В эти дни Санта-Фе стал настоящей столицей страны. Каждый день в ворота города вступали караваны со всевозможными товарами. Сцены оживленной торговли фруктами и всяческой снедью, целые насыпи муки, стада коров и овец - все это было отчетливо видно со стен голодной Гранады. Время от времени группы людей пытались вырваться из осажденного города, но мусульманские стражники у городских ворот безжалостно рубили своих малодушных сограждан.

Отдельным счастливцам, которым все-таки удавалось выскользнуть из Гранады, добраться до расположения христиан и сдаться в плен, рассказывали, что положение в городе стало невыносимым. Дети умирали на руках у родителей. Люди были вынуждены есть лошадей и охотиться на птиц. Собак, кошек и крыс в городе уже давно не осталось.

Слушая эти рассказы, Мануэль не мог не испытывать сочувствия к осажденным. Дни рыцарских поединков и доблести остались в прошлом. Как и многие другие, молодой Фуэнтес выполнял свой долг, охраняя перевалы от возможных попыток доставить припасы в Гранаду, но гордости от этого он не испытывал. Вспоминая же данное им Алонсо обещание позаботиться о его деде, Мануэль понимал, что по мере того, как проходит неделя за неделей, возможность выполнить это обещание уменьшается. Он уже не особенно верил, что застанет старого Ибрагима в живых.

Со времени сентябрьского праздника на цыганской стоянке Мануэль с нетерпением ждал следующего новолуния, но, когда оно наступило, он весь день был занят. Вместе с другими рыцарями обеспечивал безопасность предводителей христиан и мусульман во время переговоров о капитуляции Гранады.

В переговорах участвовали два секретаря арагонского короля и два визиря эмира. Они тайно встречались в деревне Хурриана, давая друг другу знаки заранее оговоренными сериями выстрелов либо договариваясь через тайных посыльных. Начиная с октября сын Боабдила находился в ставке графа Тендильи на положении гостя и пленника одновременно. Эмир отправил его к христианам в знак своей искренности. О содержании переговоров в Санта-Фе ходили всевозможные непроверенные толки и слухи.

Столкновений не происходило, так как с пятого октября действовало шестидесятидневное перемирие.

К концу ноября Мануэль, которому так и не удалось выкинуть из головы мечты о Лоле, в один из дней, свободных от патрулирования, отправился в сопровождении Бальтасара в цыганский лагерь возле Альхамы, не дожидаясь очередного полнолуния. Бальтасар никаких вопросов по дороге не задавал, и это было очень удобно Мануэлю, который даже сам себе не мог внятно объяснить причину поездки.

Стоянка цыган на сей раз была полупустой. Встретившаяся путникам старуха объяснила, что все молодые мужчины и многие женщины находятся на заработках в Альхаме или в Санта-Фе. Мануэль решил было, что они не застанут и Лолы, но та оказалась на месте. Увидев гостей, молчаливая танцовщица выскочила из глиняной хижины и пошла им навстречу с сияющим лицом. Волосы Лолы, на этот раз не заплетенные в косы, были собраны под тюрбан. Дверь в дом она оставила открытой, и за ней угадывались в тени очертания стола и кровати. Внутри никого не было.

Бальтасар поспешно ретировался, сказав Мануэлю, что будет ждать его возле лошадей.

- Вот, Лола, это я привез твоей воспитательнице и тебе, - смущаясь, сказал Мануэль и вынул две новые шелковые шали красивой отделки с длинной бахромой. - Эта шаль - для Зенобии, а эта - для тебя.

- О-о... - выдохнула девушка, когда он набросил шаль ей на плечи. Это было первое слово, которое Мануэль от нее услышал.

- Нравится? - спросил он.

Лола кивнула и быстро провела ладонью по его руке. Мануэль обрадовался, увидев ямочку, появившуюся на левой щеке девушки во время улыбки.

- Я по тебе скучал, - признался он. - Неужели ты даже имени моего не произнесешь? Говорить совсем не страшно. Я уверен, что у тебя красивый голос. У тебя все красивое. Как жаль, что я тебя не слышу!

Лола поманила его и быстро пошла мимо своего жилья, на ходу закинув туда шаль для Зенобии. Мануэль следовал за ней. Они шли дольше, чем он мог ожидать.

- Куда мы идем? - спросил он.

Лола, не отвечая, продолжала путь. Время от времени она оборачивалась, чтобы убедиться, что молодой идальго не отстал. Он больше не задавал вопросов.

Когда они подошли к холму, защищавшему стоянку от ветра, Лола жестом велела Мануэлю, чтобы он ей помог, и они вместе разобрали груду веток, за которой обнаружился невысокий лаз. Лола осторожно пробралась в него и спустилась вниз. Сразу за лазом обнаружились два выступа в скальной породе, по которым, как по ступенькам, Мануэль сошел вслед за Лолой.

Он оказался в гроте из нескольких помещений и связывающих их подземных ходов. Здесь было теплее, чем снаружи, где дул холодный порывистый ветер. Наткнувшись на валун, Мануэль стал двигаться с большей осторожностью. Пол пещеры был усыпан острыми камнями, но Лола, казалось, обходила их, не глядя.

Девушка подвела Мануэля к выемке в стене и показала жестом, чтобы он приставил к уху ладонь. Он повиновался, а Лола, прыснув, отбежала к противоположной стене. Ее почти не было видно, потому что в то место, где она сейчас находилась, свет снаружи не проникал.

На Мануэля накатила взрывная волна его собственного имени. От неожиданности он едва устоял на ногах.

- МАНУЭЛЬ, - звучало со всех сторон. Звук был очень странный - по сути это был шепот, но такой громкий, что казался грохотом. Он накатывал - вал за валом - одновременно отовсюду.

Не понимая, что происходит, Мануэль отпрянул, и все разом стихло, будто никакого звука не было вовсе. Из темного угла пещеры донесся тихий смех Лолы.

- Что ты там делаешь?! - собственный голос, хоть и усиленный эхом, показался Мануэлю жалким подобием звука после того, что он только что слышал. Он подошел к Лоле, и она показала ему небольшое, размером с блюдце, углубление в скальном выступе. Наклонившись к этому углублению, она сложила ладони чашечкой и прошептала-дунула в эту чашечку: "Мануэль..." Обернувшись к нему, Лола снова указала рукой в сторону свода, возле которого он стоял в первый раз, и Мануэль послушно направился туда.

Оглядываясь, он видел, что девушка продолжает шептать в "блюдце", но теперь, с расстояния в несколько шагов слов не было слышно. И вдруг, когда Мануэль оказался вблизи свода, снова сработала таинственная акустика пещеры, и раздался исполинский жаркий шепот.

- МАНУЭЛЬ, - гремело вокруг, заполняя всю его черепную коробку, - ЛОЛА. МАНУЭЛЬ. ЛОЛА. МАНУЭЛЬ...

Молодой идальго стоял, закрыв глаза, погружаясь в последовательность имен, которая звучала для него самой изысканной и желанной музыкой на всем белом свете.

Все стихло. Лола подошла к нему и показала в ту сторону, где находилось переговорное "блюдце".

- Ты хочешь, чтобы и я сказал тебе что-нибудь через пещеру?! - догадался рыцарь.

Она радостно кивнула и показала, что будет слушать.

- Лола, ты танцевала для всех или для меня?

Она слегка наклонила голову в сторону и хитро прищурилась.

- Это означает, и для всех, и для меня?!

Девушка рассмеялась, и опять показала ему, чтобы он шел к "блюдцу". Мануэль повиновался, но у самого "блюдца" замешкался, не зная, что сказать.

- Лола, - тихо проговорил он и увидел, как она отшатнулась. Он понял, что его шепот, дошел до нее слишком мощным взрывом, и поспешил успокоить девушку: - Извини, я буду говорить тише, - теперь он едва выдыхал слова. - Вот так, очень тихо. Хотя, я знаю, там, у тебя это звучит громко.

Он продолжал шептать такие же незначительные слова, словно разговаривал с ребенком. В очередной раз посмотрев в ее сторону, Мануэль увидел, что Лолы там нет. Ринувшись в сторону "блюдца", он огляделся по сторонам. Где же она?

- Лола, где ты?

Слева в глубине грота что-то зашуршало. Там могло быть какое-то животное, угрожающее Лоле. Но могла шуршать и ее юбка.

Мануэль вдруг осознал, что всегда видел ее в одной и той же юбке. Вероятно, у нее просто нет другой. Они здесь вообще живут очень бедно. Надо купить ей хорошую одежду.