Утром четвертого дня мы спустились к Енисею и осмотрев лед решили, пора. Через час трое наших посланников осторожно вышли на лед и растянувшись вереницей, осторожно вдоль самого берега тронулись в путь. Некоторое время с прибрежных скал было видно, как они осторожно продвигаются вперед. Но затем неприметный изгиб берега скрыл их.

Следующим утром мы с Ерофеем отправились в обратный путь и вечером были на заводе. Разговаривать с Ерофеем мне впервые не хотелось, вернее я сейчас вообще ни с кем не хотел разговаривать. В моей прошлой жизни было слишком много потерь и слишком мало находок и перспектива очередной потери меня очень страшила. За несколько недель нашего знакомства я очень привязался к тестю и у меня даже появилось что-то сыновье в отношение к нему, мне здесь все-таки двадцать пять, а не под сто.

Жена ожидала меня на заводе, глаза у неё явно ни один час были на мокром месте, но мне она даже виду не подала и спокойно дала мне полный отчет за время моего отсутствия. Для себя я выделил два события: венчание Лаврентия и приезд гостей-урянхайцев. Мерген, как обещал, привез нам двести полных комплектов урянхайской национальной одежды и ждал меня в Усинске. Это был даже не царский подарок, нечто большее. Интересно расскажет ли, где он взял все это.

Услышав о подарке Мергена повеселел и наш капитан, его гвардейцам приходилось чуть ли не полураздетыми нести службу, особенно на Мирском хребте. Не задерживаясь на заводе, мы направились в Усинск, встретиться с Мергеном надо было обязательно.

Мерген привез нам одежду не просто так, а с большим прицелом, он хотел, что бы я взял на обучение медицине молодых людей, девушку и двух молодых юношей. Церемониальный ужин постепенно превратился в дружеское застолье и мы засиделись далеко за полночь. Мерген оказался человеком вполне современным, он хорошо усвоил универсальную поговорку: не лезь со своим уставом в чужой монастырь.

За несколько недель прожитых рядом с русскими он научился понимать русскую речь, поэтому ни каких проблем с общением не возникло, тем более когда к нам присоединился Ванча. После вручения своего подарка и получения согласия на обучение своих соплеменников, Мерген чисто по-русски расположился у нас и мы три часа беседовали уже по-нашенски.

Урянхаец рассказал нам много интересного и раскрыл нам некоторые карты с их, урянхайской стороны. Как я и предполагал одеждой он нас обеспечил с помощью монастырей. Кто-то из сильных мира сего в Урянхайском крае имеет далеко идущие виды на дружбу с нами. У Мергена в этой истории был свой интерес. Его род, сильно пострадал в потрясениях последних десятков лет и насчитывал сейчас не больше пятидесяти человек. Род зайсана Мёнге-Далая был сильнее и многочисленнее и у них было кровное родство. Мерген вынашивал честолюбивые планы набрать силу и стать самостоятельным, а если уж иметь над собой господина, то только одного. Именно поэтому Мерген и стал стремиться к нам. Особенно меня поразило его стремление породниться с русскими. У нас был некоторый недостаток женского пола, а у Мергена избыток и он откровенно предложил своих соплеменниц в жены нашим мужикам. Тем более уже был почин и его сестра была безмерно довольна своей жизнью.

Такой откровенности от Мергена я не ожидал, он просто, как говориться, выложил на стол все карты. Почувствовав мое изумление, Мерген поставил все точки над и:

–– У моего рода, князь, есть могущественные враги, они все равно будут стремиться убить меня и всех моих родных.

Как говориться чем дальше в лес, тем больше дров. Выслушав Мергена, мы с Ерофеем переглянулись, забившись в неимоверную глушь, мы количество своих врагов всё увеличиваем и увеличиваем.

Когда глубокой ночью мы остались одни, Ерофей долго смотрел на мою карту, лежащую на столе.

–– Сейчас я смотрю на наше положение не так радужно, как к примеру пару месяцев назад.

–– Объясни причину твоего пессимизма? –– мне важны были детали, суть вопроса я понимал.

–– Я сейчас лучше знаю тропы, ведущие в долину, их достаточно много. И если со стороны России все более-менее контролируемо, то с юга намного сложнее. Я знаю и понимаю, как могут действовать русские начальники. А вот они, –– Ерофей ткнул в карту, где я написал Китай. –– Я невысокого мнения об узкоглазых как воинах, но слушая Мергена, я подумал, а что я вообще знаю о них? Реально ничего, одни сказки, –– последние слова Ерофей произнес с большим раздражением.

–– Прекрати посыпать голову пеплом, это ни к чему, ничего пока не случилось. А как говориться, кто предупрежден, тот вооружен. Сейчас зима и все тропы закрыты. Никто не пойдет через них. Но весной мы должны облазить весь Куртушибинский хребет от Енисея до, –– а вот где это до? –– Я думаю, что севернее Медвежьего перевала опасных троп нет, но разведать хребет надо до его пересечения с другим, –– я прочертил черту на карте севернее долины. Как этот хребет назывался я не знал, но в будущем 19–ом веке там стояли две русских погранзаставы, на реках Омул и Тихой. –– Но главное, Ерофей Кузьмич, не в этом.

Я еще раз посмотрел на мою карту, всё ли я нарисовал правильно.

–– Мы, друг Ерофей, должны быстро стать сильными. Мы должны провязать к себе Мергена. А скажи-ка, как поживает его сестра.

–– Отлично поживает. Ермил доволен.

–– Чем она занимается

–– Ермилом, дышит на него и пылинки сдувает.

–– А у Мергена действительно много свободных женщин?

Ерофей засмеялся, ситуация действительно комичная, сейчас начнем пары составлять.

–– Имеются, и Ермил не последний кто на них смотрит.

–– А твоя женушка как поживает, небось не довольна тобой, ты все на службе, да на службе, –– Машенька сегодня утром рассказывала мне про самочувствие и настроение жены Ерофея. Я в круговерти последних дней немного меньше уделял внимания медицинским делам.

–– Хорошо поживает, конечно не удовольствие есть, но мужа чтит.

Ерофей ушел, но сна у меня не было. Каждый день какие-нибудь новости и в основном негативные. Хотя если разобраться ничего страшного не произошло. Другое дело, что я очень устал. Да и после вольчей истории не оклемался толком. Недаром товарищ Нострадамус не хочет со мною общаться.

Перед сном я вышел из юрты. Тихая морозная ночь, ни одного звука. Куда не кинешь взор, зимние красоты: ровный белый снег, леса, покрытые свежим белым покрывалом. С реки еще слышится борьба Уса с наступаюшим на него ледовым панцирем.

Почему-то захотелось оказаться где-нибудь за пределами долины, в Москве, Питере или еще …. Где еще я не успел подумать. Огнем загорелись на спине отметины от плетей, заныли шрамы от ран. Нет Москву, Питер или Лондон посмотреть только из спортивного интереса. Оценить исключительно на предмет, не изменило ли мое попадание ход истории.

Поспать мне в итоге не удалось. Потом пришли другие мысли, вспомнились некоторые люди, подумалось, а родятся ли они и прочее-прочее-прочее. Уже на рассвете я все-таки начал засыпать, как на весь Усинск запел наш петушиный король. В нашем птичнике был петух просто неимоверной красоты. Был он ответственным и серьёзным, к своим обязанностям относился серьёзно. Пел редко, но метко, вся округа слышала его трели. Когда я его слышал, у меня всегда повышалось настроение, мне казалось, что даже солнце начинает светить по-другому.

В оставшиеся до Рождества недели я почти постоянно был в Усинске, занимаясь медициной, школой, написанием воспоминаний о будущем. Так я стал называть листы бумаги, на которых писал то, что знал в различных науках. Несколько раз я съездил на завод, по одному разу в Мирский острог и Железногорск. Везде у нас медленно и спокойно текла зимняя сибирская жизнь, не очень сытая, но не голодная и не холодная.

Перед Рождеством ударили морозы и почти неделю длился снегопад. А на второй день после Рождества установилась тихая теплая погода, снегопады прекратились, наступило прекрасное зимнее время – святки.

Восьмого января нового 1777 года ударили жгучие трескучие морозы, отдельные ночи столбик термометра опускался ниже тридцати градусов, а дважды было тридцать пять градусов мороза.