- Это не шаль и не платье. Таких подарков тебе еще никто не дарил.

Алонсо вынул из сумки шкатулку, из которой осторожно извлек "Свет в оазисе", после чего рассказал все, что знал об этом тексте. О древнем наемнике по прозвищу Воин-Ибер, об учении неизвестного индийского мудреца, о сходстве реальности со сном ("Удивительно, как ты сама об этом догадалась, сьелито!"), о невероятных способностях орбинавтов, о трудностях расшифровки текста, о содержании уже расшифрованных его частей.

Консуэло была потрясена. Счастлива и потрясена.

- Можно посмотреть?! - спросила она благоговейным шепотом.

Алонсо протянул ей свиток. Она осторожно развернула его, разгладила на столе, поводила пальцами по краям, почти не касаясь их. Разглядывала какое-то время.

- Боже мой, какое сокровище ты мне сейчас показываешь, вестгот! - шептала она, едва дыша. - Жаль, что я не знаю еврейской грамоты.

- Но текст написан на латыни, которую ты прекрасно знаешь, - напомнил Алонсо. - Выучи еврейские буквы до моего возвращения в Саламанку через несколько месяцев. Это совсем нетрудно. Букв там меньше, чем в арабском, а правила чтения очень похожи. Запомни эти буквы, и мы будем вместе читать и разбирать рукопись. Будем находить ответы на вопросы. Будем выполнять предлагаемые в тексте упражнения и помогать друг другу совершенствовать новые навыки. Теперь ты ведь посвящена в тайну, значит, ты тоже хранитель.

- Хранитель... - повторила она, словно пробуя это слово на вкус. И вдруг спросила: - Почему ты решился доверить мне такую тайну?

Алонсо знал, что она спросит об этом.

- Помнишь, сьелито, как ты сказала, что наши страдания происходят из-за привязанности?

- Да, - она вдруг покраснела. - Только я ведь могу и ошибаться.

- Можешь и ошибаться, - согласился Алонсо. - Главное для меня не то, права ты или нет, а то, как свободно и независимо ты мыслишь. В мире, где нам с детства внушают - и христиане, и мусульмане, - что мы страдаем в наказание за наши грехи, что человек, даже если он только что родился и еще не успел нарушить ни одного из бесчисленного количества запретов, уже должен расплачиваться за первородный грех, ты осмеливаешься самостоятельно размышлять на эту тему и находить совсем иную причину! Ты утверждаешь, что источником страдания являются не наши проступки, а наши привязанности. К тому же, вторя автору рукописи, еще даже не зная о ее существовании, ты предлагаешь видеть в жизни разновидность сна, поскольку это притупляет привязанность, а значит, и уменьшает страдание.

- Да, мне это действительно помогает, - Консуэло улыбнулась и с благодарностью подняла глаза на собеседника.

- Я знаю, что для восприятия идей, изложенных в этом манускрипте, - продолжал Алонсо, - необходимо именно такое свободное и непредвзятое мышление. И я думаю, что не зря поделился с тобой своей тайной. Достаточно посмотреть на то, с каким восторгом ты на это откликнулась!

Ничуть не меньшее впечатление, чем сообщение об орбинавтах и их способности менять реальность силой мысли, произвел на Консуэло рассказ Алонсо о его собственных ночных опытах, о "сказочных снах", в которых сновидец, зная, что все вокруг есть лишь его сон, меняет его содержание по собственному усмотрению.

- Ты понимаешь, чего ты добился, Алонсо?! - она схватила его за воротник и дернула. Он еще ни разу не видел Консуэло в таком возбуждении. - Мне кажется, ты не отдаешь себе в этом отчета! Даже если ты никогда не станешь орбинавтом, ты уже умеешь делать нечто такое, о чем бесчисленные поколения людей даже не подозревали. Ты управляешь заветным миром своих сновидений! Да одного этого вполне достаточно, чтобы навсегда стать счастливым! Какой же бесценный дар получила я от тебя, мой милый торговец коврами!

Она крепко обняла его и покрыла его лицо поцелуями, в которых на этот раз не было ничего приглашающего в постель.

Алонсо обещал к следующему приезду в Саламанку изготовить для нее отдельную копию рукописи, а Консуэло заявила, что непременно прослушает в университете курс древнееврейского языка.

- Так ты привлечешь к себе лишнее внимание, - возразил Алонсо. - Слишком уж ты яркая личность, чтобы остаться незаметной в большой аудитории. У людей может возникнуть вопрос, почему из всех дисциплин, преподаваемых в этом саду знаний, тебя заинтересовал именно еврейский язык. И это в те времена, когда людей жгут на кострах по одному лишь подозрению в интересе к иудаизму. Лучше попроси нашего друга Рохаса или дона Антонио раздобыть тебе грамматику и разберись с буквами сама. С твоим умом ты сделаешь это без труда.

Консуэло согласилась с ним и обещала соблюдать осторожность.

Через несколько дней Алонсо посетил Антонио де Небриху в его типографии. И тот упомянул во время разговора, что на ближайшей встрече литературного кружка у Консуэло будет читать отрывки из своей "Грамматики". Лексикограф подчеркнул свое желание видеть Алонсо на этой встрече.

Алонсо не мог отказать, и по этой причине 6-го дня января-месяца 1492 года он еще находился в Саламанке. Вечером он и Фернандо де Рохас, возвращаясь с предмостной площади в центр города, столкнулись с массовым факельным шествием. Звучал гимн, в воздухе реяли знамена и кресты. Вообще говоря, такие шествия были делом обычным. Достаточно было, чтобы какой-нибудь монастырь отмечал день своего святого покровителя. Только в этот раз людей было не в пример больше обычного, и среди них присутствовали монахи разных орденов. Люди что-то радостно кричали, заглушая пение.

- Что произошло? - спросил Алонсо городского стражника в каске и кирасе, держащего в руке алебарду.

- Мы взяли Гранаду! - крикнул тот в ответ, хотя стоял совсем рядом. - Все! Конец Реконкисты, друзья мои! Невероятное мгновение! Наши доблестные рыцари полностью извели магометанскую заразу на полуострове! Поверьте мне, сей великий день празднует вся христианская Европа!

-

-

Перед уходом целовали,

За поворотом исчезали

И писем нежных не писали.

Бланш Ла-Сурс

За считанные недели на месте того, как пожар уничтожил осадный лагерь в долине Гранады, на его месте был возведен Санта-Фе. Христиане с гордостью говорили, что это единственный город Кастилии, никогда не знавший мусульманского владычества. Каждый день на глазах у рыцарей и ополченцев возникали новые каменные и деревянные постройки, мощные стены, высокие башни. В центре Санта-Фе находилась площадь - настолько широкая, что на ней могла разместиться целая армия. Две главные улицы, пересекаясь, образовывали крест и заканчивались в четырех воротах, которые выходили на разные стороны света.

Вот, когда Мануэлю впору было вспомнить о сходстве реальности и сна, однако с того памятного дня, когда разразился "Бой королевы", он гнал все возникавшие у него мысли на эту тему. Идальго из Лас Вильяс был настолько поражен и напуган собственным вмешательством в судьбу поединка Гарсиласо де Ла Веги с Тарфе, что не решался больше даже думать об этом.

В октябре Бальтасар неожиданно заявил, что назавтра наступит "особый день".

- Может быть, приоткроешь завесу тайны и объяснишь мне, чем завтрашний день так уж сильно отличается от остальных? - спросил идальго.

Бальтасар задумался, словно взвешивая, следует ли довериться рыцарю. Затем решился:

- Завтра полнолуние. Цыгане часто устраивают в полнолуние праздник, играют свадьбы, поют, танцуют. Обычно при этом собираются несколько групп, чьи стоянки находятся недалеко друг от друга.

- Но почему ты делал из этого тайну?

- Не хочу привлекать к своим собратьям повышенного интереса Святой Палаты. А что если кому-то придет в голову, что они только для вида приняли католичество, а на самом деле поклоняются луне?