Я хотел спросить о засаде, но Леонов, как говориться, вопрос с языка снял.

–– В устье Тепселя есть удобное место для засады, я там на днях всё облазил. Немного надо дорожку на льду поправить и они пойдут очень близко от нас. Саженей двадцать будет. У нас семь винтовок? –– Леонов вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.

–– Стрелков товарищ капитан подобрал хороших, с такого расстояния никто не промажет. Пока они очухаются, пальнем еще раз. На крайней случай будут пистолеты и заряженные ружья. За пару минут десятка четыре положим, –– сержант Леонов вопросительно посмотрел на меня, согласен ли я.

–– Согласен, конечно. Но нам надо заранее увидеть их.

–– Ванча, ваша светлость, там уже все вдоль и поперек облазил. С ним ходит наш охотник, они верст на десять прошли дальше на север. Углядят, не переживайте, –– успокоил меня сержант.

–– А Ванчу ты в бою считал?

–– Зачем же его считать, ваша светлость, он же только свои стрелки пулять умеет, –– усмехнулся Леонов, он был в знаменитом бою на пороге и видел, как Ванча пуляет стрелки.

–– Вроде диспозицию ты нарисовал правильную, завтра поедем смотреть на месте.

Леонов молча кивнул, убрал карту.

–– Ваша светлость, вопрос можно?

–– Спрашивай.

–– Товарищ капитан сказывали супостатов живьем надо будет брать?

–– И мало того они, сержант, должны будут ответить на наши вопросы.

До устья Тепселя мы добрались к следующему вечеру. Там наш лагерь был поставлен так, что бы не был виден с реки. В глубоком снегу были вырыты четыре снежные хижины, на берегу Енисея постоянно был дозорный. На правом берегу Тепселя была видна уходящая дальше на север тропа.

Осмотрев все, я вернулся в штабную хижину, где меня ожидали капитан и сержант.

–– Ну что, братцы, остается ждать.

Ждать пришлось долго, целых десять суток. Только ближе к вечеру двадцать второго февраля дозорный позвал меня:

–– Ваша светлость! –– но я и сам уже видел спешащего Ванчу и отставшего от него на добрых пятьдесят метров гвардейца.

В хижину Ванча не зашел, его обессилившего занесли. Теплый чай вернул его к жизни.

–– Идут, ваша светлость. Верст десять до нас. Двадцать саней и два десятка вьючных лошадей. На каждых санях возница. Одиннадцать верховых. Леонтия и Лонгина видно, Лонгин много идет, лошадь бережет, а вот Павла нет. Правда на санях, возле которых Лонгин идет, кто-то лежит, не понятно живой или нет. Три или четыре бабы с ними, одна вроде с дитем. Здесь думаю, будут завтра к полудню. Идут, ваша светлость, осторожно, сзади и спереди двое, как волчары, головами так и крутят.

Ванча помолчал, прищурился на огонь, с удовольствием отхлебнул теплого чая.

–– Труба ваша хорошая штука, я почему так поздно вернулся? –– как не удивительно ответ я знал, но промолчал. Более того я знал, что сейчас скажет наш алтаец.

–– Помните того казака парламентера, что на пороге был? –– я не ошибся, уверенность в этом была у меня почти стопроцентная.

–– Он с ними?

–– С ними, ваша светлость. Вид у него несчастный, в седле не казак, а куль с г…ом. Едет рядом с санями, на санях баба и в санях кто-то лежит. Леонтий и Лонгин при оружие, казак даже без сабли, –– Ванча прищурился, хитро посмотрел на меня. –– Только вот Лонгин, ружье как-то странно держит, стволом вниз.

–– Скольких надо завалить по-вашему? –– вопрос я задал двоим, гвардеец, спутник Ванчи, сидел рядом и молча пил чай, согласно кивая головой. На этот же вопрос ответил он, а не Ванча.

–– Восемь, я думаю, ваша светлость. У остальных ружей нет.

Ерофей весь доклад выслушал внимательно и молча. Подождав еще несколько минут, капитан сказал свое мнение.

–– Боевая позиция у нас подготовлена, подпустить сможем на пятьдесят метров, я измерил. Целей восемь, винтовок семь, плюс лук Ванчи. Распределяем цели, левша среди них есть? –– Ванча и гвардеец отрицательно покачали головами. –– Ультиматум, стоять и сложить оружие. Кто дерниться, стреляем в правую руку. Нас десять гвардейцев, пять охотников, Леонов, вы, ваша светлость, Прохор, Митрофан и я. Все вооружены, винтовки, ружья, двадцать один ствол, у Ванчи еще и лук.

Ерофей оглядел всех, согласны ли с его подсчетами.

–– Если кто промажет из винтовки, подстрахуем из ружей. И смотреть в оба, не надо забывать про пистолеты.

В ночь Леонов снарядил двух своих охотников, приглядывать за обозом. Свою боевую позицию мы заняли заранее, благо погода позволяла, с утра было всего минус пять и за час ожидания никто у нас не замерз. Тем более что в тылу нашей позиции мы соорудили снежное укрытие от ветра.

Вот из-за речного мыса показался верховой, по внешнему виду казак. Я поразился точности слов Ванчи, волчара. Он мне напомнил убитого мною вожака-волка.

Ерофей на утреннем инструктаже особо подчеркнул, что брать надо живыми, но этого гада, а что это гад я не сомневался ни секунды, я захотел пристрелить тут же.

–– Ерофей Кузьмич, –– капитан лежал немного сзади и левее, –– этот мой. И ты не серчай на меня, но его пристрелю сразу же, если эта сука дерниться.

Волчара-казак внимательно начал осматривать все вокруг, я просто физически ощутил его цепкий взгляд. И в этот момент с тоской подумал, что мы допустили огромную ошибку, что делать если наша засада будет обнаружена.

–– Не тревожься, Григорий Иваныч. Меня эта мысль раньше посетила. Ванча в укрытии остался. Если что, он с тыла зайдет.

Волчара еще раз всё оглядел. Затем поднял руку и трель полицейского свистка огласила окрестности. Я никогда не слышал полицейский свисток 18 века, но сразу подумал о нем. Хотя может быть это и не полицейский свисток.

Из-за мыса медленно начали выползать груженные сани. Ехали они не спеша. В два ряда. Выползли все, как Ванча и говорил двадцать саней и следом двадцать вьючных лошадей. Я начал было считать и понял, что мы допустили ошибку. Все возницы, кроме двух, то же цели. Восемнадцать плюс восемь, двадцать шесть.

Трое верховых не цели: Леонтий, Лонгин и Панкрат Рыжов. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, тут не чисто. Ванча дал совершенно верную характеристику уряднику, приглядевшись я увидел, что он хорунжий. Казак был совершенно безоружный, в отличие от других верховых. Рядом с ним ехали сани, возницей которых была женщина. В санях лежали два человека, у одного была завязана тряпкой голова. Леонтий и Лонгин шли пешими, рядом с санями в которых также лежал человек, а в самих санях сидел мужик и две бабы. Еще один мужик правил этими санями. Мешков в этих двух санях не было. Остальные были тяжело нагружены мешками.

Восемнадцать возниц и восемь верховых, двадцать шесть целей. А ведь мы должны отбить своих, Панкрата с семьей, я был уверен, что возница-женщина его жена. В санях двое мужиков, один из них скорее всего тесть Панкрата. Еще сани рядом с которыми идут Леонтий и Лонгин. Леонтий идет тяжело, обреченно опустив голову. Вот они с Лонгином наклонились к лежащему на санях. Это свой. Два мужика, просто сидящий в санях и возница и две бабы, они тоже не цели.

Боковым зрением вижу Ерофея, он лихорадочно жестикулирует. Я пишу на снегу 26. Он кивает, не дурак, нашу ошибку то же понял.

Наши противники все выехали из-за мыса. Передовой волчара сместился в нашу сторону и стал пропускать обоз мимо себя. Сзади обоза его клон, даже удивительно насколько они похожи. Одно ремесло видать сближает.

Передовой что-то увидел и начал поднимать руку. Дистанция тридцать-пятьдесят метров. Я пихаю ногой Ерофея, типа давай!

–– Всем стоять! Оружие на лед! Конным спешиться! Всем поднять руки!

Сзади пропела тетива и справа просвистела стрела. Задний клон с криком упал с лошади, зажимая правое плечо. Как всегда мой киномеханик начинает лениться и я опять смотрю медленное кино. Вот Панкрат выпрямляется в седле и прямо с коня бросается на возницу едущих впереди саней, тот пытается что-то выхватить из пояса. Еще один уже замахнулся на Леонтия, один из верховых рвет с плеча ружье, еще один тянет саблю. Четыре одновременных выстрела и пение очередной стрелы. Истошный крик раненного. На лед летит первое ружье, затем еще и еще, сабля, еще ружья.