- Сказок? - недоверчиво переспросил Алонсо.

- Сказок в самом лучшем смысле этого слова. Разве ты с самого детства не любишь читать разные истории? Разве каждая такая история - это не отдельный выдуманный мир? То, во что верят люди, исповедующие одно или другое учение, тоже является отдельным выдуманным миром. Если хочешь, коллективным древом исходов, которое легко удерживать в уме, потому что все вокруг напоминает о нем - здания, статуи, тексты, молитвы, колокола, разговоры людей, распорядок дня, обычаи.

Видя, что его слова все же задели внука, Ибрагим добавил:

- Пойми, когда я говорю о чем-то, что оно "выдумано", я вовсе не хочу сказать, что его нет. Ведь если реальность сродни сновидению, то все, что окружает нас, в каком-то смысле выдумано нами. Так же, как содержание сновидения является порождением нашего же рассудка, каким бы странным оно ни показалось нам при пробуждении.

Ибрагим потянулся к посоху. Это означало, что он устал и хочет идти спать. Алонсо помог ему встать.

- Привыкай к кастильским именам, - продолжал дед, - даже если они кажутся тебе немыслимыми искажениями. Дядя Юсеф будет для тебя Хосе Гарделем. Возьмешь его фамилию и будешь зваться Алонсо Гарделем. Наш эмир Абу-Абдалла, да продлит Аллах его дни, станет для тебя Боабдилом. Изабелла Кастильская - теперь твоя королева, и для тебя она донья Исабель. Фердинанд Арагонский отныне для тебя - дон Фернандо. Будешь говорить не "муваллад", а "мулади". Ну и так далее - переводить с языка на язык ты умеешь и без меня.

Старик, не прощаясь, вышел из комнаты, с трудом передвигая ноги и тяжело опираясь на посох. Уже в дверях он обернулся и сказал:

- Отправляться вам с матерью надо как можно скорее. Мешкать нельзя. Здесь сейчас находятся венецианские купцы, компаньоны дяди Юсефа. Вы уйдете вместе с ними. Мне сообщили из дворца эмира, что твои донья Исабель и дон Фернандо уже не скрывают своих планов. Скоро они двинут сюда войска, чтобы овладеть Гранадой и крепостью эмира. Кстати, для тебя она отныне не Аль-Хамра, а Альгамбра, как называют ее христиане. Неизвестно, увидишь ты еще Гранаду или нет. Скорее да, чем нет. Но полумесяц на верхушке башни Комарес в Альгамбре скоро сменится на крест. Если хочешь почувствовать дыхание истории, успей перед отъездом полюбоваться на него. Позже такой возможности тебе может не представиться. Даже если проживешь тысячу лет.

Когда Ибрагим уже почти вышел, Алонсо окликнул его:

- Дед! А как же ты? Почему бы и тебе не отправиться с нами? Кто будет за тобой ухаживать, если нас не будет рядом?

- Мое место здесь, с книгами. Ухаживать за мной будет твоя двоюродная сестра Фатима и твой названый брат, любитель блох Саладин, - донесся тихий голос Ибрагима, добавившего после этого еще что-то, уже совсем неразборчивое.

Алонсо был охвачен такими противоречивыми чувствами, что ему вряд ли удалось бы их описать, если бы его об этом попросили. Сильнее всего было переживание, которое можно было назвать бессильной тоской несостоявшегося волшебника.

Как ему было жаль, что он на несколько лет забросил упражнения со сновидениями! Если бы не это, - так сейчас казалось Алонсо, - он уже успел бы стать орбинавтом и теперь сумел бы изменить происходящее. И не пришлось бы ему оставлять любимого деда в городе, куда в скором времени ворвутся орды свирепых дикарей.

До своего отъезда Алонсо, следуя совету Ибрагима, действительно поднялся к стенам Альгамбры, чтобы посмотреть на возвышающийся над ними полумесяц ислама.

-

-

Бесшумный кто-то приоткроет дверь,

И станет в тягость память прежних вер,

Сомнительной - бесспорность прежних мер.

Покажется, что с кем-то ты вдвоем

Ведешь бесплодный спор. Забудь о том:

Я только ветер за твоим окном.

Бланш Ла-Сурс

Я стоял у распахнутого окна, утешая себя тем, что выполнил волю деда. Стыд за переход в христианство был сильнее, чем облегчение, которое я испытывал в связи с тем, что само это событие уже осталось позади.

Тесная улочка внизу жадно втягивала в себя тень наступающего вечера. На днях слышал от дяди Хосе, что Кордова - самое жаркое место Европы. Я ему сразу поверил - если в начале апреля так тепло, что же будет летом?..

На поверхности Гвадалквивира вспыхивали и гасли блики заходящего солнца. Из моего окна хорошо виден древний римский мост, перекинувшийся через Гвадалквивир на шестнадцати массивных арках. Вырастающие прямо из реки каменные подножия, на которые опираются арки, здесь и там покрыты темной прозеленью.

Кордова... Некогда столица всей мусульманской Испании, город, соперничавший по красоте и величию с Багдадом и Фесом. С тех пор, как его захватил Фернандо III Святой, прошло более двухсот пятидесяти лет. Десять лет назад, когда началась война с эмиратом Гранады, сюда переместились католические короли Фердинанд и Изабелла. Дед прав: надо все же привыкнуть называть их кастильскими именами. Донья Исабель и дон Фернандо.

Война то стихает, то возобновляется, стороны сражаются одинаково отчаянно, но перевес почти все время на стороне христиан, отрезающих от эмирата город за городом, деревню за деревней, холм за холмом, крепость за крепостью. В их руках уже Альхама, Лоха, Малага и Баса. Скоро - черед столицы эмирата.

Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, в комнату заглянула моя пухленькая смешливая двоюродная сестра.

- Привет, Алонсо, - непослушные кудряшки выбивались из под легкой накидки. Такие накидки, которые здесь называют мантильями, местные женщины позаимствовали у мавританок. Мусульманки прикрывают ими голову, спасаясь от солнца и ветра, а порой и лицо, проявляя приличную скромность. Им бы не пришло в голову без всякой необходимости, просто ради эффектного внешнего вида нацепить мантилью на водруженный на темя высокий гребень, как это сделала стоящая передо мной юная модница.

- Мир тебе, Матильда!

- Как ты необычно разговариваешь, - прыснула она и тут же затараторила, словно опасаясь, что если немедленно не скажет всего сразу, то у нее закончатся слова. - Нас зовут ужинать. Завтра утром отец и братья покажут тебе лавку. Потом вы все пойдете молиться в Мечеть, а вечером у тебя будет свободное время, и ты отведешь меня гулять. Девушки благородного происхождения никогда не ходят по улицам без дуэньи, а я девушка простая, и моей дуэньей будешь ты, дорогой кузен.

- В мечеть? - переспросил я в недоумении. - Вы же христиане.

- Вообще-то с сегодняшнего дня ты тоже христианин.

Болтушка права. Мы с семьей несколько часов назад вернулись из маленькой церквушки Сан-Себастьян, где меня крестил падре Нуньес с внешностью муэдзина. Теперь я мориск, то есть крещенный мавр, такой же, как дядя и его жена, как мои двоюродные братья и сестра, как моя мать (которая за годы жизни в мусульманской семье не полностью забыла христианские обряды), как тысячи и тысячи жителей этого города и других городов Кастилии. Крещенных евреев и мавров называют новыми христианами, кристианос нуэвос. Это люди, которых постоянно подозревают в тайном следовании своей прежней вере, люди, являющиеся главным фокусом внимания святейшей инквизиции. И я один из них. Из тех, кого не берут на государственные должности, так как по действующему в этой стране закону о чистоте крови полноценными кастильцами считаются лишь те, у кого в роду на протяжении последних четырех поколений не было ни одного иноверца.

- Ну ладно, не вы, а мы, - согласился я неохотно. - Так почему же мы, христиане, пойдем в мечеть?