии, но не ставит себе задачу покинуть этот, материальный, мир. Наоборот, она использует тот мир для этого, энергию для материи.

Он помолчал.

— А материю надо разрушить, — вдруг тоненько сказал Кассовский. — Разрушить. Только тогда у духа не будет пути назад.

Они снижались. Самолёт сделал круг и ещё один. Илья посмотрел вниз: под ними темнела река. Самолёт сделал ещё один круг, уже ниже, и полетел над водой, снижаясь всё больше и больше. Наконец они коснулись воды — нежно, легко — и помчались по реке против течения, постепенно гася скорость. Затем самолёт остановился, они развернулись, и пилот направил машину к берегу.

Их никто не встречал.

Вокруг были джунгли, и слева открывалась большая заводь, к которой почти отвесно спускалась гора. Они подплыли к берегу, и пилот выключил мотор. Он что-то сказал Кассовскому и посмотрел на часы. Кассовский повернулся к Илье: